Разные. Разные-разные-разные-разные.
Вдоль и поперек, почти противоположные, но такие близкие и родные — они любят друг друга до умопомрачения, больше, крепче и глубже, чем кто-либо в этом мире. И не важно, что Виктор, вставая каждый день в 5:47 и ни минутой позже или раньше, идет на кухню и заваривает себе настолько крепкий и горячий кофе, что, кажется, все внутренности им пропитаются и сгорят. Без молока, только с сахаром. Он стоит и подолгу смотрит в окно на питерское небо. А оно прикидывается родным, но остается до ужаса холодным и далеким, а белые ночи, не пускающие утро, глупыми и сумасшедшими. Он может стоять час, два, три, заваривая себе одну за другой кружки этого похожего на деготь напитка и смаковать его. Наверное, это потому, что он чувствует себя одиноким в этой огромной тихой квартире, когда часы на стене еле слышно мерно тикают, сводя с ума. И Виктор правда, кажется, сходит с ума, до дрожи в пальцах ощущая необходимость прикоснуться к теплому телу Юри, убедиться в том, что все по-настоящему, что Виктор не один, пока тот сопит в их кровати под ворохом одеял. И Виктор идет. Стоит рядом подолгу, безумными глазами разглядывает любимые черты как в первый и последний раз, стараясь отпечатать в памяти каждую деталь, уже выжженную в его сердце. Виктор любит его. Аккуратно перебирая темные пряди, дрожащими пальцами касаясь теплой кожи, утыкаясь легонько носом в любимую мягкую щеку — любит до умопомрачения. До такого состояния, что желание убежать от этих своих сумасшедших эмоций отдается гулкими ударами сердца где-то в горле, где еще ощущается горько-сладкий вкус кофе. Без молока, только с сахаром. Черный-черный, как дыра в груди, когда Виктор срывается и выходит на балкон. Мысль о том, что он мазохист, проносится в его голове — невозможно так сильно любить, невозможно быть таким преданным, невозможно так сходить с ума, невозможно… А потом небольшие аккуратные руки, обнимая, ложатся на его грудь и талию, пуская по венам жизнь и стирая все мысли, давая путь другому чувству: бесконечной нежности, обволакивающей со всех сторон и дарящей крылья. И Виктор кладет свои руки поверх ручек Юри, оглаживая аккуратные маленькие кисти, оглаживая каждый пальчик и с каждым прикосновением становясь самым счастливым. И утреннее состояние кажется просто остатком ночного кошмара, постоянно снящегося под утро. Ему снится, что Юри целует его, машет ему рукой и со словами «скоро вернусь» выходит за дверь. А потом ему снится, что ему звонят с номера, заученного наизусть, и говорят что-то про аварию, про то, что Юри в тяжелейшем состоянии, про то, что его везут в больницу. Ему снится, как он мечется по квартире, не зная, что делать, как винит себя, как ненавидит все вокруг. А потом ему снится, что телефон снова звонит, разрывая звенящую напряженную тишину, что он с замирающим сердцем берет трубку и слышит глупую, ненавистную, рвущую сердце на куски фразу «Не смогли спасти». Каждое утро сердце Виктора болезненно сжимается, уходя куда-то в пятки, и он вскакивает, глотая ртом воздух, которого катастрофически не хватает. Не смотря на вторую половину кровати, боясь, что все это правда, Виктор идет на кухню пить свой черный-черный кофе без молока, только с сахаром. Упираясь взглядом в черноту напитка, Виктор, кажется, видит в ней свою душу, словно в зеркале. Бесконечная, терпкая горечь, смешанная с остаточной сладостью; похожий на безумие вкус и его же цвет; помесь всех возможных чувств, помесь жизней и мечтаний, помесь глупых разговоров о том, что «бежевые занавески были бы лучше» и о том, в чем он растворяется, как сахар в кофе. Хотя… Нет, как сахар в кофе в нем растворяется Юри, придавая его горечи свой особенно приятный привкус, остающийся долгим напоминанием. И, как сахар и кофе, они уже неразделимы: нельзя оторвать их друг от друга, они уже одно целое, одно неразделимое и единое. Стоя на балконе и смотря на питерское утро, перетекающее в день, они единое целое. Говоря друг другу «Доброе утро» и, как котята, потираясь носами, они единое целое. Соприкасаясь губами, разделяя на двоих сладкую горечь от кофе, они единое целое. Заходя внутрь и ложась на остывшие простыни, блуждая руками по желанному для каждого телу, выцеловывая на нем замысловатые узоры и лаская, они единое целое. «Я люблю тебя», читающееся в каждом движении — то, в чем каждый из них нашел свое счастье. И не важно, что на кухне у них стоят 17 чашек, а пьют они только из двух: первая просто огромна — для кофе Виктора — а вторая — маленькая и хрупкая, на несколько глотков — для зеленого чая, которые пьет Юри. Чай Юри с лимоном и сахаром, немного остуженный, с еле уловимым ароматом и мягким вкусом. Мягким и сладким, как его чувства, как его прикосновения к любимому телу, как истома, тянущаяся от паха и расползающаяся по каждой клеточке, когда бледные нежные пальцы касаются его, будто бы боясь разбить… Не помогает проснуться, а просто дарит мгновение счастья и наслаждения — пить его, сидя напротив Виктора… за это Юри отдал бы всю свою жизнь, но с условием, что Виктору не будет одиноко. Юри знает, как Виктор вздрагивает во сне, как резко откидывает одеяло и садится в кровати, как, дыша в бешеном темпе, зарывает руки в волосы и подрывается, как идет на кухню и как заваривает кофе. И как подолгу стоит у окна. Юри не видит и не слышит, он просто знает, чувствует сквозь сон. С Виктором — умопомрачительно хорошо, без Виктора — до безумия плохо. Куда девать все эти чувства, огромные, как океан, и такие же глубокие?.. Просыпаясь, Юри никогда не смотрит на место Виктора. Он знает, что оно пустое. Ветерок, дующий с балкона, немного освежает, но все равно лишь распаляет пожар нежности и любви к этому немного угловатому человеку, выпивающему столько кофе, что Юри даже страшно за его здоровье. И тогда он встает, опускает ноги в мягкие тапочки со смешными мордочками и неслышно идет на балкон. И… И кажется, что если Юри не обнимет Виктора, то им обоим не выжить. Как ни крути, но сахар уже не отделить от обжигающего терпкого напитка. Без молока. Только с сахаром. Растворяясь друг в друге, деля на двоих одно счастье и одну жизнь, одни мечты и одно желание, они могут стоять вечно. Разглядывая серое небо и слушая шум утреннего города, пропитываясь одним запахом свежести утра на двоих и снова растворяясь друг в друге. Разные во всем, кроме своей любви, они бесконечно влюблены и счастливы. Дополняя друг друга и заменяя друг другу весь мир, они бесконечно влюблены и счастливы. Растворяясь и утопая в глазах напротив без малейшей надежды выбраться, они бесконечно влюблены и счастливы. И…Черный-черный кофе. Без молока. Только с сахаром.