Цунами

Он всегда был один. Нет, не совсем. Вокруг него простирался целый мир, прекрасный и полных красок, звуков, ароматов, вкусов. Мир, полный объема и звучания. Каждая травинка пела, каждый прохожий дышал. Только он не мог. Не получалось. Воздух был пуст и сух. Он бродил по улицам, наблюдая за миром, который казался плоским, пахнущим бензином. Действительность словно цунами неслась на него, грозясь смыть его тонкое, тщедушное тельце. А он прирос к расплавленному асфальту и тонул, бесконечно тонул в серых разводах бетона. Волна приближалась, принося оглушительную пустоту, которая давала передышку перед тем, как разразится ничто. Пульсирующее его кровью в висках. Было ли страшно ему? Отчасти да, хотелось жить до одури. Чувствовать хоть что-то, принадлежать чему-то, быть чем-то. Чтобы как в старых фильмах: до черно-белости ярко, с песнями про солнечный день, и дамы с мундштуком, да наивно-удивленные выражения лица. Отчасти нет, думается там за забором, на окраине мира тоже неплохо. Можно ведь и вдох поглубже сделать, да дыхание задержать. Просто плыть по течению, просто надеяться, что тело не разорвет на куски. Должно сработать. Такие как он не дохнут. Что-то вроде иронии, комичного абсурдного гротеска. Или раствориться, тоже вариант. Смешаться с бело-желтыми водами, вспениться на заре и осесть медленно так. Время тикает, оглушая своим сердцебиением. Лицо сминается его, а нити серебра вплавляются в темные волосы. Но секунды тянутся как года, а когда оборачивается – они лежат на его плечах влажным песком, грязного желтого цвета. И лишь цунами щекочет ушную раковину рокотом стихии. Никуда не уходит. Ждет его. Сводит с ума. Вода все не хлынет, словно упирается в дамбу стеклянную, которая медленно трещинами обрастает. Но он знает, что не сбежать от этого. Только шаг и хруст становится громче. Рано или поздно, потоки настигнут его. Может через год или через десятилетия, когда плечи его поникнут окончательно, сломавшись под грузом. А страх уютно так обвивается вокруг горла его, стуча по глазным яблокам и плескаясь где-то в ушах. Привычно так, по-домашнему. Люди приходили, сменялись как засвеченная пленка. Они улыбались ему, держали за руку, злились, плакали и смотрели так доверительно в его потухшие ржаво-медные глаза. Они щелкали спичками и зажигали костры на пепелище. Они приносили в разноцветной обертке, в огромных коробках, перевязанных цветными лентами надежду. Такую легкую и цветущую, наивную, словно выброшенный котенок, который ластится к каждому, верит каждому. Он пил эту надежду, как последние капли процеженной воды в далекой пустыне. Они жгли изнутри, придавали сил, а после исчезали, стоило ему заикнуться о цунами. Одни тихо растворялись в серых лужах под ногами, другие плевались серной кислотой, третьи с испугом крутили у виска. Каждый из них забивал надежду толстым сапогом, с упоением размазывая ее кровь. А он плакал. Это казалось страшнее, чем вода, скользящая по спине и напоминавшая о своем присутствии. Веревка была лучшим решением. Наиболее доступным и достойным, он так считал. Глаза окончательно заржавели и пластинки начали отслаиваться, медленно крошиться, превращаясь в пыль. Стена все не давала хлынуть волне, да только он уже не мог. Сожженный изнутри – он последствие сотни пожаров. Теперь уже не страшно, тело как известняк, крупицы которого уносит ветер, стачивая, словно статую. Он поворачивает голову, волна нависает, ломая последние точки опоры. Он тянет руки, будто какая-то противная часть его бунтует. Но так было уже сотни раз, а может больше. Он со счета сбился. Она хватает его руку, возникшая из ниоткуда. Не улыбается, лишь просит не отпускать, когда они лицом к лицу встречают голубые, вспененные потоки воды. Волна накрывает их, течет по телам их, тянет за собой, но он упорно не отпускает ее руку, будто верит во что-то. Вода омывает их, сносит оболочки, наполненные песком, да расплавленным серебром. Страшно так, кровь медленно течет, словно лава по венам, пока цунами затухает, оставляя после себя лишь море, что плещется на уровне колен. За спинами их краска разлита. Они словно избавились от слоев, что плотно покрывали их тела. Море утекает куда-то за спину. Но там для него – ничто. Он держит ее руку. А тело будто из тысячи светлячков соткано, да прошито облачными нитками, мелкими стежками. Они идут дальше, пусть ноги болят и кажется, что можно сорваться в любую секунду. Течение то замедляется, то ускоряется. Но это не страшно. Ведь руки их сплелись, не расцепить. Он чувствует теплый ветер, запахи свежей листвы, что словно по венам льются, да солнечное тепло, греющее мерзнущий нос. Теперь воздух был слишком насыщен и ярок. Он него кружилась голова и приятно щекотало под ребрами. Мир взрывался тысячами цветов, запахов и звуков. Пусть ноги болели и идти иногда казалось просто невозможным. Но… …отныне это не страшно.