Личный дневник Эвена Найшейма

Биполярность — это нескончаемое адское колесо, которое постоянно крутится внутри твоей головы, без экстренной кнопки «стоп» и возможности сойти на выбранной остановке. Когда Эвен понимает, что с ним такое, он успевает пройти уже далеко не первый круг, он истощён и полностью вымотан, и у него совсем нет сил, чтобы двигаться дальше. Мать говорить ему, что это поправимо, а доктор выписывает таблетки, которые Найшейм выкидывает в мусорку за следующим от больницы поворотом. Он не болен. Ему не нужна помощь. Он справится со всем сам. На самом деле это не смертельно, с этим можно жить и даже относительно твёрдо и счастливо стоять на ногах, особенно если не забывать повторять себе восемьдесят раз на дню, что ты биполярен, что это не пройдёт, что тебе всё равно придётся мириться со всем этим до самой смерти. Тогда ты ещё как-то справляешься. Тогда ещё можно подумать о том, что впереди тебя ждёт весьма неплохое стабильное будущее, красивая девушка по имени Соня и множество пока ещё не снятых картин. А потом всё после весьма продолжительной передышки опять превращается в замкнутый круг. Первая стадия — переход в манию, самое любимое из его состояний, потому что Эвен успевает сделать в три раза больше, чем обычно, говорит больше, движется больше, улыбается, смеётся, подхватывает едва знакомого, но от чего-то так привлекательного Исака за руку, и говорит, что они будут готовить в паре в этой непонятно откуда взявшейся группе уюта. Мания обычно длится не так долго, не дольше недели, если не пытаться контролировать это хотя бы немного, но он пускает всё на самотёк меняя стабильное психическое состояние на косячок с Исаком, прогулку с Исаком, купание в бассейне с Исаком. Ему всё равно, что скажет Соня, Натали Портман и учительница математики, потому что он влюбляется, быстро и безнадёжно, падает в чёрную бездну в чужих глазах, и даже не барахтается в бессмысленных попытках спастись. (Соня целует его, Исак целует девчонку из группы, которая несла что-то о том, что геи милые, и да, она пиздец как нелепо всё обобщает). Вечеринка заканчивается где-то между розовых полос на щеках у Исака и бледной поникшей девушкой по имени Нура. Эвен ничего не хочет о ней знать. * Он целует Исака под толщей воды, она забивается в нос и рот, но им так хорошо, ему хорошо, когда он видит чужую немного испуганную улыбку и припухшие губы, и громкий смех, когда они сбегают, забывая почти все свои вещи около незнакомого дома. Он всё ещё не думает, что это опасно. Стадия два — это интермиссия, самый болезненный момент, потому что только сейчас ты в адекватной степени своего разума, и ты можешь оценить всё, что творилось до. Бьёт по самооценке и чувствам не хуже кувалды и молота. Эвен старается не думать, что он болен, потому что Исак боится таких людей, он не хочет быть рядом с такими людьми, ему с головой хватило и матери, и смотря на него в раздевалке, Найшейм не может не помнить выжженные в памяти слова «маниакально-депрессивный психоз». «Я поторопился», получатель — Исак. Потому что так будет правильнее всего. Поцелуй с Соней на вечеринке, как доказательство того, что всё возвращается вновь на круги своя. Попытка не думать о том, насколько больно сейчас Вальтерсену, потому что так лучше. Так безопаснее для самого Исака, проходящего мимо него в столовой. Он не может удержаться от маленького рисунка, вложенного в чужой карман, но на смс всё же не отвечает. Мало ли, вдруг сорвётся. Срываются, правда, оба, ещё через пару дней, Исак выгоняет друзей через чёрный ход, Эвен смотрит на него, позволяя руководить, а потом всё получается как в слащавом кино для девочек, со всеми этими совместными завтраками под Габриэллу и Эскильдом в шёлковом халате. У Исака реально классные друзья, раз уж они не обижаются, и вообще — не против. Особенно Юнас и немного странный Магнус, и Эвен думает, что если что, за Вальтерсеном есть кому приглядеть. * Проблема биполярности заключается в том, что ты не можешь предсказать, каким человеком ты проснёшься на следующее утро. Эвен не знает тоже. Идея сходить в Мак без одежды сначала кажется ему весёлой, потому что мания не спрашивает, когда она может наступать, а когда нет, и ему почти всё равно на испуганный взгляд Исака при фразе о пышной свадьбе, абсолютно плевать на консьержа, шокированного его наготой, и его не прекращает вести, как сбрендившего наркомана, пока Соня вдруг не начинает плакать, сидя рядом с ним в полицейском участке. Он худшее из того, что случалось с ней. Эвен в этом уверен. И он знает, что не хочет и сотой доли того же для Исака, потому что он правда его любит. * Третья стадия, депрессия — самая большая сука из всех возможных. Она словно бы мстит за всё то время, когда мог жить, а не существовать, мстит как ревнивая бывшая, звонящая по ночам. Эвен просыпается, и у него нет никаких сил. Тело словно наливается свинцом, веки слипаются, а внутри, где-то под рёбрами разрастается такое огромное, гадкое ощущение разрушения. Он хорошо знает это чувство — словно бы ты крошишься по маленьким частям, рассыпаешься, разваливаешься, как старая гнилая рухлядь, и ничто не в силах тебе помочь. Если бы его попросили описать это состояние, он бы навряд ли смог, потому что это что-то настолько всепоглощающее и в то же время мизерное, что у него нет никакого желания. Он пялится в стену часа три, и мысли в его голове настолько медленные и неторопливые, что… не важно. Ничего не важно. Соня присаживается рядом, пытаясь пригладить его волосы, но сейчас она только отвратительнее, в этой своей юбке и полосатой майке, и его это раздражает настолько, что он просто молча отворачивается к стене, и чертит на ней чёрные полосы носком кеда. Иногда Эвену нравится лежать на постели в уличной обуви. Она уходит, прикрывая за собой дверь, и Найшейм каким-то шестым чувством понимает, что вот это вот всё. Соня когда-то тоже любила его, из жалости, наверное, и сострадания, но она далеко не железная девочка, перестала ей быть за эти четыре года, и не Джульетта, чтобы умереть во имя больной любви. Эвен скидывает текст песни Исаку, и он правда плохо помнит, что это за песня, ему важнее получить отклик, потому что Вальтерсен всё ещё молчит. «Не пиши мне» Он не хочет вчитываться в это снова. Когда Исак звонит спустя день, он не берёт трубку. Смотрит на то, как на дисплее подсвечивается его имя, и только переворачивает телефон. Ему не хочется слышать ещё и «не звони мне» сквозь помехи телефонного динамика. Он впервые хочет оставить последнее слово за собой. * Я люблю тебя. Эвен * Ему не хочется уходить с их места, но руки коченеют от холода, и приходится отогревать их под краном с горячей водой, поминутно прикрывая глаза от яркого искусственного света и собственного отражения в зеркале. Ему хочется укутаться как можно сильнее, потому что холодно, и к чёрту такую модную причёску и пантовый вид. Как ему вообще могло это нравится? Он выходит из здания школы, пошатываясь от пронизывающего ветра, но даже не думает укрываться, потому что все силы, собранные с таким трудом, ушли на проклятущее сообщение, и теперь его бьёт под дых, когда он видит стоящего напротив Исака. Исака, подходящего слишком близко и слишком быстро для человека, которому всё равно, смотрящего на него без презрения во взгляде, с теплотой и какой-то взрослой решимостью, которую Эвен не разглядел в нём раньше. Он прикасается к Эвену с какой-то болезненной трепетностью, нежностью, даёт ему ощутить собственное присутствие, даёт понять, что вот он, здесь, полностью его, Эвена и тому хочется расплакаться от чужих рук на своих плечах, потому что всего этого слишком много. Потому что это всё ещё слишком тяжёлое и непростое решение — дать им шанс, что для него, что для Исака. — Ты не одинок. Эвен всё ещё в третьей стадии, и на утро он проснётся совершенно вымотанным и разбитым, и он не верит никому и ничему сейчас, и почему-то вспоминаются сотни историй, которые никогда не заканчиваются хорошо, но он постарается. Правда. Потому что в мире, в котором его состояние меняется каждый божий день, хаотично и безосновательно, ему нужно знать, что всегда есть кто-то за его спиной. Минута за минутой.