Цветение сакуры

Горький запах дыма пробирается под кожу, когда парень, чуть приоткрыв дверь, проходит внутрь. Всё в точности, как он представлял: просторный кабинет, оформленный в нейтральных тонах, темно-синий обтянутый кожей диван и стол, забитый бумагами. На подоконниках стоят лилии и нарциссы. Оба имеют свои индивидуальные запахи, дразнящие и вбивающиеся в память, но сигареты всё оглушают, забирая внимание на себя. Больше здесь ничего нет, хотя, возможно, несколько шкафов у стен стоит учитывать, но это лишь пустые детали, которые не активируются, зарываясь во тьму. – Здравствуй. Ты Ким Тэхён, да? – Пролетает сквозь пространства чуть хрипловатый голос, заставляя вспомнить о том, что он здесь и всё еще дышит. За столом сидит молодой парень с точно уложенными темными волосами. Сидит, ровно сложив руки на столе, и оглядывая так, как будто неважно, если на самом деле имеет суть. Глаза укрыты тонким стеклом очков, словно, добавив этот элемент, окунуться в идею о том, что это шутка - уже не получится. Всё так, как было ожидаемо и предначертано. Он даже не думал о чем-то ином, осторожно кивая и делая несколько шагов внутрь, в самый центр морально-угнетающей пещеры. – Проходи и присаживайся. Пожалуйста, постарайся, как можно больше расслабиться, а после расскажешь мне о своей проблеме, хорошо? – Его голос спокойный и убаюкивающий, без намека на агрессию или желание уничтожить. Да и взгляд темных глаз кажется сильно уж заботливым, хотя в этом нет сути. Тэхён осторожно, сковывая внутри себя дрожь, устраивается на диване, отмечает мягкость сидения, облокачиваясь на спинку и тая в нежности невидимых объятий. Вокруг всё также, как было секунды назад: те же стены и картины, те же стеллажи и шкафы, те же лилии и нарциссы. Только есть один нюанс: за окном цветет сакура, обволакивая реальность в нежное сияние лепестков. – Да. – Он старается отвести взгляд, вернуться в кабинет врача, напоминая себе, зачем здесь, но уже чувствует, что эта битва будет проиграна, не только розовому сиянию, но вместе с тем и стойкому взгляду профессионала. – Как я должен обращаться к вам? – Меня зовут Мин Юнги, и я на эти несколько недель твой психотерапевт. Всё сказанное в этих стенах останется лишь здесь и не будет разглашено нигде более. Можешь не сомневаться. – Легкая улыбка кончиками губ, которой желают сказать о добрых намерениях, не важно получится это таковым или будет утоплено при первой попытке. А Тэхён соглашается вновь, говоря про себя, что раз падать, то до конца, не оставив даже осколков, которые можно склеить, создав первоначальный образ. Перебирает мысли, запутанные в голове, аккуратно вытягивая по одной, стараясь не порвать, не затемнить и не уничтожить. Оценивает общую ситуацию, выкручивая из водоворота самую главную, ранее не озвученную, но достойную шанса здесь. А за окном продолжает цвести сакура, чуть касаясь нежными цветками грубого стекла, но не пробираясь внутрь. Манит и зовёт, чтобы убить своей грациозностью, заставить умолять и просить пощады. – Я не люблю весну, доктор. – Тэхён роняет фразу в пустоту, закрывая глаза, сжимая до дрожи вспотевшие ладони. Мечтает о том, чтобы стало чуть легче, но туман застилает мысли. – Почему же? Расскажешь мне всё о том, почему ты не любишь весну? Заметный огонёк интереса пролетает в глазах Юнги, видно, что он заинтригован, хотя скорее просто хороший актер, готовый слушать всё, чтобы потом точным выстрелом доставить боль. Тэхён всё еще не может до конца поверить, но следует зову мозга, а не сердца, проклиная про себя цветение сакуры с ее хрустальным неуловимым ароматом, кажется стоит почувствовать однажды – как он навсегда разобьется вдребезги. – Юнги, вы можете задвинуть жалюзи, а то яркий свет солнца глаза режет? – Не хватает ума на нечто более правдоподобное, когда небо засеяно голубыми оттенками, заслоняя яркость солнца. Но у Юнги нет цели раздумывать, предпочитая удовлетворять желания пациента, не торопясь поднимаясь, и задвигая персиковые пластины. – Так тебя устроит? – Интересуется доктор, вернувшись на место, и, только получив легкий кивок, продолжает своё шоу, персональное и только для него. – Так чем тебе не угодила весна, Тэхён? А Тэхён не сводит глаз с закрытого преградой окна, откуда уже не виднеются нежные бриллиантово-хрустальные лепестки, не выныривает до конца на сушу, делая вдох через раз. – Весна - мерзкая пора года, согласитесь. – Предположим, что я соглашусь, но что дальше? – Он, по долгу своей профессии, хочет выпытать больше, но заранее откладывает месяца, чтобы докопаться до сути, зарытой в глубине воспоминаний и смысла. Тэхён пожимает плечами, стараясь не встречаться взглядом в врачом. Пытается спрятаться куда поглубже, но дальше лишь асфальт - придется дробить узкую щель, через которую улетит вся возможность и надежда, разукрашивая мечты темно-красным – не цвет цветущей сакуры и на том спасибо. – Всё оживает и, словно радуется жизни. Например, та же сакура, что стоит под вашим окном. Она не напрягает вас? – Мысль приоткрыта и теперь некуда бежать. Смирившись с тем, что этот человек либо поможет, либо хуже всё равно не будет, он решил раскрыть тайну розовых лепестков. – Сакура? – Словно не расслышав, Юнги переспрашивает, бросая быстрый взгляд в сторону окна. – Нет, а тебя да? – Возможно. Время говорить загадками, путая и заплетая в свою историю, откуда никто еще не выбрался, но никто прежде, после него, и не попадал, не желая делать даже шага вперед. Тэхён громко сглатывает, сгибая колени и опуская голову вниз. Теперь он полностью лежит на мягком диване, подогнув под себя колени и подложив ладошки под голову. Сейчас будет проще говорить, прикрыв глаза и окунувшись в негу ностальгии, манящую, прекрасную и сжигающую. – Мне было тогда девять. Я был обычным школьником со своими заморочками, но точно знающий, чего хочу от жизни. А ему было восемь, и его звали Чонгук. Мы познакомились случайно на улице в начале апреля, в солнечный день. Когда сакура только начинала раскрывать свои бутоны. А спустя год, под дождь из хрупких лепестков, он сказал мне, что у него рак. Тэхён внезапно замолкает, пряча лицо в дрожащие ладони, что-то мычит про себя, но не излагается внятно и доступно. Не может по-настоящему спугнуть слушателя, готового далее слушать, чтобы понять и приложить все усилия по спасению. – Что дальше, Тэхён? – Я не мог поверить, понимаете? – Парень резко вскакивает, размазывая по щекам видимые и доступные только ему самому слезы. Чувствует, как воспоминания поглощают, стараясь утопить, закопать, забрать с собой. Лишь бы не оставаться здесь - он готов отдаться им, вот только он обещал тогда продолжить жить, но уже десять лет он не живёт, просто существует, просыпаясь каждое утро, но разучившись чувствовать себя живым. – Как вообще может поверить в это 10 летний ребенок, привязавшийся и полюбивший сильнее самого себя? Он кричит, словно Юнги был виноват во всем, орёт, махая рукам, глотая не вырвавшиеся слезы. Но это всё не сможет описать того, что творится в этот момент в душе. Как мосты разводят, а потом резким ударом сводят вновь. Как разбирают миры, сжигая заживо людей, и как уничтожается всё то, что считал верным, правильным или привычным, расставляя приоритеты не так, как нужно, а так, как никому не пожелаешь, но принимаешь сам. И нет сил сказать «привет», тихо поскуливая и сворачиваясь калачиком. В душе давно мертв, но существующий наяву, где всем посрать, а главное физические показания, пока внутри гниёшь и разлагаешься. Черви давно пробрались под верхние слои кожи и медленно сжирают, заметая следы. – Я тогда долго смотрел на него, а по щекам текли слезы. Вокруг, как сумасшедшие, кружили гребаные розового цвета лепестки, опускаясь на его маленькие ладошки, а он сжимал их со всей силы, и после подносил к моей груди, прислоняя к сердцу. А потом я долго обнимал его, путаясь в словах и клятвах, но точно обещая быть с ним до конца. Я был разбит, а он казался цельным, единым, полным. – Тэхён успокаивается, пуская единственную соленую каплю с глаз, позволяя той скатиться по скуле вниз, омывая и очищая от прошлого. – Такой маленький ребёнок так спокойно принял свой приговор. Не спешил лечиться, желая умереть настоящим, а не лысым и страшным, а я каждое утро приходил к нему, постоянно имея с собой радость и мнимую надежду на исцеление. – Чем всё кончилось, Тэхён? В голосе Юнги не читается нежность, скорее точно выстроенный интерес и привольно сконструированная забота, которую не почувствуешь, которую придется определять, измеряя до миллиметров. А парень сжимается, обнимая руками колени, тихо дышит, путаясь в собственной вселенной, где смерть - не приговор, а цветы умеют расти и зимой. – Мы играли солнечным утром во дворе в мяч, тогда было так тепло и хорошо. Он притянул меня своими маленькими ручками к себе поближе и оставил невесомый след на моих губах. Сделал запретное и неправильное, но вряд ли пожалел, а я навсегда понял, что теперь это конец. Что мой мир начинается на нём и заканчивается тут же. Я не мог правильно воспринимать в столь юном возрасте, когда нужно играть в войнушки. Но я сидел рядом с его кроватью, когда болезнь начала прогрессировать. Видел, как жизненные силы уходят из его хрупкого тельца, как улыбка становится всё темнее, а в глазах больше не живет блеск. Мне было больно, но я не мог позволить себе такую роскошь, как бросить его, сжимая его ладони в своих и прогоняя прочь от него всех, желая остаться с ним навсегда, слиться воедино, потому что я любил его. Любил так, как не умею сейчас. Так, как не полюбите вы, доктор, и никогда не любили прежде. – Доктор хмыкает, чуть заметно кивая, говоря о том, что продолжает слушать, желает узнать кульминацию, не винит и не издевается. Тэхёну становится легче, и он набирает побольше воздуха, желая продолжить и донести всю суть. – В его последнюю ночь я остался с ним, проигнорировав просьбы мамы о том, чтобы я пошел делать уроки. Я конечно не знал, что это моя последняя встреча с ним, последняя возможность чувствовать его. На улице было начало апреля: деревья сакуры готовились цвести, даря невесомый аромат вишни. Солнышко светило, не жалея сил, а облака грели своими оттенками. Но я проводил каждый день в его комнате, сидя рядом с его кроватью, потому что мне не нужно было всё это без него. Давайте вернемся к сути, в его последнюю ночь я сжал его ручки в своих и, погрузившись в его болезненный взгляд, прошептал: «Мой дедушка всегда говорил, что, если расцветает один цветок, значит одна человеческая жизнь покидает тело. А если цветок вянет, значит происходит обратное: кто-то невероятно прекрасный появляется на земле. Так вот, я не хочу, чтобы сакура распускалась вновь, если тебя не будет здесь, прямо рядом со мной». А на следующее утро он не очнулся, заснул вечным сном, как мне твердили все, пока я не мог разжать пальцы, чтобы отпустить его. Он был бледным, но на лице сияла улыбка, доктор! Он умер, буквально, на моих руках. И в этот же день, когда я оказался на улице, то увидел, что гребаная сакура зацвела. Такими розово-белыми цветочками, искрящимися и блестящими, да вот мне было похуй. Потому что Гуки больше не было. Я не помню ни похорон, ни кладбища, ни остального детства, потому что мои глаза были застелены пеленой слёз, нескончаемой и убивающей на своём пути всё. Доктор, теперь вы понимаете, почему я ненавижу весну? А доктор молчит, понимая и осознавая, но отмечая вместе с тем, что с этого момента прошло десять лет, но чувства пациента не опали. Не зажили раны и не затянулись края, всё также, будто пылает, разжигая пламя внутри. – Понимаю. – У нас было лишь 3 года, но за это время он стал для меня всем. Я обрел с ним вечность и потерял из-за него жизнь. И вы всё еще думаете, что можете мне помочь? А после этого вопроса тишина. Пустота. Одиночество. Безграничное всепоглощающее ничего, из которого и выйдет лишь «ничего», где нет начала и конца, а разбитые гниют в одиночестве.

Боль не выйдет из-под кожи, Как ее ты не тащи. И исчезнут на асфальте Все твои слова любви. Испарятся, разлетятся, А ты рук не отпускай, Ведь в историях поется, Что раз любишь – обещай.