Синие розы, карие глаза

Чемпионат Европы – еще один рубеж, который он преодолел, не станем кривить душой, без особого труда. В том, что он уйдет с этого катка победителем, Виктор не сомневался. Все прыжки, вращения, дорожку шагов он выполнил без запинки, в очередной раз доказав, что способен очень и очень на многое. А ведь ему только семнадцать лет. «То ли еще будет», - вспомнил Никифоров одну песенку, и широко улыбнулся воодушевленной толпе зрителей. – «То ли еще будет, ой-ей-ей!» Крики оглушали, цветы и мягкие игрушки летели со всех сторон, поэтому он далеко не сразу заметил его. Лишь собираясь уходить с катка, он обернулся, чтобы еще раз одарить поклонников улыбкой, и увидел зависший в воздухе венок из пышных, ярко-сапфировых роз. Присмотревшись, Никифоров заметил среди заплетенных цветов тонкие, детские руки, и темный, вихрастый затылок. Виктор, не раздумывая, подъехал к объекту своего внимания, и заглянул за бортик. Мальчику, стоящему по ту сторону ограждения, на вид было лет десять-одиннадцать. Хотя, судить об этом с уверенностью Виктор не брался – азиаты часто выглядят моложе своего возраста, а мальчишка как раз-таки к ним и относился. Широко распахнутые, сияющие глаза шоколадного оттенка за большими очками смотрели на Никифорова с детской радостью и восхищением, чуть пухловатые губы растянулись в счастливой улыбке. - Поздравляю с победой, Виктор-сан! – проговорил он на ломаном, с сильным акцентом, английском. Виктор не успел ответить, только улыбнулся, и услышал женский возглас: - Юри! К ним, говоря что-то на незнакомом Никифорову языке, подошла девушка, тоже типичной восточной внешности, и, подхватив заметно смутившегося мальчика на руки, спросила что-то, а потом с улыбкой обернулась к Виктору, и произнесла, тоже на английском: - Мой брат сделал этот венок для Вас. Вы для него кумир. Никифоров ничего не ответил: продолжая улыбаться, он склонился перед мгновенно вспыхнувшим ребенком, позволяя тому одеть венок на голову. - Спасибо, - Виктор выпрямился, и потрепал мальчишку по голове. Где-то в стороне раздался разъяренный голос Якова, требующего сойти уже, наконец, с катка и позволить соревнованию закончиться как положено. Никифоров усмехнулся, и, легонько щелкнув мальчика по носу, сказал на прощание: - Еще увидимся, Юри. Как и предсказал его маленький поклонник, Виктор, с большим отрывом от своих соперников, занял первое место. Они виделись, не часто, но все-таки встречались. Чаще всего Виктор видел его на последнем, финальном этапе того или иного соревнования. Так же, как и в первый раз, Юри ждал его у бортика катка, с неизменным венком из ярко-синих роз, сияющими карими глазами и, за довольно-таки короткое время, ставшим привычным, уверенным: «Поздравляю с победой!». И сегодня, на финале Гран-при, он тоже был. Заметно подросший, он стоял у ограждения, только на этот раз Виктор не хотел идти к нему. За несколько дней до последнего этапа Никифоров заболел. Казалось бы, обычная простуда, но она заметно подкосила молодого фигуриста, что было заметно любому, даже простому любителю этого вида спорта. Если с шаговой дорожкой Виктор еще справился, и довольно сносно, то на прыжках и вращениях он откровенно лажал, а, ставший его коронным, четверной флип и вовсе запорол – и оборотов не хватило, да еще к тому же и приземлился весьма неудачно. О первом месте можно забыть. Если ему присудят бронзу, то уже это будет самым настоящим чудом. Юри, кажется, заметил подавленное состояние своего кумира, и исчез вместе с цветами и поздравлениями в считанные секунды, словно его и не было среди активно поддерживающих поклонников. Соревнование окончилось, Никифоров занял четвертое место, и, не слушая тренера, одним из первых покинул ненавистный ему в эту минуту каток. Все внутри кипело от негодования и обиды. Не смог, не справился. А из-за чего? Из-за какой-то простуды, черт ее подери. Виктор, не сдержавшись, пнул ногой от досады мусорку, стоящую у входа в здание. И внезапно услышал за спиной знакомый, нерешительный мальчишеский голос: - Эм… Виктор-сан? Юри стоял от него в паре шагов, отчаянно краснеющий, нервно переминающийся на ногах, он прятал что-то за спиной, не улыбался, как прежде, но смотрел на Виктора все с тем же восхищением в глазах. - Пожалуйста, не расстраивайтесь! – выпалил он с жаром. Задней мыслью Виктор отметил, что английский у мальчишки за прошедшие годы стал значительно лучше. – Сегодня… Сегодня просто был не Ваш день, но это еще не повод… Вы еще выиграете золото, и не раз, я уверен. Поэтому, пожалуйста, не сдавайтесь и продолжайте вдохновлять ме… всех нас! На последних словах паренек совсем уж смутился: сунув в руки опешившему Никифорову маленькую коробочку, он спешно поклонился, и в мгновение ока исчез из его вида, спрятавшись в толпе выходящих с катка людей. Виктор с минуту пялился на перевязанный желтой ленточкой подарок в своих руках, отходя от удивления, но открыть его не успел: из потока людей неожиданно вынырнул злой, как тысяча чертей, Фельцман и, используя самые витиеватые выражения могучего русского языка, потащил несопротивляющегося ученика в сторону свободного такси. Уже только в отеле, собираясь на банкет – четвертое место, не четвертое, а на этом мероприятии обязаны присутствовать все, даже проигравшие – Виктор вспомнил про него. Аккуратно стянув ленту, он открыл коробочку, на дне которой увидел маленькую шоколадку в виде золотой медали, а под ней – наспех приклеенную тонким скотчем записку. «Настоящему победителю Гран-при» Виктор, впервые за последние несколько дней, широко улыбнулся. Перспектива провести несколько часов среди кучи фигуристов и их тренеров уже не казалась такой страшной. Гран-при, Чемпионат Европы, Мира… Сезоны проходили один за другим. Виктор одерживал победу за победой, становясь живой легендой фигурного катания для всего мира и гордостью своей страны. Двадцать семь лет, а он уже четырехкратный чемпион мира, да и на других соревнованиях ему доставались исключительно призовые места. Его любили, им восхищались, ему пытались подражать. И все было бы хорошо, если бы не одно «но». Юри. После того провального для Никифорова финала Гран-при они виделись всего пару раз. Юри все так же встречал его после выступления у ограждения, дарил неизменный венок из синих роз, поздравлял с пока еще не оглашенной победой, улыбался широко, так открыто. Темно-карие, светящиеся от восторга, глаза пьянили получше самого дорогого на свете коньяка… А потом он исчез. Как Виктор не вглядывался в толпу восхищенных зрителей, знакомой темной вихрастой макушки не находил. У бортика его больше никто не встречал. Синие розы он видел только в букетах. Виктор и хотел бы не думать об этом, да только этого у него не получалось. Стеснительный, нерешительный японец – о том, что Юри родился в Стране Восходящего Солнца, он знал уже давно – прочно засел в его голове, заставляя всякий раз осматривать трибуны в поисках знакомого лица. «Это просто привычка», - твердил себе Никифоров. – «Привычка, и не более». А внутренний голос только злобно хихикал в ответ на его слова, отмечая, что как-то слишком быстро его застенчивый поклонник стал для него «привычкой». В этом году финал Гран-при проходил в его родной стране, в Сочи. Виктор прошел на последний этап, как и было ожидаемо, без особых трудностей. Другие соперники не волновали Никифорова: он знал, что Джакометти тоже успешно прошел в финал, а с другими фигуристами он практически не общался. Да и какая разница? Все равно у них нет никаких шансов. Он все равно выиграет. Потому что именно он «настоящий победитель Гран-при». И таковым он и останется. Поэтому Никифоров полностью сосредоточился на тренировках, не удосужившись узнать имена своих соперников. И очень зря. Потому что он в буквальном смысле упал, когда увидел, кто первым вышел на лед исполнять короткую программу. Юри Кацуки, двадцать три года, Япония. Известен благодаря своим дорожкам и вращениям, но слабоват и неуверен в прыжках. Кто-то говорил, что он только чудом попал в финал Гран-при, набрав баллы впритык. Виктор не мог поверить своим глазам. Его маленький преданный поклонник, поддерживающий его на протяжении многих сезонов, и исчезнувший несколько лет назад, теперь стал его соперником на катке. Уму непостижимо… Слухи оказались действительностью: прыжки и правда давались Юри с трудом. Волнение тому виной, или недостаток опыта, но аксели с тулупами он запарывал отменно. Что не скажешь об остальном – Виктор не мог отвести взгляда от восхитительной дорожки шагов, от сложных, но не менее красивых вращений. Кацуки словно слился с музыкой в единое целое: казалось, что это не музыка указывает ему последовательность движений, а он указывает музыке, какую ноту проиграть в ту или иную секунду. Это выглядело невероятно красиво, так, что Никифоров даже немножко позавидовал необыкновенному таланту своего поклонника. Хотя, какой поклонник? Сейчас они абсолютно равны. Как оказалось чуть позже, кроме этого, Кацуки обладал еще одним даром – превращаться в невидимку в нужный для него момент. Виктору не удалось поймать его ни после короткой программы, ни после произвольной. Откатав свою программу, Юри словно сквозь землю провалился. Виктор не видел его, когда исполнял свою, не нашел он его среди остальных и на церемонии награждения. Хотя, последнему он не удивился: японец занял самое последнее место. А Никифоров опять заполучил золото. Тут любой, не только его поклонник, захочет слиться с толпой, лишь бы никто не указывал на него, да не перешептывался с кем-нибудь о его поражении. Последней надеждой на встречу оставался традиционный банкет, что проводился после соревнований. И она оправдалась, но только наполовину. Поначалу. Челестино и правда привел Юри на это мероприятие, но только слепой не заметил бы, что сделано это было с трудом. Кацуки выглядел уставшим, понурым, и очень расстроенным, общения вежливо, но старательно избегал, к Виктору и на пушечный выстрел не подходил, а стоило самому Никифорову сделать шаг в его сторону, привычно краснел и убегал в другой конец зала. Виктор довольно быстро понял, что любые попытки подбодрить своего маленького поклонника успехом не увенчаются, и полностью «отдался» на растерзание толпе поздравляющих, надеясь хотя бы после банкета с ним поговорить. Потому время от времени искал японца среди толпы, отмечал его местонахождение, и снова улыбался и отвечал на задаваемые вопросы. Благодаря этому он один из первых заметил неожиданное оживление в противоположной от него стороне зала. Юри, до этого находившийся у стола с напитками, теперь, раскрасневшийся, с широкой пьяной улыбкой, лихо отплясывал под веселую музычку что-то среднее между брейк-дансом и тектоником, втянув в эту своеобразную танцевальную дуэль свою тезку, победителя Гран-при среди юниоров и младшего соотечественника Никифорова – Юрия Плисецкого. Как японцу это удалось, Виктор понятия не имел, но тут же мысленно зааплодировал: добровольно Юра ни за что бы в это не полез, да и на предложение потанцевать скорее смачно влепил бы посеред глаз цветастым леопардовым кедом, чем ответил простым вежливым отказом. Но Юри это как-то удалось. Тут впору не просто ладошами в мыслях хлопать, а памятник Кацуки ставить, как самому храброму – да и безрассудному, в принципе, тоже – человеку в этом помещении. А учитывая, какие вертеля они оба выписывали, стараясь друг друга перетанцевать, не абы-какой, а из чистейшего золота. Как бы то ни было, а земляка нужно было спасать. Растущий организм, не дай бог еще в «гонке за превосходством» чего себе вывернет… Проблем потом не наберешься. Не только с травмами. Никифоров, вооружившись телефоном – для вида, что он вмешался не специально – чуть пританцовывая в такт играющей музыке, вышел из толпы, привлекая к себе так нужное ему в течение последних двух дней внимание своего поклонника. Плисецкий в считанные секунды был благополучно забыт – того, с нервно дергающимся глазом и застывшей гримасой ужаса на лице, тут же перехватила Мила Бабичева, уводя к столу с напитками – а сам Юри, без тени присущей ему стеснительности, нагло схватил Виктора за галстук, выводя в центр «танцплощадки». И, как говорится, понеслось кое-что по кочкам да ухабинам… Даже в лихие студенческие годы Никифоров вел себя скромнее. Да, ни одна дискотека не проходила мимо него, но он никогда не отжигал на них так, как сегодня, среди приличного и вышколенного на этикете и манерах общества, будучи при этом одним из них. Костюм держался на одном добром слове – Виктору не раз слышалось, как он трещал по швам, но каким-то немыслимым образом оставался еще целым. Хотя, за пиджак он был не уверен: после того, как в захмелевшую голову Юри пришла идея изобразить быка, а Виктор, соответственно, был вынужден притвориться тореадором, этот незамысловатый предмет гардероба улетел в неизведанные дали. Кто его знает, может, и почил его пиджачок смертью храбрых, разорванный на памятные сувениры. Впрочем, это было последним, что волновало Виктора в эту минуту. Кацуки целиком завладел его вниманием, то обнимая, то проводя невзначай рукой не там, где следовало, то просто хватая за руку, сплетая это все в какой-то ненормальный, не имеющий запатентованного названия, танец. Теперь уже надо было спасать самого Никифорова. На помощь ему пришел никто иной, как Кристоф Джакометти. Этот парень славился не только неплохим катанием, но еще и абсолютной безбашенностью и полнейшим отсутствием каких-либо стереотипов и комплексов. Серьезным Крис был разве что на катке, да и то не всегда, если быть совсем откровенным. В остальное же время зачинщиком разнообразных недоразумений и глупостей был именно он. Поэтому никто особо не удивился, когда Джакометти, ненавязчиво оторвав развеселевшего Кацуки от Виктора, подвел его к шесту. И вот здесь уже Никифоров использовал телефон не для маскировки, а по одному из прямых его назначений. Это чистейшее, но безумно веселое, сумасшествие продолжалось еще порядком получаса, прежде чем Челестино, наконец, не решил успокоить своего ученика. Что оказалось довольно-таки нелегкой задачей: тренер успел только рубашку на Кацуки накинуть, как тот, очень ловко для вусмерть пьяного, вывернулся из его рук, и набросился на Виктора с крепкими объятьями. Чуть мутноватые от пелены опьянения, но не потерявшие свой яркий свет, карие глаза смотрели на Никифорова с чуть подзабытой детской радостью и восхищением. Смешивая свой родной и английский языки, он говорил заплетающимся языком что-то про окончание сезона, горячие источники и свою семью, а потом радостно воскликнул: - Будь моим тренером, Виктор! Как там мудрецы выражаются: «Вляпался по самые гланды?». Именно так. Никифоров вляпался. Окончательно и бесповоротно. В чем убедился уже на следующий день. Они встретились в аэропорту. Виктор хотел поздороваться, хотя бы для начала, но Кацуки, едва заметив его, смутился, не испугался, а именно смутился, и, спрятав глаза за челкой, спешно спрятался в толпе. «Не помнит», - догадался Никифоров. – «Он ничего не помнит». Это не удивительно: столько шампанского, да в одно горло… Но почему тогда на душе так неприятно? Оставив багаж на Якова, Виктор быстрым шагом направился в туалет. Открыв кран на полную, он ополоснул горящее лицо прохладной водой, и бросил взгляд на висящее перед ним зеркало. Убегать от правды смысла не было. Противиться ей тем более. Остается только принять и смириться. - Поздравляю, Никифоров, - едва слышно проговорил мужчина собственному отражению. – Как оказалось, ярко-голубые у тебя не только глаза. «Не было бы счастья, да несчастье помогло» - так гласит народная мудрость. И только в двадцать семь лет до Виктора Никифорова дошел истинный смысл этих слов. После банкета в Сочи о Юри не было слышно практически ничего. Виктор только знал, что на следующих национальных соревнованиях Кацуки потерпел поражение, прекратил работу с Челестино, и, кажется, вернулся домой, в Японию, никого не уведомляя о своих будущих планах. И на этом все. Хоть Юри и зарегистрировался в инстаграме, но несколько лет ничего уже не добавлял. Откуда еще можно было о нем что-либо узнать, Виктор не нашел. Сидеть и ныть в ладошки о несправедливости судьбы Виктор никогда себе не позволял, поэтому, отбросив все чувства, он полностью отдался тренировкам и предстоящим соревнованиям. Чемпионат Мира на носу, какие тут страдания? И все-таки, откатывая на этапах программы, он не терял надежды найти в толпе восторженных фанатов знакомые сияющие глаза коньячного оттенка; стоя на подиуме с пятой на счету золотой медалью на шее, он искренне надеялся увидеть среди кучи цветов венок из ярко-сапфировых роз. Но ничего этого не было. И это смывало всю радость от очередной победы. Виктор никогда не думал, что наступит день, когда фигурное катание, дело всей его жизни, перестанет таковым быть. Еще будучи совсем неопытным мальчишкой, впервые вступив на лед, он знал – это его, и никто и ни за что у него это не отнимет. Ни через год, ни через пять, десять или двадцать лет, ни-ког-да. Каток так и останется для него единственным домом, в который он будет стремиться душой и телом; шорох разрезаемого лезвиями льда всегда будет для него самым приятным звуком на свете; и не будет для него ничего роднее и ближе этого вида спорта. На деле все оказалось совсем не так. Теперь его интересовал – во всех смыслах – обычный японский паренек, нерешительный, застенчивый, неуверенный в себе и своих силах, но очень талантливый. Как это случилось? Виктор не знал. Почему? И на этот вопрос у него не было ответа. Все, что он знал – без Юри Кацуки фигурное катание становилось для него бессмысленным метанием по льду. Обидно. Через день после финала Чемпионата Мира, Виктор, отдохнувший после нелегкого перелета, в обнимку с Маккачином, лежал на диване и думал о превратностях судьбы, когда на телефон пришло сообщение от Плисецкого со словами: «Оказывается, твой идиот умеет не только в туалете рыдать» Виктор скривился, уже в который раз пожалев, что рассказал «русской фее» про Кацуки, но по ссылке, приложенной к сообщению, тем не менее, прошел. И чуть не упал с дивана. Юри, его маленький преданный поклонник, с поразительной точностью повторял произвольную программу Виктора с того самого финала Гран-при. Каждое движение, прыжок, вращение – все, абсолютно, до взмаха руки и шага, выглядело идеально. И не скажешь, что этот паренек когда-то занял последнее место из-за неточности в прыжках и неуверенных движениях. Привычку долго думать, прежде чем принимать какое-либо решение, Виктор не завел, предпочитая всегда и во всем импровизировать. И здесь уже он не размышлял больше минуты. Прошло всего несколько часов, как, под гневный крик Фельцмана, он поднялся на борт самолета, следующего до Страны Восходящего Солнца. «Привычки умирают долго» - говорят в народе. Не верьте этому. За год Никифоров забыл, что это такое – стать на лед, чтобы не учить, а соревноваться. Национальные соревнования. Первый рубеж, который ему нужно преодолеть, чтобы восстановиться в качестве фигуриста. Потом Гран-при, Чемпионаты Мира и Европы… Виктор не хотел. Виктор сопротивлялся, как мог. Но Юри все же его убедил. Медленно, тренировкой за тренировкой, он заставил его придумывать программу для себя, а не для японца, выучить и откатать ее на зависть всем фигуристам на свете, включая и самого Кацуки. Так же, с мягкими доводами, милой улыбочкой и теплым взглядом шоколадных глаз, которым Виктор так и не научился противостоять, он убедил его вернуться в Россию, чтобы оставшуюся неделю до соревнований тренироваться на родном катке. Виктор осмотрел трибуны, и, не найдя среди собравшихся зрителей родного лица, вздохнул. Юри остался в Хасецу, готовиться к предстоящему Гран-при. Если повезет, они увидятся на одном из этапов. Если нет – до финала им придется обойтись простыми звонками да перепиской. Это еще если Никифоров победит здесь, и его любезно допустят к Гран-при. Неплохой стимул, правда? Дорожка шагов, вращение, кораблик… И коронный четверной флип, чтобы добить. Все выполнено без сучка и задоринки, сомнений в победе нет никаких. Никифоров с улыбкой помахал орущей толпе поклонников, развернулся… и обомлел. У бортика стоял Юри Кацуки, сжимая в руках венок из ярко-синих роз. Юноша широко улыбался, совсем как в первую их встречу. Родные, до одури любимые карие глаза смотрели на него все с тем же восторгом, к которому примешивалась заметная только Никифорову нежность. Виктор, не раздумывая ни секунды, на всех скоростях подъехал к смущенно замершему Кацуки, забыв обо всем - в первую очередь, о безопасности - ловко перемахнул через ограждение, и с громким «Юри!» налетел на японца с крепкими объятьями, из-за чего оба рухнули на пол. - Поздравляю с победой, Виктор-сан, - тихо произнес Кацуки, кое-как водрузив чуть помятый венок на голову Никифорова, скромно, чтобы никто не заметил, чмокнув мужчину в нос. Виктор радостно улыбнулся, и, наплевав на людей вокруг, запечатлел на губах мгновенно покрасневшего парня чувственный, смачный такой поцелуй. Поклонники, собравшиеся вокруг, истошно завопили, щелкая камерами телефонов. Яков Фельцман, находящийся неподалеку, нахмурился и покачал головой. Юрий Плисецкий, пришедший сюда под предлогом «Я не поддерживать, я чисто поржать заскочил», бросил на них полный презрения взгляд и буркнул только: - Идиоты… А Виктор Никифоров просто был счастлив. Только и всего.