***
Когда самолет из «Пентхауза» прибывает на место, вырвавшись из плена как птица с подрезанными крыльями — его пассажиров встречают неласково. Люк опускается медленно, почти торжественно. В черном проеме — цветная униформа заключенных «Пентхауза». Секундное промедление — они с сопровождением или, наоборот, с заложниками? Любая ошибка может стоить смерти ни в чем не повинных людей, тех, кто оказался в ловушке бунта, в капкане тюрьмы посреди пустыни. На что способны ауги и их нечеловеческая реакция — здесь знают все. Мятеж с работающими чипами подавления имплантов был бы невозможен. Значит, нельзя недооценивать комбезы: безоружны, но опасны, возможно, весь трюм забит такими же беглыми, а вперед вышли переговорщики. И где-то под металлическими пальцами хрипит живое человеческое горло заложника. Пальцы на пусковых крючках белеют напряжением. Ауги ступают на землю и становятся на колени раньше, чем прозвучит окрик. Руки за голову, смирение и покорность. На прицел оружия — прицелы взглядов. У одного в клешне белая футболка — вместо флага. Горячее знойное солнце делает тени совсем короткими. Плавит звенящую тишину в лаву. Ауги бледны — тюрьма дарит мало загара. Военные бледны — от напряжения. Кто прячется за спинами аугов? Кто захлебывается криком под железными пальцами? У кого из этих засранцев сейчас сработает система прыжков, ускорение или режим «взорвать всех к чертовой матери»? Электричество искрит на зубцах зарядов. Боевые патроны не отклонятся от мишени. Под коленями аугов скрипит принесенный из пустыни песок, и почти невидимы — тени. — Мы — специальные агенты, — начинает один, не щурясь от бьющего солнца. Конечно, такие ушлепки давно заменили глаза на высококачественную оптику. — Позвоните по номеру... Договорить не успевает. Сканер выдает сигнал: внутри СВВП пусто. Наушник шепчет команду: можно. Охрана тут хорошая, тренированная, вышколенная, не то, что в «Пентхаузе», где разленившиеся и оборзевшие от безнаказанности надзиратели. Затыкает рты мгновенно. Асфальт. Приклады. Горячее солнце Аризоны.***
— Ты на это рассчитывал, Вальтерс? — Мехия ржет, сплевывая кровь. Губы разбиты спецназовской винтовкой в мясо. — Что нам поверят? — Поверят. Вальтерс сплевывает тоже, проверяет языком зубы и десны; при задержании не канителились. Да, они ожидали подобного сценария. Того, что в лучшем случае, их сразу впечатают лбом в асфальт, отпинают по почкам, дадут прикладом в голову, бросят в камеры — пока будут оформлять официальные бумаги о побеге и возвращать обратно в гостеприимные стены «Пентхауза». В худшем — пристрелить без разговоров, потом только — разбираться. Сработал первый сценарий. Протащили на допросе, вынимая кишки. Повозили мордой по досье: это ты-то, Деррик, агент? Это Мехия-то под прикрытием?! Сучьи потроха, обнаглели вкрай, звонить будете из «Пентхауза», из самой глубокой жопы своей мамочке. Вальтерс подпирает спиной стену, Мехия растянулся на лавке, покачивая небрежно ногой. От наручников мутит и бьет в виски кроваво-красным чужой ритм. Не чип «Пентхауза», но тоже неприятно. — Думаешь, тянут время и отрываются? — Когда позвонят, то потеряют право. Говорить не о чем, молчать скучно: камер наблюдения вроде нет, Мехия обшарил все углы и проверил панели: ни оптики, но прослушка под вопросом. Они сами еще в тени, все еще под вопросом. Они не знают, на кого работают здешние копы, не повязаны ли круговой порукой с «Пентхаузом». Они все еще под прикрытием, все еще — под личинами.***
Второй допрос ничем не отличается от первого: возят мордой по столу, бьют дубинками, отключив видеозапись, потом, подцепив за волосы, подтаскивают к ведру с водой. — Кого ты убил? Сколько? Кто начал бунт? Откуда у Башмака батарея? Кто передал? Кто замочил Стенджера?! Вырубил систему ракетного слежения над «Пентхаузом»? Как?! Внутри тикает невидимый таймер: терпеть, молчать, не задохнуться, выжидать. — Мой номер... — монотонно одиннадцать цифр вместо ответа каждый раз. — У меня есть право на звонок. — Хер тебе, подонок. — Свяжитесь сами. Таймер щелкает, дойдя до упора, и начинает заново.***
— Пина коладу хочу, — стонет Мехия, избитый и черный от синяков. — Лучше бы мы куда в Мексику рванули, Вальтерс. — Надо было ломать самолет заранее, — хмыкает Вальтерс. Накрывается тонким колючим пледом: в карцере ледяная промозглость, ознобом после пыток водой трясет крепко. Браслеты на запястьях жалят разрядами постоянно, превращают не в человека — в хлам, мусор, беспомощного ауга. Заковали в ЭМИ-наручники, закрыли решетку — полыхающую синим полем напряжения, — и оставили. Тишина хуже допроса. Возможно, они уже числятся мертвыми, среди перебитых во время бунта. Возможно, пропавшими без вести — никакой разницы. Да, Интерпол начнет расследование, вцепится бультерьером в отчеты из «Пенты», примется раскручивать — и выйдет на подпольные операции, налаженные поставки, шашни Стенджера со Свалкой... но им-то будет все равно. Тем, кто без имен, без примет, только с нашивкой тюремного номера на комбезе. Кто поверит в Эктора Герреро? Кто поверит Адаму Дженсену?***
Мехия сосредоточенно молчит над наручниками, иногда шевеля почти парализованными пальцами; аугментаций у него немного, привык он работать именно руками, и по ним же сильнее всего бьют ЭМИ-разряды. Мехия молчит, бродит по камере туда-сюда, передергивая плечами. Комбинезоны с них содрали, сидят оба в трусах и майках, почти выдыхая иней паром с губ, такая в карцере морозилка. Это даже смешно, учитывая, как наверху плавит песок в стекло своим жаром солнце Аризоны. — Наверное, в Норвегии пытка наоборот, — роняет Мехия. — Они устраивают своим заключенным парилку. Вальтерс цепляется ногами за основание койки и поднимается торс к коленям, раз за разом. Упражнение на пресс согревает быстро, по крайней мере мозги не застывают в ледяную кашу. Мехия ходит вперед-назад, шевелит руками — и на живот Вальтерсу падают наручники: — Тебе помочь? Шулер и картежник. Ловкач и взломщик. Мехия встряхивает онемевшими, почти что звякающими запястьями: — Добавим комфорта.***
Со следующего допроса они возвращаются как обычно. Никто не вырвался, не скинул наручники, защелкнутые лишь для вида, для проформы. Все так же игнорировали вопросы, все так же диктовали свой номер-ключ прикрытия и захлебывались от воды. Герреро снимает сначала с себя неуловимым движением, потом — напарнику. Дженсен прокручивает свои запястья по кругу, проверяя механизм. Потом — массирует кисти Герреро. Чуть выше черной линии протезов — у того совсем белая, почти омертвевшая кожа. — Когда ты принимал нейропозин, Мехия? Неловкая ухмылка: — Давно.***
Эктор ночью бредит. В камере темно и холодно, ледяное царство — а его плавит жаром. Он в пустыне, под горячим солнцем Аризоны. Кожа на кистях рук, над линией имплантов — воспаляется, красная, горячая. И сам Герреро — невменяемый, шепчет невнятное на испанском, комкает тонкий колючий плед, хрипит в подушку, просит воды. Мечется, пытается инстинктивно отломать самому себе руки — Дженсен не дает, удерживает, буквально приковав к койке. Сидит над Герреро всю ночь — прежде чем утром их отволакивают на допрос.***
Дженсен просит уже не связаться по номеру телефона, не диктует заветные одиннадцать цифр: он раз за разом умоляет о нейропозине. — Я убил Стенджера, — заявляет прямо. — Я отключил ракетные установки. Я пронес батарею. Я связался с Флосси. Это я ебнул дока. Дайте эн-поз. Дайте. Дайте. Когда его укладывают, удерживая за лоб и ноги, и в тусклом свете лампы сияет игла шприца с медовой каплей инъекции, он вырывается: — Не мне!.. Его прижимают крепче — сбрасывает наручники одним движением, раскидывает охрану. Получает разряд в пару тысяч вольт и отключается. Приходит в себя под горячечный шепот Герреро. Нащупывает край нар, кое-как поднимается с пола на колени. Герреро выглядит бледнее покойника — только на скулах расцветает болезненный румянец. Адам едва успевает потрогать парня, проверить дыхание — его снова волокут на допрос. Эктор остается в камере. — Хочешь своему дружку «пози» — начни сотрудничать, — говорят ему с усмешкой. — Бунт начался через пару часов после твоего появления. Кого ты покрываешь на поверхности? Кто с тобой связан? Не ломайся, Вальтерс. — Я все сказал, — хрипит Дженсен. Стул под ним — вместо отдельной пытки. Он не знает, что туда вмонтировано — чистые горазды на выдумку, когда речь заходит об аугах. Адаму кажется, что из него вынули все кости, он сейчас расползется как желе по ножкам. Ни рук ни ног не чувствует; едва двигает горлом, чтобы вытиснуть слова. Импланты чужие, он сам себе чужой, напоминает пленника, закованного в саркофаг Железной Девы. Каждый вдох с мучением, выдох — с кровью. И никаких шипов не надо — убивают собственные импланты. — Ты получил свою дозу, — следователь пытливо смотрит в глаза. — Но ее может оказаться мало. Адам невольно смеется. На губах начинает вскипать пена. — Мне не надо. Дайте... Ме...хии. Дайте... — Не боишься смерти, Вальтерс? Дженсен запрокидывает голову — мышцы шеи больше не держат. — Я бессмертен, мне ваш эн-поз... Шепчет почти заклинанием: — Номер... наберите... номер... Теряет сознание.***
Директор Миллер недовольно постукивает ручкой по железному столу. У него хреновое настроение — это видно и по лицу, и по движению руки, и по резкому звуку стержня. — Почему сразу им не сказал, Дженсен? Адам сидит, выпрямившись, расправив плечи, напоминая самому себе жердь с вбитыми гвоздями: — Я сказал. — Мы искали вас три дня. У связных тишина, ни одного звонка. — Сэр. — Какой, в жопу, сэр?! Вы могли погибнуть оба! Адам мысленно удивляется: он не ожидал, что директор ОГ29 окажется таким вспыльчивым на эмоции. Он видел того лишь раз: когда разговаривали по скайпу. Миллер познакомился с ним очень коротко: ты теперь с нами, агент Дженсен, хорошо, что ты в Америке, есть задание. Адам получил его на мониторе ноутбука, выучил биографию Деррика Вальтерса назубок, без записи на процессор памяти. ОГ29 воспользовался шансом — перевозить нового преступника через Атлантику, из Европы в Штаты, оформлять дохуя бумаг — это требовало времени и огромного количества поддельных схем. Воспользовались тем, что Дженсен американец и находятся в Америке. Вальтерс, как и он, стал урожденным Детройта. Легче и проще запихнуть в Аризону, в «Пентхауз». Найди Герреро и получи данные. Легче легкого, не задание, а так, чихнуть в кулак. Если бы не другой блок, не смерть Уилберга, не бунт, не дрязги со Стенджером, не одиночная камера для Мехии. Это что, куда тебя ни пошли, будут проблемы? — спрашивает взгляд нового босса. Дженсен бы ответил: вам бы осведомиться у Дэвида Шарифа, но молчит. Ему хочется парировать с досадой: какого черта каждый раз, куда я ни воткнусь, начинаются Содом и Гоморра? Хоть бы раз хоть одно задание тихо, без внезапных открытий и разоблачений. Хоть бы ни за кого не нести ответственность, кроме себя. — Как Герреро? — Жив, агент Дженсен. Успели вовремя. Миллер жесткий, серьезный. Злится без всякого прикрытия: от него просто шпарит током. Видно — въебет здешнему руководству так, что мало не покажется. За промедление, самоуправство, за молчание. Адаму он начинает нравится. Хотя и видел — только раз по скайпу. Хоть и знал — тот человек Иллюминатов, его надо пасти, а не проникаться симпатией. ...когда делали биографию под прикрытием, то поделили на три: Дженсен взял фамилию — такую, на которую откликнется, даже если отвлечется или забудет имя. «Уолтерс», — его семья, медсестра Мишель Уолтерс, которая спасла его когда-то. Хоть потом и прочитали вслух в досье иначе. «Деррик» — пришло от директора Миллера, явно памятью об Австралии, о ком-то, кто был для него значим. «Джордж» — от связного. Кадавра — вернее, созданного нового человека, — накачали жизнеописанием и отпустили в плавание. Интересно, что оказалось личным от Герреро — «Мехия» или «Оскар», и кем были эти люди для него? Дженсен знает, какой дальше план — их вывезут, распределят по своим отделениям, Герреро даст показания, выйдет с глубины на поверхность... Обычно агентов держат под прикрытием не больше года — потом вытаскивают. Номер из одиннадцати заветных символов — строчкой кода на двенадцать месяцев, не дольше. Иначе потом — может стать поздно. Жаркое солнце Аризоны вгрызается в лицо и веки, и Дженсен щелкает линзами. Тени под ногами его и Миллера короткие, почти миражом. Все выжигает беспощадный яркий свет. Они идут к самолету. Внутри — тихо и пусто. Из пассажиров только директор и новый агент из Америки. Никого больше. — Где Герреро? — Дженсен останавливается на пороге. — Садись, — приказывает Миллер. — Где Герреро? — повторяет Адам. Уже зная ответ, догадываясь. — Американский Интерпол отправил его обратно на Свалку. У Миллера лицо человека, которому рвут зуб. Он недоволен, он расстроен, он зол. И ничего не может поделать. — Почему? — Он слишком ценный агент. Выводить его сейчас из глубины — это ставить под удар всю операцию. Сядь, Дженсен. Адам не сдвигается с места. Солнце Аризоны печет спину. Он оборачивается — на площадке пусто, стоит лишь знакомый СВВП: рабочая лошадка «Пентхауза». — Его обратно? — Его вытащит Свалка. Герреро будет работать дальше под прикрытием. У нас готова для него легенда. Ну да. Прилетели, мордой в асфальт, потом мордой в стену, потом мордой в досье. Напарники по побегу не выжили, ни Вортмюллер, ни Вальтерс, а Мехию после допросов и пыток — обратно в заключение, отбывать срок. Придет новый начальник «Пенты» — Оскар станет связным между ним и Свалкой. Или нет, — большие боссы заберут, проверят на надежность, проведут заново по этапу — из-под солнца в темноту. На глубине нет Герреро. На глубине лишь его тень. В «Пентхаузе» погиб Деррик Вальтерс. Там же остался жить — Мехия Оскар. — Вы понимаете, на что его подписали? Дженсен едва не сплевывает под ноги: на его глазах парня обрекли на смерть. — Он согласился сам, — Миллер разводит руками. — Это не наша компетенция, агент Дженсен. Это американское отделение Интерпола. Адам сжимает губы, чтобы не разразиться бранью. Он теперь принадлежит Праге и европейскому Интерполу. Он обязан втереться в доверие новой команды и ее начальника — Джиму Миллеру. Никто не предскажет, сколько он пробудет на глубине, под прикрытием, двойным агентом, кротом — даже лично Янус. И Дженсен сам пошлет нахуй тех, кто скажет, что по правилам его надо вытаскивать, едва минет срок работы в ОГ29, потому что дальше он увязнет намертво, проникаясь отношением к людям и личными связями. Никто не знает, что случится через год, в две тысяча двадцать девятом. Никто не в курсе, на что пошел и чем жертвовал Герреро — для того, чтобы окончательно стать Мехией. И почему согласился — вернуться обратно. Похоронив под солнцем Аризоны себя, как короткую слабую тень под коленями. И на что будет согласен и чем пожертвует Адам Дженсен — через год, через два, работая под прикрытием в ОГ29. И что похоронит ради дела, ради истины. Дженсен с тоской смотрит на пустую, раскаленную от жара площадку. Отступает в прохладный сумрак салона. Люк закрывается. Горячее солнце Аризоны сжигает призраков и тени.