под небом.

Солнце кажется огромным и ярким, а оттого почти бесцветным, и тени от двухметровых столбов протягиваются на два километра там, где южно-европейские домики немного сдвигаются, чтобы дать место под небом высушенным полям винограда. Фиолетовые цветочки с ядовито-рыжими серединками на глазах распускаются и вянут, оплетая коричнево-зелеными колючими ветками шершавую поверхность стены какого-то из домов. Солнце, кажется, уже в конце улицы, и Иваизуми удивляется, как этот городок еще не сгорел. Это обычно для нынешнего лета, — говорят местные жители, а Иваизуми уже успел наслушаться нытья Тоору об обгоревших плечах и спине. — Сидел бы в номере, там прохладно, — хмуро предлагает он, на что сразу же получает полный возмущения и недоумения ответ: — Для прохлады нужно включать кондиционеры, а я не хочу простудиться! — Если сделаешь воздух слабее, не простудишься. — Но ведь так… — Ойкава, — терпение лопается, как мыльный пузырь разводами бензина, в сухом воздухе это происходит быстро. А Тоору замолкает, слыша нехорошую интонацию в голосе Хаджиме, и с тихим прости, Ива-чан, как во время тренировок, обливает голову остатками воды. Иваизуми пытается вдохнуть полной грудью, но днем вместо ветра облака мелкого песка и жёлтое небо; а в руках два тяжёлых пакета. И до отеля остается не меньше километра. — Так я скоро в пессимиста превращусь, — вздыхает Ойкава, просматривая карту маленького островка Греции. — Ты превратишься в зануду, если не заткнешься, Дуракава, — цедит Иваизуми, исподлобья глядя на Тоору, но тот, кажется, слишком погружается в изучение географии южной страны и не слышит язвительного ответа. Через секунду Ойкава поднимает на него странный, то ли смущенный, то ли виноватый взгляд и молчит. — Ну, говори уже, — подгоняет Хаджиме. — Мы, кажется, заблудились, Ива-чан.

***

Небо темно-фиолетовое, испещрено дырками звёзд, чистое — без облаков. С воды убирают понтоны на ночь, но на соседнем пляже есть деревянные мостки, а подальше пирс. Ойкава лежит на гальке, не смея шелохнуться — не имея сил шевельнуться, смотрит вверх, сквозь сетку из листьев какого-то дерева, подозрительно похожего на пальму. — Ива-чан. — Что? — Иваизуми с тихим плеском выходит из воды, холодными каплями-брызгами задевая босые ноги Тоору. Они нашли дорогу домой, и нервные клетки, к счастью, не сдохли, — так говорит Хаджиме. А в голову Ойкавы лезут воспоминания. И прорехи в душе, наверное, давно уже исчезли. Он смеётся. — Теперь дуршлаг не нужен, Ива-чан.