День-ночь

Сбегают секунды, минуты и часы сквозь пальцы того, кто там, в самом центре Большого Взрыва, совершенно не знает о людских переживаниях, кому чужды любые эмоции, кого не интересуют глупые влюбленности, беспричинные радости и горькие слезы. Только одни мы зацикливаемся на каждой эмоции, на любых ощущениях, независимо от того, приятны они или нет. Время бежало прочь так быстро, что за него невозможно было ухватиться. Время растягивало секунды в две-три бесконечности, что делало пребывание тут слишком уж долгим приключением. Тайлер, несомненно, солнечный мальчик. До трепета в груди нежный. До бесконечности заботливый. До вспышек перед глазами яркий. Он смотрит на неё так, словно она стала протянутой рукой помощи в обезумевшей толпе. Смотрит так, будто прекраснее и лучше нет во всех Вселенных. Так, как на картину величественного Ренессанса. Как на скульптуру древнегреческой богини. Как на горящий закат в теплый летний вечер. Тайлер боится к ней прикоснуться. Дженна кажется ему такой хрупкой, что вот упадет пылинка, и она рассыплется в стеклянную крошку. Поэтому дотрагивается до неё пальчиками, словно крыльями бабочек. Так трепетно проводит ладонями по её предплечьям. Так легко касается её лба своим. Так аккуратно убирает за ухо выбившуюся прядку, а потом невесомо ведет кончиками пальцев вниз по шее. Он дарит ей самые лучшие поцелуи. Вливает свои чувства без остатка. В его поцелуях можно буквально потрогать любовь, обещания вроде я-готов-жизнь-отдать-и-это-совсем-не-преувеличение, а иногда даже капельку отчаяния и боли в щемящем от любви сердце. У него подрагивают ресницы от удовольствия и руки от радости, что ему позволяют целовать. Тайлер не любит прощаться. Ненавидит каждую секунду, когда она стоит дальше, чем в пяти метрах. Он считает бесценными все моменты, когда она оставалась в кольце его рук. Когда всё же наступал момент разойтись хоть на пару минут, то он оставлял трепетный поцелуй у неё на лбу, а она улыбалась широко-широко в ответ, ощущая себя настоящей принцессой. Несомненно, с Тайлером чувствуешь себя легко и безмятежно. Ощущаешь заботу, полную защиту и буквально безграничную любовь. Дженна до сих пор не знает, как ей достался такой бесконечно замечательный человек. До сих пор радуется, как ребенок, каждому прикосновению, улыбке и даже взгляду. В груди разливается океан тепла, а нежность норовит разорвать её к чертям. Но она любит своего сломанного мальчика так сильно, что это становится единственной причиной, почему она до сих пор может дышать. Она благодарит жизнь за каждую миллисекунду рядом с ним и тает, умирает внутри, когда он говорит, как крепко-крепко любит. Тайлер, которого знает Джош, бесспорно, темный, как ночи осенью. Уверенный в себе, словно Нарцисс. Точный, как часы ручной роботы. Солнечный мальчик остается где-то в светлом времени суток вместе с Дженной, а с темнотой поздней ночи врывается в комнату Джоша грубоватый юноша. Он смотрит на притворяющегося спящим Дана с насмешкой и искрами жажды насилия в глазах. Не отводя глаз от рассыпанного по подушке золота волос, одним резким движением сдергивает одеяло с разгоряченного тела. Джоша пробирает крупная дрожь, и он не открывает глаз, когда поворачивается к Тайлеру. Ухмылка на лице становится ещё шире. Тайлер не целует. Он умеет грубо впиваться пальцами в предплечья и бедра. Умеет оставлять засосы на половину шеи. Он любит сжимать в кулаке волосы. Съезжает с ума, видя синяки на бледной коже. Кусается и закрывает рот Джоша рукой, чтобы тот не издавал абсолютно никаких звуков. Джозеф не разменивается на сопливые обещания любить вечно и нежные прелюдии. Он привязывает руки Джоша к спинкам бесчисленных кроватей в отелях, что находятся в разных частях света, и ему откровенно плевать, больно Дану или нет. Он грубо раздвигает ноги парня и слетает с катушек, вновь замечая, что Джош выгибает спину для него. Тайлер на быструю руку растягивает барабанщика, попутно распаляя зубами и языком, которые никогда не оставляют без внимания шею, выпирающие ключицы и живот. Это, на самом деле, не нежно, а развязно, вульгарно и необузданно. Он входит резко и на полную длину, упиваясь болезненным стоном Джоша. Тайлер остается неподвижным на пару секунд не для того, чтобы дать Дану привыкнуть к ощущениям. Нет, это тут ни при чём. Он упивается обладанием, открытым повиновением и ощущением превосходства. С по истине сумасшедшей улыбкой он закидывает ноги парня себе на плечи и начинает ритмично двигаться. Хотел бы закрыть глаза от удовольствия, но сцена, что разворачивается прямо перед ним, куда интереснее. Джош поначалу морщится, застывает на секунду, а потом распахивает широко глаза, открывает рот, с которого слетает сладкий стон, и прогибается в пояснице так, что кажется, позвоночник сломается пополам. Тайлер не слушает чужие стоны. Он закрывает рот Джоша рукой, одновременно сжимая бедра парня. Он знает, что останутся четыре синяка цвета фиалок, и одна лишь картинка ног Дана после этого заставляет его подойти к краю ближе. Ему плевать на нежность. Он грубо вколачивается в податливое тело и смыкает пальцы на горле Дана. Безумие плещется в кромке глаз и грозится вот-вот вылиться наружу. Движения становятся беспорядочными и очень быстрыми. Где-то внизу в немом стоне открывает рот Джош, а Тайлер чувствует, что слишком близко к черте. Кончая, он прикусывает плечо Дана так, что выступают капли крови. Но ему мало. Он вкрадчиво и мягко шепчет пошлые, бессовестные слова прямо Джошу в душу: — Ты мог бы закрывать двери, но ты ложишься спать голым. Мог бы оттолкнуть меня, я бы ушёл немедленно, но ты послушно протягиваешь руки, чтобы тебя связали. Ты мог бы в любой момент остановить меня, но только больше прогибаешься в спине, когда я вхожу особенно глубоко. Ты упиваешься засосами на шее и радуешься синякам на ногах и руках. Проводишь кончиками пальцев по царапинам и улыбаешься, — Джош морщится. По щекам текут крупные, по истине крокодильи слёзы. В него плюют снова и снова, каждая фраза остается стеклянным крошевом во рту, каждое слово бьется набатом в голове и светится вульгарно-красным. Мораль пала, а его честь сожжена и пущена по ветру. И когда, казалось бы, «хватит, ты его уничтожил, Тайлер», шёпот становится ещё вкрадчивей и проникает куда-то глубже, чем просто в душу. — Ты пал ниже некуда, Джош. Ты грязь, ты хуже, чем я. Ты дрянь, моя личная шлюха, моя любимая игрушка, тебе нечего рассчитывать на что-то большее, чем животный секс и пара ссадин на память. Ты тупая тряпичная кукла в моих руках, и твоя покорность мне начинает надоедать. Я чувствую, что пачкаю о тебя руки. Ты просто ничто. Тайлер не оборачивается, уходя из номера. Джош не открывает глаза, чтобы посмотреть ему в след. Дану безумно плохо и до невозможности хорошо. Ему хочется спрыгнуть с самой высокой крыши, но только чтобы убедиться, что крылья, которые чувствует за спиной, настоящие. Джош унижен, раздавлен и смешан с дрянью. Джоша втрахали в очередной матрас, но его интересует только то, что это сделал Тайлер. И у него, вроде как, бабочки в животе. Поэтому он вновь открывает дверь следующим вечером и шмыгает без одежды под одеяло, касаясь пальцами неуспевающих зажить отметин. Застенчивая улыбка расцветает смертельным ядом на губах.