Мой мальчик цвета осени

Наверное, меня можно назвать пропащим. Стирающимся от собственной боли, от заверений близких, что станет легче. Лучше. Что я сильный. Я справлюсь. Я сильный? В их попытках казаться заботливыми я мог утонуть, если б хватило духу. Но я трус. А у трусов его всегда недостаточно. Год назад я начал слегка ненавидеть осень. Её особенное плачущее небо и воздух, такой вязкий, что не вдохнуть, но почему-то всё равно выдыхаешь. А ещё листья – шелестят под ногами противно, тошнотворно, и всё падают, падают сверху. Хочется взвыть, но тут же люди. И она умерла, вы знаете? Моя жена умерла осенью. Ты как-то говорила, что парки – самое одинокое место. В них всегда полно народу и атмосфера такая правильная, идеальная для романтиков и вольнодумцев; но стоит лишь отстать на пару шагов от толпы – и вот ты один, застрявший в небольшом мирке запахов, шумов и мыслей, как открытая книга, вбирающая крупицы незыблемой мудрости таких мест. И уже не хочется догонять, звать и подшучивать. Ты замолкаешь, потому что уже всё сказано. И закрываешь глаза, потому что увидел достаточно. Я почти слышу твой смех, вот он, на периферии сознания. Слишком громкий, но я его заслужил, вымучил и выстрадал этим неровным годом. Сегодня твоя годовщина и вот я здесь, так смейся, смейся ещё громче над своим дурачком, которому больше некуда пойти. Я в парке, представляешь? В твоём «месте для одиночек». Резкий толчок, и я чуть ли не падаю лицом в грязь, в эти ненавистные мокрые листья. Дышу рвано, хрипло, почти в панике, будто бы уже забыл, что не призрак, что ещё материален, как ни странно. Оборачиваюсь совсем чуть-чуть, натыкаясь на весёлые искорки шоколадных глаз, ребячливо-непокорных, живых. Наверное, такие были и у меня когда-то. - Теперь ты ведёшь, – говорит громко и смеётся, убегает за деревья. А я стою в своей микротишине, и мысли в голове ворочаются медленно, недовольно, разбуженные этим человеческим тайфуном, впервые за год разбуженные хоть чем-то. Хочется уйти побыстрее, снова спрятаться в своей глухой квартире и кричать громко-громко, пока не сядет голос, пока не сотрутся в кровь кулаки и не заболит в грудной клетке то, что уже давно перестало болеть. Я так сильно хочу уйти, почему же я всё ещё здесь? Прислоняюсь спиной к набухшей от недавнего дождя кроне и наблюдаю. Что-то зудит под кожей, шипит и растворяется, непривычное настолько, что кажется инородным – мое давно потерянное беспокойство. Или любопытство? Никак не могу разобрать. Этот странный мальчишка даже не оглядывается, носится меж деревьев, словно пытаясь поймать на краткий миг выглядывающие из-за туч солнечные лучи. А потом, заметив аккуратные горки палой листвы неподалёку, стремительно пикирует в самую середину, смеётся весело, погружаясь чуть ли не с головой. И так глупо всё выглядит, что губы невольно трогает улыбка, ломкая и только совсем на чуть-чуть. Просто чтобы проверить. Просто я думал, что уже разучился улыбаться. Закрываю глаза, и становится вдруг до боли спокойно, будто бы только сейчас, ровно через год и пришло принятие, долгожданное просветление, которое принёс этот странный мальчик цвета осени. Я отчетливо понял, что хочу жить. - Люблю тебя, – говорю шепотом, словно про себя. – Но мне пора идти, хорошо? Я знал, что всё встало на свои места, когда почувствовал лёгкое движение рядом. И открывая глаза вновь увидел этого мальчишку, близко-близко, сосредоточенно вплетающего в мои волосы венок из ярко-жёлтой листвы, всё ещё слегка влажной после дождя. Его улыбка, когда он поймал мой взгляд, была почти исцеляющей – я просто не мог не поверить ей. - Меня зовут Джиён. И это имя стало моей панацеей.