Чашка без чая

«Да, – подумала Ирка. – Это правда. Я действительно не пылаю. И никогда не пылала. Я рассудочная. Я даже сильных желаний никогда не испытывала. Разве что избавиться от коляски и ходить. И вот я хожу… Мое желание сбылось, а что я дала свету взамен? Совсем немного». Емец, «Светлые крылья для темного стража»

      Ирка лежала на кровати и думала. Все чаще и чаще она вот так вот валялась и разглядывала потолок.       Сейчас валькирия размышляла над тем, почему копьё и шлем выбрали именно ее. В ней действительно не было этого прекрасного сияния света, которое говорит о наивысшей доброте сердца. Откуда шлем увидел его в ее бестолковой голове, и с чего это вдруг копьё почувствовало в руке неистребимое желание метнуть его в какого-нибудь стража мрака.       Нет света. Разве что слабо, где-то возле печени, горит свеча. И та скоро, кажется, потухнет.       Да и откуда, скажите, взяться огню в душе, если нет ничего и никого, кто мог бы хранить или поддерживать этот огонь.       И сразу же следом за этой мыслью пришел вопрос: почему одиночка обязана быть одиночкой? Это несчастное правило - «любить всех, не выделяя никого», сейчас казалось особенно противным.       — Если я буду любить кого-то «выделенного», я смогу любить и всех остальных людей. Мне даже легче будет их любить… Глупое правило, — пробормотала Ирка.       — Да, гадкая хозяйка, хорошее, крайне прекрасное, восхитительное правило, — отозвался Антигон.       Он чистил прозрачную чашку, которая помутнела от чая. Валькирии было лень мыть ее каждый раз. Зачем? Если потом ты все равно наливаешь в нее тот же чай.       А Ирка все лежала. Она понимала, что это правило было самым важным для валькирий. Они не хотели, чтобы одиночка повторила поступок той самой, которая взяла на себя проклятие Спуриуса.       Ирка отвернулась к стене и накинула на себя плед. Сон шел к ней очень быстро. И уже через несколько минут она видела парк своего детства — милые Сокольники. Чаще всего ее водила туда бабаня и катала на аттракционах, сама же стояла рядом с ними и махала внучке рукой. А потом, когда они уже уходили домой, покупала Ирке хот-дог с майонезом.       Пестрое колесо обозрения во сне напомнило о той единственной в ее жизни зиме, когда она, держась за руки мамы и папы, пыталась сделать свой первый шаг белоснежными коньками на льду. Больше на каток они вместе никогда не ходили.       Ирка не ощущала себя ребенком после того, как погибли родители, хоть и была им даже сейчас до мозга костей и до ручки чашки, которую чистил Антигон. Даже когда она вспоминала маму, ей казалось, будто это не ее мать, а просто женщина, когда-то бывшая рядом. Отца Ирка помнила и ощущала лучше. Наверное, потому что много с ним дралась. Как с Багровым.       Как мог гореть огонь, если каждый день она с Антигоном заходила в приют, где не было никого родного. Пусто. И все потому, что она обязана быть одиночкой.       Ирка проснулась. Судя по храпу кикимора, была уже глубокая ночь. Удивительно! Казалось, что все это снилось ей минут пять. Она встала с кровати, взяла прозрачную чашку.       — Постарался, — оценила она труд Антигона и в темноте начала искать бутылку с водой.       Воды нигде не оказалось.       — Блин, куда я ее дела! Эх, я же девушка. Вроде как. А хозяйка из меня…       — …такая же, как и одиночка, — закончил за нее голос, который явно принадлежал Матвею.       Он вышел из угла, где, должно быть, спал на старом кресле, и протянул Ирке бутылку. Она взяла ее и, положив стакан, решила выпить прямо из горлышка.       — И че ты тут делаешь? – валькирия попыталась сказать это с максимальным равнодушием.       — Я был тут еще до того, как вы пришли и во время того, как ты, ничего вокруг не замечая, легла на кровать, чтобы подумать, — улыбнулся он.       — Дуй обратно в свой угол, — буркнула валькирия, потому что поняла: Матвей слышал единственную фразу, которую она бросила Антигону.       Багров взял у нее бутылку и, хмуря брови, произнес:       — Из горла пить – другим не давать, эгоистка. Слюней туда своих напустила...       — Это моя бутылка. И слюни тоже мои. Хочу и пускаю их в мою воду,— заявила валькирия.       Багров улыбнулся, и в его взгляде Ирка заметила тысячи маленьких хитринок. Если бы были такие существа, они бы облепили Матвея со всех сторон и кричали: «Папа! Папа!»       — Вот и огонь загорелся! — наконец произнес он.       Ирка возмутилась и ткнула пальцем в грудь некромага:       — А будешь подзеркаливать мысли, вообще прикончу копьем.       Матвей был невозмутим:       — Бу-бу-бу…       — Бе-бе-бе, — ответила Ирка и улеглась обратно на кровать, на этот раз укрывшись одеялом с головой.       Багров сел рядом, на холодный пол и положил руку на голову валькирии.       — У тебя было хорошее детство, — шепотом произнес он. — И ты такая миленькая была, особенно когда ела хот-дог. В таких маааленьких руках такая большааая булка.       Ирка не двигалась. Он разговаривал с ней, как с ребенком. Это одновременно и раздражало и успокаивало. Раздражало, потому что нравилось. А ей не хотелось, чтобы нравилось. Ведь она уже взрослая. Сколько можно вести себя, как маленькая? И успокаивало, потому что нравилось. Себя не сломаешь. Вот такая странная логика.       — Хочешь, я подарю тебе коньки? — спросил Матвей.       —Ты все мои мысли успел прочитать? Как ты представляешь себе валькирию на коньках? — наконец-то донеслось из-под одеяла.       — Очень хорошо. Сложнее представить Антигона, — усмехнулся некромаг.       Повисло молчание. А потом Багров добавил:       — Не думай ты об этом. Если они выбрали тебя, значит, увидели в тебе то, что им нужно.       — Что? — спросило одеяло.       — Послушай, ты же самый настоящий свет. Только очень… ленивый такой. Вот смотри. Ты сражаешься с мраком, но далеко-далеко тебя кто-то ждет, ты думаешь об этом и становишься самой сильной в этой схватке. А если никто не ждет, тебе грустно, но ты все равно сражаешься. Мало ли, может, кто-то потом появится. — Багров явно пытался развеселить валькирию. — Ты одиночка, которая не может быть одна. Ирка подняла одеяло и наконец-то развернулась к "тому, кто ждал". Когда у нее в груди все сжималось от любви и благодарности, слова никак не хотели говориться. Она стеснялась слов. Но в этот раз Ирка пересилила себя. Ее хватило на шепот:       — Спасибо, что пришел.       Матвей улыбнулся. Он понимал, что она хочет сказать гораздо больше.       — И не читай мои мысли опять. — Она кинула в него маленькую подушку.       Багров поймал ее.       — Вот здесь я ничего не читал. Тут и так все понятно. Ну-ну, спокойно, вторая подушка тебе понадобится. А потом я все понимаю: кодекс валькирий, бу-бу-бу.        — Бе-бе-бе, - Ирка внезапно обняла голову Матвея.       — Ты меня задушишь! Кто тебе будет готовить есть!       Заворочался и заворчал Антигон:       — Поспать тут нельзя…Отдохнуть не дают кикимору. А ведь кикимор сегодня целую чашку хозяйке почистил.