Ссадины

Нет, этот день определенно не отличался от остальных. Марко как обычно тяжело проснулся, и, ссутулившись и потирая сонные глаза, отправлялся в ванную. Стар все так же с улыбкой подпрыгивала со своей постели, словно этот день, обыкновенный день, был каким-то праздником. Она распахивала окно своей комнаты и глубоко выдыхала свежий морозный утренний воздух, всматриваясь в диск тёплого солнца, поднимающийся из-за горизонта. Для Марко, наверное, навечно останется загадкой ее вечно хорошее настроение. Но он любил её за это. За то, что она заставляла его улыбаться, в очередной раз сморозив какую-нибудь глупость. Или за то, как мурашки бежали по его коже, когда она в очередной неожиданно его обнимала. По-дружески, естественно, но так чувственно. Никогда она не делала что-то вполсилы. Если она радовалась чему-то, то точно исчерпывала всю себя, как, впрочем, и со злостью. Если что-то действительно раздражало Баттерфляй, она готова была крушить и метать, и остановить ее мог лишь Марко. Жить с ней было чём-то и вправду невероятным и Диаз это ценил. Ценил маленькую бабочку, наполненную счастьем, живущую в его доме. Он смеялся, когда по дороге в школу, она спрашивала что-то, сильно увлечённая, и даже не замечала каким озадачено-смешным становилось ее милое идеальное личико. Бровки сдвигались у переносицы, губки непроизвольно сворачивались в трубочку, а сердечки на щёчках, видимо, как у всех мьюнианцев, приобретали более насыщенный цвет, так и показывая, как шестеренки двигаются в ее голове. Марко смотрел на неё и улыбался, такой счастливый, что эта Стар, Стар Баттерфляй, действительно принадлежит ему. На невероятно скучных (Стар ненавидела это слово, так что Марко старался меньше его употреблять) уроках, она, подперев щёчку, рисовала в своей тетради, покрытой блёстками. Стар красиво рисовала и Диазу правда нравились те сердечки, звёздочки, радуги и единороги, что в общем сложности составляли картину прекрасных миров, так чисто отражая саму Стар, мечтательную и такую красивую. Вот так, отвлекаясь на любование Стар, он прослушивал уроки, и даже приспустил момент, когда на большой перемене Баттерфляй перестала скакать вокруг него, весело смеясь и пытаясь наколдовать что-то миленькое своей палочкой. Они стояли в коридоре с шкафчиками, освещаемом ярким и тёплым майским солнцем, в окружении небольшой компании людей. Марко моргнул, пытаясь вернуть себя в реальность Он поздно понял, что напротив Стар стоит какой-то незнакомый ему высокий и довольно крупный, а ещё невероятно отвратительный, парень, потому что из рта его так и сыпались громкие слова, без какой-либо на то причины оскорбляющие Стар. Диаз вдруг заметил, что та небольшая группа людей, стоящих вокруг, совершенно никак не реагирует, что вводило его в самый неземной гнев, такой, что хотелось в отчаянии закричать: "Вы чего, рехнулись? Это же Стар Баттерфляй, про неё нельзя говорить такое!" Но все молчали и смотрели на Стар. И тогда, пытаясь унять гнев, Марко тоже посмотрел и сердце его пропустило удар. Она никогда не плакала, но прямо сейчас у Стар Баттерфляй в глазах стояли слезы, крупные и чистые, так и норовящие скатиться прямо по щекам, разделяя сердечки солеными водянист полосами. У неё плотно-плотно были сжаты губы, но в некоторые моменты они все таки делали судорожные вздохи, и Марко казалось, что он чувствовал, словно она тонет в море людских укоров, но так сильно пытается вдохнуть последние молекулы воздуха, убеждая себя, что люди не могут говорить таких гадостей. Но он говорил, этот парень, не обращая ни на что внимания, так и заливал о ее странности, о глупости, ведь она не знает самых очевидных вещей и много-много гадких, по-настоящему гадких слов. Марко вдруг понял, что все молчат, ошарашенные тем, что у кого-то Стар может вызывать так много отрицательных эмоций, потому что, казалось, все в школе считали этот сгусток счастья и улыбок самым добрым и милым существом во вселенной, и когда этот... большой придурок сказал что-то вроде: "... А что это за убогие сердечки на твоих щеках?" и Стар уже откровенно начала задыхаться, Марко подал голос: - Закрой. Свой. Рот. - он вложил в эти три слова так много злости, сколько находилось во всем нем, а она уже переливалась через край Здоровяк на секунду остановился и перевёл взгляд на Диаза. Говнюк определенно хотел сказать что-то, где звучали такие слова, как "каблук", "друзей больше нет" или "дрищ", но он, противно прищурив глаза, лишь спросил: - А то что? И это было сигналом. Марко, с затуманенными от ненависти глазами за то, что Стар обидели, ударил его так сильно, как только смог, и тогда началась драка, самое настоящее шоу. Говнюк, как Марко уже его прозвал, значительно превосходил его по весу, но Диаз отчаянно бил его, будучи подготовленным уроками карате и борьбой с иноизмеренными монстрами. И все это сопровождалось криками Стар с просьбами прекратить. Так себе зрелище, хочется сказать. *** - Боже, боже, боже, зачем ты это сделал? - уже, казалось, в миллионный раз спрашивала Стар под его сдавленное шипение, вызванное тем, что подруга обрабатывала раны, полученные в драке Справедливости ради стоит ответить, что Говнюк тоже знатно получил, чем Марко был жутко доволен, а вот Стар наоборот, хмурила брови, всматриваясь в ссадины на лице парня и бубня что-то про дураков, не умеющих держать себя в руках Диаз же, оставаясь тем же осторожным мальчиком, благодарил богов Олимпа, что дело не дошло до директора – парней быстро разняли, и все, во благо обоих, быстро рассосалось, словно не было. Но Стар с Марко всё-таки ушли с последнего урока, ведь к медсестре идти было нельзя – она бы точно послала к директору, так что сейчас они сидели дома на диване, и Стар умело, на удивление Марко (наверное, бурная и неосторожная жизнь научила), обрабатывала раны на его лице - Я же просто могла наколдовать ему хобот вместо носа и все стало бы отлично! - возмущалась Баттерфляй, вглядываясь в его раны и слишком сокращая расстояние между ими лицами, настолько, что Марко чувствовал ее лёгкое и немного раздражённое дыхание на своей коже - Не ври, я видел, ты чуть не заплакала. - отозвался парень, пытаясь отвлечься от разглядывания лица подруги, находящегося так близко. Стар на секунду замолчала, замешкавшись, но тут же продолжила: - Как это тебя касается? Я все ещё могу надавать всяким идиотам - раздраженно высказалась она и прикоснулась ваткой к сбитой скуле резче, чем обычно, отчего Марко резко выдохнул через сжатые зубы и тут же посыпались извинения Стар - Как ты не понимаешь, - отозвался Марко, - Я не могу смотреть, как кто-то говорит про тебя такие гадости, потому что... - он запнулся, сильнее привлекая внимание Звёздочки - Потому что что? - заинтересованно спросила она, перестав водить ваткой по ранам и теперь ее тёплые ладони просто лежали на щеках парня, а небесные глаза смотрели на него, так проницательно, что сбивали с толку - Потому что... - продолжил он, снова запнувшись - Потому что ты, Стар, самая невероятная, волшебная, добрая и чудесная девушка в моей жизни. Меня невероятно влечёт к твоей неземной красоте. Потому что, черт возьми, у меня ноги подкашиваются и мурашки по коже бегут от твоего смеха или прикосновения. И когда какой-то говнюк доводит тебя до слез, я, уж извини, не могу сидеть на месте. - выпалил на одном дыхании парень, вдруг невероятно осмелевший Стар замерла, все ещё держа свои руки у него на щеках, она глубоко всматривалась в его глаза, а он в ее большие и синие, как два Мировых океана и тонул, но не так, что хотелось выплывать от недостатка воздуха. Марко казалось, что как раз пока он тонет в ней всей, он дышит полной грудью, вдыхая всю жизнь, которую она сеяла вокруг себя. И он так не хотел из неё выплывать. Парень не замечал, как их лица сближались, но, наконец, пришёл в чувство, когда сладкие губы Стар дотронулись до его губ. Ему показалось, что прямо внутри него что-то расцвело, словно весна наступила поле долгой, суровой зимы. Весна, раздающая бесплатные веснушки и рисующая лучики в уголках глаз. Кладущая по кусочку солнца каждому в руки, а тёплый ветер, путаясь в волосах, уносит бисквитные облака вдаль. Этой весной была Стар, вдохновляющей и лёгкой, приносящей первые легкие весенние ветерки, дающая насладиться теплыми лучами солнца, накрывающими окружающих, словно мягкое одеяло. Марко был под этим мягким одеялом, пока прижимая к себе за талию девушку, целовал ее, до безумия счастливый. Они нехотя оторвались друг от друга, и Стар, после нескольких секунд молчания, тихо произнесла, улыбаясь: - Мой герой, - и снова мазнула ваткой по ссадине