Пат

      Стекло крошится в пальцах и никак не хочет держаться ровно. Наверное стоило взять тот привлекательный набор столовых приборов. Во всяком случае, он бы смотрелся куда ровнее.       Задумчиво почесав подбородок, человек отходит на пару шагов назад, любуясь своим творением.       Осколки стекла тускло переливаются в пламени свечей, стоящих по углам маленькой комнаты, тёмная, густая кровь неплохо оттеняет белизну молочной кожи. В целом, композиция выглядит сносно: не шедевр, но затронуть сердца вполне способна. Лишь этот треклятый кусок выбивается…       Кожаные перчатки оставляют неровные разводы на деревянном столе. Стекло хрустит под ногами, смешиваясь с пылью и строительным мусором. Но участникам уже всё равно. Один из них слишком занят, а другой слишком мёртв. - Идеально…       Грудная клетка выломана наружу, обнажая тёмно-бордовое месиво из костей и остатков лёгких. А среди них, словно цветы, расположились куски стекла и зеркал. Руки же, сложенные на животе и для верности скреплённые проволокой, нежно сжимают сердце. - О, чуть не забыл! – тонкий белый конвертик расположился ровно в гуще осколков. И лишь кровавый след перчатки немного портит впечатление. Но это уже привычно, а значит, всё в порядке.

***

      Постельное бельё пахнет мятой и чем-то цветочным. И чёрные волосы бесподобно контрастируют с белым хлопком.       Мягкими касаниями человек очерчивает любимое лицо, нежно целуя веки. Его завораживают контрасты. Его завораживает этот человек. Пожалуй, единственное совершенство, с которым он не сможет расстаться даже ради создания шедевра. Особенно ради создания шедевра. - Хватит выёживаться. Ляг и не беси меня, - рука, высунувшись из под одеяла, легко сгребает человека в охапку и затаскивает в тёплые объятья. Брюнету чихать на тонкий момент созерцания и тем паче на чужое возмущение по этому поводу. А вот привычный, тёплый и костлявый идиот под боком – это да, это вполне сносный повод чтобы ненадолго проснуться.       Пальцы с нажимом массируют позвонки, поднимая легкую футболку всё выше, заставляя прогибаться и прижиматься сильнее. Вторая же рука стягивает вниз пижамные штаны. А губы оставляют привычные колючие поцелуи-укусы на шее и плечах. Завтра там появится целая россыпь синяков, но это будет завтра.       Чёрные волосы спутываются, когда тонкие белые пальцы без перчаток прижимают их обладателя ещё ближе, ещё сильнее в погоне за удовольствием. Ноги сбивают одеяло вниз, к самой спинке, но холоднее не становится, напротив, по венам словно разливается огонь.       Тёмная спальня наполняется тихими стонами. Уже никто не собирается ложиться спать…

***

- Грёбанный романтик… - от кофе уже подташнивает, но глаза всё никак не хотят сосредотачиваться на мелких буквах в завитушках. – И не лень же ему сонеты переписывать. - Думаешь, что-то личное? – хирургические перчатки с хлопком снимаются и находят приют в ближайшей мусорке. Улики упакованы, отпечатки сняты - теперь можно и поболтать. - Больше чем уверен. Вся эта картина так и говорит: «ты разбиваешь мне сердце». А для особо непонятливых ещё и записка, что б уж наверняка, - собственные волосы мешаются сильнее, чем обычно, а чёлка лезет в глаза. Может, и правда стоит подстричься, но Недомерок расстроится… - А что в ней? - Сонет Шекспира. Двадцатый, кажется*. - А в прошлый раз что было? - Сто сорок первый**. Если мы этого Стихоплёта не поймаем, о новогодней премии можно будет только помечтать. А утро так хорошо начиналось… - Нееет! Только не снова! Я не хочу знать подробности! - …я, Недомерок, утренний… - Да твою же ж!- закрыв уши руками рыжеволосый криминалист скрылся с места рассказа. Басни влюблённого детектива и подробности его утренних похождений совершенно не были ему интересны. - Идиот ревнивый, - проводив глазами убежавшего друга, брюнет вновь вернулся к созерцанию созданной картины. – И с чего он только это взял?..       Плащ чуть распахнулся на холодном ветру. И мысли детектива свернули в более интересное русло, где в мягкой кровати его ждал один сонный, любимый и ревнивый идиот.