Заметает

Около моего крыльца - непомерный сугроб, но заметать снегом как назло не перестаёт. Слипшиеся белоснежные хлопья как нарочно кружат у лица, овивают ноги, а затем на большой скорости сметаются по бокам пустынных улиц. Морозный ветер тысячью острых иголочек колет лицо, безжалостно встрёпывает и без того не уложенные волосы. А всё потому, что Клара советовала не валять дурака и одеть шапку. Так же поступают все нормальные люди, не правда ли? Клара не любит зиму, отчасти из-за того, что я, эдакий тупица, никогда не могу одеться по погоде. Она обязательно нагонит меня у самой двери и умудрится так обкрутить меня шарфом, что я, если и не простужусь, то умру от удушения, это точно. Или заставит сменить осеннее пальто на тяжелую дубленку. Я не возражаю, хоть и есть против чего: мне просто всё равно. Чувствую как начинают неметь кончики пальцев. Слишком поздно до меня доходит, что надо было прихватить с собой перчатки, но от этой мысли теплее не становится, поэтому я, в надежде хоть немного согреться, дышу на свои ладони. Изо рта клубками вырывается белый пар, а при вдохе я чувствую мерзкое царапанье в горле: первый признак начинающейся ангины. Всё из-за того, что не догадался вчера натянуть на себя свитер перед выходом, хотя мороз стоял суровый. Но Клара об этом не узнает, не нужно ей об этом знать. Она чрезвычайно злится на моё безалаберное отношение к своему здоровью, а мне ничего больше не остаётся, как слушать ее недовольные возгласы и упрёки по поводу слишком тонкой кофты, слишком растрепанного вида, слишком глупых поступков и слишком диких манер. Манеры для Клары занимают по своей важности место между пунктами "Тёплая одежда" и "Аккуратность", что иногда просто выводит из себя. Но я молчу, я терплю, наверное потому, что мне всё равно. Или же я просто привык. Нет, всё-таки я начинаю по-настоящему замерзать. Чтобы хоть как-то укрыться от пронизывающего насквозь холодного ветра, я усаживаюсь прямо на крылечко, огороженное по бокам невысокой сплошной оградой. Если бы меня сейчас увидела Клара, у нее бы точно случился приступ. Но я не жалуюсь. Временное укрытие хотя бы защищает от ветра. Клара - та еще любительница поскандалить, но до настоящих истерик с битьем посуды никогда не доходит. Быть может, в силу того, что я предпочитаю молчать, когда она говорит. Мне неважно что она говорит. А она скажет и считает, что ее долг выполнен, на этом все остаются довольны. А уж если обычные разговоры в таких щекотливых вопросах, как внешний вид, ей не помогают, она просто берёт и делает. Она знает, что я не буду возражать. Кажется, я уже просто не чувствую конечностей. Мышцы лица как будто совсем отказали: не могу даже улыбнуться. Но я не хочу улыбаться, это просто рефлекторное состояние, когда я оказываюсь в непосредственной близости к Кларе. А она очень близко, может, ближе, чем я могу предположить. Свет в окнах горит, несмотря на поздний час: она наверняка решила снова провести полночи в интернет-чатах. Дико холодно. Я уже думаю, не плюнуть ли мне на всё, не вернуться ли домой, где меня ждет потрескивающий камин и чашка горячего чая? Но, если быть честным, каждое движение мне даётся с огромным трудом, и, когда я пытаюсь встать, ноги отказывают мне, и я снова оказываюсь полулежащим у крыльца. Больше попыток я не делаю, слишком велика вероятность новой неудачи. В глубине души надеюсь, что Клара внезапно решит выглянуть в окно, повинуясь внутреннему зову, увидит своего горе-брата, развалившегося на ее крыльце, и с множеством упреков, смешанных с бранью, поднимет меня за шиворот и силой затолкает в дом, чтобы отпоить меня чем-нибудь горячим, почистить грязную поношенную одежду, причесать взлохмаченные волосы... Через минуту я уже готов смеяться своим мыслям. Холодно, невыносимо холодно. Снежинки больше не кажутся мне бесформенными слипшимися комьями - они легкие, прозрачные и прекрасные. Хочется протянуть руку, чтобы поймать на ладонь хоть одну, но не тут-то было - я не могу пошевелить и пальцем. Остаётся только смотреть и безмолвно любоваться сверкающими бриллиантовым блеском творениями рук крепкого январского мороза. Кажется, я слышу голос Клары и топот множества ног, но в следующий же момент приходит понимание: всё это иллюзия. И, хотя голос ее становится невыносимо громким, как будто бы звенящим в моей голове, я не откликаюсь. Я не откликнулся бы теперь, даже если бы очень захотел. К сердцу подбирается холод. Я почти чувствую, как он завладел всем моим телом, а теперь хочет поглотить и разум. Последней мыслью, за которую я успеваю ухватиться, как же я люблю хриплый голос Клары. А когда мысль уже потеряна, я продолжаю слышать ее отклики, которые становятся ближе, ближе, ближе. Мир погружается в темноту, которую не спасут даже горящие огни в доме моей сестры. Голос невыносимо близко, но я не вижу её. И я буду спокоен, пока не увижу. Потому что моя сварливая сестра Клара, трепетно любящая порядок, ещё остаётся далеко от меня. Потому что у меня ещё есть надежда. Потому что сегодня годовщина её смерти.