Дурак я, что ли?

      Тобирама всегда был прагматичен и никогда — особо тактичен. Он знал об этом своём недостатке и предпочитал от него не страдать, а бить им по голове тормозящих окружающих.       Поэтому, когда Мадара утащил раненого брата, отказавшись от помощи, а кровавый кашель намекал, что просто так тот не оправится на этот раз, Тобирама только прихлопнул ладонь к лицу и пнул брата дойти до Учих самому.       На предложение очередного мира Учихи ожидаемо зашипели и свалили, а Хаширама только грустно вздохнул.       — Ани-чан, а чего ты его спрашивал? — уточнил, следя за распадающимися схватками, Тобирама, пока оба клана нехотя расползались. Спрашивать Учих, вот уж придумал!       Глядя на искреннее непонимание на лице брата, пытавшегося уговорить Учих дипломатическими методами, Тобирама только снова тяжело вздохнул и предложил брату выследить Учих, как в детстве, и принудить-таки к миру, не дав загнуться младшему из них.       Тот начал что-то про взаимность, добровольное согласие и открытые сердца. Тобирама только вздохнул — он что, дурак, Учих спрашивать?       И что за «принудить к миру неправильно!». А то Хаширама не в курсе, что дай им что сказать, они тут же от гордости надуются и херню будут творить.       Выследить. Вылечить. И чтоб не вякали тут!       И, чтоб убедить брата, кратенько обрисовал, что Изуна, скорее всего, на одной гордости не вылечится — удар вышел отменный, и предложил угадать реакцию Мадары на смерть младшего брата и его отношение к последующим предложениям мира.       Хаширама ещё раз грустно вздохнул и согласился.       Вот мог бы сам вылечить за раз с гарантией, что Изуну потом свои же «доктора» не добьют, сам бы пошёл. Но нет, он — не Хаширама, потому должен брать того за шкирку и прикладывать к больным, как подорожник.       Ну и сенсор он хороший. Потому они договорились, что как будут закончены отход и поставят временный лагерь, они выдвинутся за Учихами. Те как раз слегка успокоятся и перестанут так опасаться погони.       Уж за шесть часов Изуну-то не должны добить.       Найти Учих после оказалось несложно: далеко те не ушли просто потому, что уйти далеко с тяжёлым раненым на руках — очень проблемная задача. Зато младший Учиха как раз дошёл до того состояния, в котором был не в силах возражать, и, похоже, собирался на чистой гордости и огрызках чакры совершить нечто непоправимое.       Тобирама гордился собой и думал, что очень вовремя пнул брата.       Но, судя по сосредоточенной морде того, недостаточно. Он, не найдя Мадары рядом с постелью больного, видимо, решил того найти, чтоб опять сотворить какую-то глупость, вместо того, чтоб воспользоваться тем, что рядом с младшим Учихой никого нет.       — Ани-чан, а вдруг они не догадались горло почистить? — коварно уточняет он у Хаширамы. Изуна б, конечно, от такого уже задохнулся бы, с переломанным-то носом, но вот инстинкты врача Ли-сама ставил ани-чану намертво.       Грязный, коварный манипулятор Тобирама собой был доволен.       Но хотя бы усыпить после лечения младшего Учиху, чтобы тот не очнулся и не начал творить глупости, Хаширама догадался сам. А не догадался бы — Тобирама успел бы сделать это за него. Тем более, что тут очень, очень вовремя вернулся к уже целому брату Мадара.       Ну и первым делом попытался прибить Хашираму. А что, тот так склонился над Изуной — то ли душить, то ли любить, мало ли какие некрофильские извращения мокутон сопровождают!       Кое-как Хаширама ещё сумел убедить Мадару, что убивать его не надо, он только помочь, и Мадара-только-не-похерь-мои-старания-по-лечению-Изуны!       И Тобирама, очень демонстративно сидящий в опасной близости от младшего Учихи, тут был почти не при чём.       Дурак он что ли, словами с Учихой объясняться!       Вот даже гладить Изуну по голове, играя на нервах Мадары, не стал. А Хаширама додумался объяснить, что это безвозмездное деяние, ни к чему его не обязывающее, просто по старой дружбе.       И о мире Мадара задумался после их ухода отнюдь не из-за демонстративно оставленного куная с печатью для Хирайшина в спальнике Изуны.       Так что к следующему столкновению с Учихами Мадара не сжёг не глядя предложение Хаширамы о мире, а детально и подробно описал, почему нет. Ненавязчиво тыкающий брата в бок Изуна, напоминающий так, что они отказываются от конкретного идиотского недоработанного предложения, а не от мира вообще, тут был ещё более не при чём.       Когда из толстенного свитка, где Хаширама хранил свой монструозный меч, который доставал только ради кусарикамы Мадары, и немного бумаги, выпала толстенная пачка бумаг, подписанная как «союзный договор» с приложением «деревня», Тобирама сделал вид что тут он ни при чём.       В конце концов, если они и этот намёк не поймут, следующая пачка окажется в кусарикаме Мадары, гунбае младшего Учихи и обеде старшего брата. В своей способности засунуть что ему надо туда, где оно природой не предназначено, Тобирама не сомневался.       Хаширама с некоторым трудом сделал вид, что так и надо, Мадара посмотрел скептически, но от комментариев воздержался, добыл из печати аналогичную стопку написанную не своим почерком и сел с Хаширамой изучать и сравнивать.       Изуна делал вид, что мирно наблюдающие за этим Учихи — это совершенно естественное поведение красноглазого клана, а его вдумчивое обещание спеть колыбельную каждому, кто помешает переговорам, тут ни капли не при чём.       Сенджу просто не рыпались. Хаширама-сама знает, что делает. Раз Тобирама-сама не прыгает вокруг с матерными воплями, кунаем и сметой за разрушенное, испорченное и морально-тентаклиевый ущерб, то так и надо.       Под пристальным приглядом младших братьев, главы кланов успешно договорились по основным вопросам, назначили дату официальной церемонии заключения мира и дату и место встречи для окончательного согласования деталей, на чём и разошлись.       Месяца три на то, чтоб вылизать детали, у них было, а делать это в дружеском общении много проще, чем меж двумя вооруженными до зубов отрядами шиноби.       Тобирама только вздохнул — вот всё он сделал правильно, хотел Хаширама мир — получил.       И если б Хаширама хотел от Мадары только мира, этим бы дело и кончилось. Но Хаширама хотел не только мира, не знал, как о таком сказать, не обидев и не сорвав переговоры, и своим унынием огорчал Тобираму.       Что значит, не знаешь, хочет ли он и спит ли вообще с мужчинами? Ты что, его спрашивать собрался?       Тобирама грустно вздохнул и решил показать и доказать всё наглядно.       Потому что грустный Хаширама нарушал ему дзен картины мира, а вытащить из брата, что тот оказывается уже полтора десятка лет пускает слюни на Мадару, удалось.       Правда, пришлось прослушать оды тому, какие у него волосы, удар с правой и техника огненного шторма, и вытребовать обещание не ревновать. И Тобирама пошёл, почти на хуй, но он всё-таки надеялся, что в жопу. Не спрашивать Учиху, дурак он, что ли, а доказывать.       Под любопытствующим взглядом Изуны Тобирама зовёт Мадару выпить в честь заключения мира, перед тем продумав и просчитав всё, что могло потребоваться в процессе доказательства.       Учиха пьянеет медленно, но Тобирама тоже немного ирьенин, и пьянеет всё равно медленней.       Благо, что они уже строят деревню, и на время стройки самые мирные части кланов, включая руководства, съехались на место будущей деревни. А для мира что надо? Мирные драки, много выпивки и девочки. Или мальчики. И в общем план «споить и трахнуть Мадару».       В себе Тобирама не сомневался. Потому что на самом деле очень уж хорош был огненный шторм Мадары.       На предложение выпить тот сначала хотел позвать Изуну, но прежде чем Тобирама успел озвучить заготовленные аргументы, почему вдвоём, Изуна очень резво заявил, что у них с Хаширамой аврал, послы Шимура, послы Сарутоби, шпионящие Яманака и дел невпроворот, а ты, нии-сан, отдыхай. И дополнил шипением на ухо, которое Тобирама не разобрал, расслышав только «боишься».       Почему Изуна внезапно ему помогает, Тобирама решил не задумываться. Мадара же согласился, пусть и явно повёдшись на слабо.       А у Изуны с Хаширамой на самом деле аврал, немного повседневного пиздеца и пожар в борделе во время наводнения. Никто и не думал, что постройка деревни будет делом лёгким и быстрым.       Опасливо поглядывающий на него Мадара всё-таки прошёлся до улицы с барами и они распили сначала по бутылочке, после — больше.       Помимо огненного шторма и удара с правой, Мадара оказался приятным, ироничным и очень умным сначала собеседником, а после собутыльником. И волосы его оказались тоже роскошными, и хотя когда Тобирама, решив, что степень опьянения у Учихи вполне достаточна, полез их облапать, у того на лице проступило выражение крайнего охуевания, пропало оно быстро, и Тобирама решил не задаваться вопросом, какие пьяные глюки видел Учиха.       Шевелюра Мадары, в отличие от ожиданий, оказалась мягкой, почти нежной, безумно пушистой и лапательной. Трогательной. И, в общем, влив ещё бутылочку саке в Мадару и сунув тому в руки поднос с закусками и спиртным, Тобирама потащил его в соседнее здание, где по случаю сдавались комнаты.       Откровенно охуевающий Мадара, которого не просто облапали, а даже запустили бесцеремонные руки под балахон и трогали все-все места, даже не сопротивлялся.       Тобирама решительно притащил того в заранее снятую комнату, по отсутствию у Учихи к этому факту вопросов решил, что со степенью опьянения вполне угадал, и полез стаскивать с того балахон и вдумчиво облапывать дальше.       Учиха под алкоголем оказался несколько тормознутым и среагировал далеко не сразу, но без негатива.       Целоваться Тобирама полез только убедившись, что на массаж с эротическим подтекстом и вдумчивое мятие ягодиц у Мадары стоит. Пьяный Учиха сначала просто позволял себя ласкать, а потом таки собрался и ответил.       Знакомство с легендарным темпераментом Мадары весьма и весьма вдохновляло Тобираму.       Тобирама ещё несколько сомневался, даст ли Учиха себя поиметь, но то ли алкоголя была и правда нужная доза, то ли сыграла роль вдумчивая подготовка места и плана действий, но Учиха не пытался отобрать ведущую роль, хотя отвечал весьма вдохновенно. И на минет согласился без споров, и руке в пушистой гриве не возмутился.       И в который раз Тобирама получил подтверждение тому, что Учих тут спрашивать бесполезно. Во-первых, на вопрос про секс с мужчинами Мадара бы явно отделался бы презрительным взором, во-вторых, его немалый опыт и занятый рот делали Тобираме действительно хорошо. У Сенджу не было столь впечатляющего опыта, но были неожиданная искренняя симпатия к умному и лапательному мужику и задание не отвратить Мадару от однополого секса вообще, ибо сиськами брат ещё мог обзавестись, а вот с вагиной дело обстояло хуже.       Быть заботливым любовником Тобираме понравилось. И гладить Мадару, и готовить его, ловя искреннюю, жаркую реакцию. И целоваться, долго и вдумчиво. И не выпускать волосы из рук — удивительно, что Учиха не только не протестовал, а даже почти хвастался, подставляясь.       Ответных ласк тоже не пришлось ждать долго. Мадара даже не столько трогал, сколько гладил его тело, с удовольствием целовал, давал трогать и крутить его, как самому Тобираме хотелось. Тихо вздыхал на поцелуй за ухом, давал оценить красивую спину, прогибающуюся под прикосновениями, и сам стремился обнять и прикоснуться к Сенжу. Целовался вкусно.       Иногда Тобираме казалось, что взгляд у Мадары слишком трезвый, но после отбрасывал такую мысль — в трезвом виде тот бы вряд ли согласился.       Сам же Мадара просто тихо офигевал от того, что вечно сдержанный и хладнокровный Тобирама может быть таким, и намеревался оценить эту его ипостась в полной мере. А потому и не думал возражать, тем более что тот был ласков, не торопился излишне, но действовал так решительно, что возражать даже не хотелось.       Какими-либо комплексами в рамках сексуальных Мадара, как и брат, отягощён не был, Тобирама не пытался вытащить что-то из Мадары, кроме него самого, и почему нет?       Правда, то что он для этого его попытался напоить, удивляло. Но и равно льстило. Хочет? Берёт? Ну и хорошо, думает Мадара, подставляя спину под поцелуи, прогибаясь в пояснице.       Если всем хорошо — а как хорошо Тобираме, он прекрасно чувствовал всё той же задницей, какие могут быть проблемы?       И поерзать той же задницей, намекая, что тот и дальше может не стесняться.       Тобирама на это вдохновлённо зашипел, вжимаясь ближе и целуя меж лопаток.       Они оба давно обнажённые, прикосновение кожи к коже приятно и от него тепло и возбуждающе. И у Мадары явно давно не было секса с мужчиной в принимающей позиции, но это точно не впервой. Не сразу удалось поймать, как ему будет приятнее всего, но на одно особо удачное движение он среагировал так же, как на поцелуй за ухом. Тобирама попробовал толкнуться так же, поймал довольную дрожь и выдохнул.       Мадара — это намного больше, чем он ждал.       Намного больше, чем он мог подумать, решая доказать делом, спит тот с мужчинами или нет. И, откровенно говоря, не очень-то хотелось оставлять это просто доказательством, но он же затеял все это только ради брата, а значит следует взять из этого случая максимум того, что он может. Чтоб было, что вспомнить. А заодно изучить, насколько сможет, вкусы Учихи, чтобы поделиться потом с братом.       Учиха любит вытягиваться, когда его трахают. Как кот, вытягивает руки, вздыхает тихо, мотает головой, откидывая пушистую шевелюру. Довольно жмётся к телу, что наваливается сверху. Сам тянется за поцелуем.       Не дрочит себе сам, но если о нём позаботиться, взвивается мгновенно, возбуждаясь до тихих хриплых стонов.       И стонет Учиха так, что мозг отключается и перестают раздражать собственные белые пряди у лица.       И темперамент у него вполне соответствовал слухам, и одного раза им обоим оказалось мало. Учиха не противился тому, чтобы каждый раз оказываться снизу, но к ответному минету отнёсся с энтузиазмом, довольный и бесстыдный.       Явно давно протрезвевший, но не противящийся продолжению, льнущий к рукам игривый Мадара. А волосы, даже после всех попыток Тобирамы их выдрать, чисто эмоциональных, оставались такими же пушистыми и мягкими.       До невозможности продолжения они умотались только к утру, попросту отключились оба, проспали пару часов рядом, но расходится всё равно не хотелось.       Дела, однако, ждать не собирались, и Тобирама с головой ушёл в них, стараясь не думать о том, что прошлая ночь ему понравилась до желания повторить, а то и не раз.       Всё-таки это же было только для брата... Которого что-то было не видать. Как и Изуны.       А вот затраханный, но крайне довольный Мадара мелькал, и дела ему совсем не мешали иногда бросать в сторону Тобирамы взгляды, от которых тому хотелось то ли покраснеть, то ли снова споить Учиху.       Подумав, Тобирама решил, что если до вечера брат не объявится в поле зрения, то он этим воспользуется, чтобы повторить.       А так не отбивать же у брата мужика.       Задумавшись над тем, как это звучит, Тобирама предпочел быстро выкинуть такие мысли из головы.       В завалах дел пары минут на то, чтоб накидать брату записку, хватило. Как и отчёт о Мадаре. Поймав себя на том, что местами отчёт перестал быть фактичен, а стал не то что личен, а порнографичен, Тобирама задумчиво погрыз кончик кисти. Ну право слово, брату-то можно дать это почитать, главное, потом оставить его с возможностью передёрнуть. Очень уж выразительно получилось.       Подумав, Тобирама всё-таки добавил туда в пару мазков кисти портрет спящего Мадары. Пусть брат порадуется, позавидует и наконец прекратит спрашивать Учиху, как дурак какой-то!       И обязательно, во избежание неловких ситуаций, запечатать это.       До вечера Хаширама всё-таки объявился, но совсем ненадолго. Пожаловался на аврал, бессонную ночь, назойливых послов, сцапал отчёт и снова испарился по делам.       Тобирама хмыкнул, решил, что ещё одна ночь у него точно есть, и если Учиха не против, то надо бы повторить.       Последний-то раз можно, а потом пусть брат сам разбирается.       Мадара после хорошей ночи был доволен не меньше Тобирамы. Неожиданная, но от того не менее приятная, она распирала его изнутри до желания об этом поговорить.       А поговорить о таком он мог только с братом, следовательно надо поймать Изуну, занять его рот во избежание комментариев едой, и высказаться.       Сказано — сделано. Изуна нагло лишён права голоса в планировании кланового квартала и утащен в ресторанчик, где за ширмочкой посажен кушать и слушать.       Изуна косился на прикрытый воротом засос, но молчал и кушал. И слушал внимательно вдумчиво-довольный рассказ брата, попутно офигевая с того, что Тобирама оказался способен на такое. Да он сам брата дольше соблазнял! Ни в какие представления о Тобираме это не укладывалось, но тем любопытнее было.       — Ты представляешь, он даже решился меня подпоить. Нет, в целом верная стратегия, но я пил с его братом! Хуже того, я этого пьяного дурака на себе как-то домой тащил!       — А Хаширама тебя не домогался? — уточняет Изуна. Вот от решительного и настойчивого Хаширамы он такое ожидал бы. От Тобирамы, который и в бою временами напоминал труса-раковинку? Определённо, нет.       — Нет, — хмыкает Мадара. — Хаширама нет.       Изуна понял, что чего-то не понимает в этой жизни. Хаширама, во-первых, настойчивый, во-вторых, решительный, в-третьих, так смотрел иногда на брата, когда тот не видел, что оставалось только удивляться, как он ещё не подошел и не провернул нечто подобное.       — Нии-сан, а он от тебя такого не ждал? — хмыкает, скидывая кусочек баклажана на тарелку брата, Изуна. — А Тобирама? Думаешь повторять?       И в этот раз если да, Изуна уж точно не упустит такое зрелище!       Мадара не успевает ответить, когда к их столику подходит Тобирама, к счастью, не слышавший последней реплики.       — Мадара, вот ты где! — Сенджу кажется недовольным, в руках у него кипа бумаг и он разражается длинной речью на тему какой-то проблемы, требующей внимания именно Мадары. Изуна же смотрит вдумчиво на отсутствие воротника и царапины на шее, и думает, что если брат сейчас пойдёт, то Изуна за ними проследит.       Хуже того, Мадара именно так и делает! Кивает брату, задаёт уточняющий вопрос (а тему Тобирама подобрал более чем важную) и они бок о бок выходят.       Да Изуна после первого раза приучал брата не шарахаться дольше! И вообще, это ж его личный враг, соперник и просто средство скинуть злобное напряжение, не покалечив не только кого не надо, а вообще никого не покалечив!       Быстро кинув на стол деньги и кивнув на них хозяину, Изуна испаряется за ними следом.       Следить, наблюдать, и если там всё на самом деле так занимательно — дрочить!       Сначала те действительно идут по делам, но разбираются с ними быстро. А после Сенджу невозмутимо зовёт брата пить. И тот не менее невозмутимо уточняет, зачем пить, если пойти потрахаться можно и без этого.       Сенджу на миг замирает с ошарашенным лицом, а потом берёт себя в руки и соглашается.       Изуна тщательно давит желание то ли поржать, то ли побиться лбом об стену.       Заваливаются Мадара с Тобирамой туда же, где они были в первый раз, оба по очереди посещают душ и без лишних уточнений приступают. Сначала к поцелуям, затем Тобирама настойчиво толкает Мадару к паху, недвусмысленно показывая, что от него хотят.       Изуна, за это время снявший соседний номер и по балкам занявший стратегическую жёрдочку для подглядывания, глазам своим не верил.       Крайняя степень офигения ничуть не мешала ему прятать чакру, делая вид, что его тут нет и не было. И устроиться так, чтобы визуально его точно не было заметно, а подрочить на зрелище можно было спокойно и удобно.       И он не прогадал — подрочить было на что. Убедившись, что Мадара с прошлой ночи прекрасно себя чувствует и не испытывает дискомфорта, с использование смазки, рук и члена Тобирама вместе с братом (а уж фантазии и привычки нии-сана кроме Изуны никто лучше не знает) устроил такое шоу, что даже весьма опытному ему пришлось выдыхать и сожалеть об отсутствии крема, салфеток, а в идеале партнёра или места в разворачивающемся действе.       Место в действе было бы особо привлекательно, но пойти на такую феерическую наглость, как просто подойти и присоединиться, он всё-таки не мог. При всей его наглости!       Хотя мысли о том, что если подойти, кратко сформулировать проблему, то Тобирама так же чётко и нагло согласится, жить не давали.       Потому что знал бы он раньше — сам бы подошёл, споил и трахнул!       Ну а пока стоит поговорить с Хаширамой. Который странно себя ведёт, не лезет к брату, хотя явно хочет, и наверное попытаться рискнуть и подойти к Тобираме. Со старшим Сенджу на почве сходных общих профилей работы на будущую, пока безымянную, деревню они сошлись легко. С младшим будет сложнее, но метод Мадары ему определённо понравился. Главное, чтоб у Тобирамы не было таких же глубоких и сильных чувств к Мадаре, как у Хаширамы. Ну или в крайнем случае чтоб оба были не ревнивы.       Последнее особенно важно. Они с братом привыкли и делиться любовниками и любовницами, и не ревновать. А вот насколько готовы на такое Сенджу — это вопрос. Хорошо бы, чтоб были готовы, иначе возникнет много ненужных проблем.       Так решил Изуна и наутро пошёл ловить Хашираму.       С вполне прозаичной целью: выяснить, что у него с Мадарой.       Потому что ни брата, ни Тобираму он видеть не мог без того, чтоб у него мучительно не вставало то, что устало стоять.       Хаширама нашелся где всегда, в районе складов, в кабинете под стропилами и в окружении бумаг, разгребал итоговые чертежи и бланки с необходимым для дозаказа, формируя список оптовой закупки того, что они пока не могли сами произвести.       В сторонке сиротливо лежала стопка писем, явно диппочта и явно отложенная до прихода Изуны его часть по тем же закупкам. Хаширама нагло пользовался тем, что Мадара всецело доверял брату, и припрягал его к разбору некоторой корреспонденции.       Изуна и не возражал, дипломатия клана всегда была на нём, и спихивать её на брата было бы жестоко. Так что сперва он поздоровался, разобрал свою часть документов, а после уже поинтересовался невинно, в курсе ли Хаширама, где последние две ночи провел его брат.       — Тобираме четверть века, — ужаснулся на это Сенджу-доно, — конечно, он пил! Бары для шиноби для того и нужны.       Изуна хмыкает, мило, дружелюбно улыбается и невинно же замечает, что брат с ним делился немного иными сведениями.       И наблюдает за реакцией Хаширамы.       — А при чём тут Мадара? — удивляется Хаширама, и Изуна понимает, почему того считают лучшим дипломатом Сенджу. Не будь Изуна эмпатом, развившим шаринган до мангекё, не понял бы, что он знает.       Про брата и Мадару. Осталось уточнить, меняет ли оно что.       Потому что ни «неверная любовь, не доставайся никому», ни «он не брат мне боле, он предатель» его не устраивало.       — Может при том, что они провели эти ночи вместе? — не меняя тона продолжает Учиха. — И ты об этом знаешь. Но мне очень любопытно, что ты об этом думаешь.       И слушает. Эмпатию, сенсорику, смотрит на мимику и сопоставляет.       — А... это вообще моё дело? — мягко улыбается Хаширама. Как рысь, у которой страшные когти. — Наши братья имеют полную свободу спать с тем, с кем хочется, без того, чтоб их личная жизнь была предметом обсуждения сопутствующих мыслей.       Хаширама действительно знал, Тобирама ему рассказал. И даже пририсовал. И хранил это Хаширама там же, где и немногие дорогие вещи. Письмо матери, где та скупо интересуется, в порядке ли всё у них с Торью, кандзи рукой брата, пряди волос Итамы и Каварамы. И невероятно пошлое, но на самом деле драгоценное письмо про Мадару.       — Может и нет, но мне не хотелось бы, чтобы это стало поводом для ревности, — прищуривается Изуна. — Как минимум, я стараюсь быть в курсе, кто и к кому может приревновать моего брата. Хотя бы в целях безопасности.       — Изуна-кун, и всё-таки это совершенно не твоё дело, — мягко, но непреклонно заканчивает Хаширама. По тому видно, что ещё чуть-чуть и рявкнет. Вечно позитивный и добрый Хаширама, какая сцена, — а угроза Мадаре или Тобираме от меня вообще выглядит оскорбительно.       Возможно, сказано зря, слишком очевидно, что это у него личное. Но иначе не сформулировать, потому что это самые близкие ему люди. И сам Изуна вряд ли знает, кому обязан жизнью.       Учиха хмыкает, но смотрит так, что по нему видно — не внял. И, возможно, понял по худшему варианту и теперь будет думать, что с этим делать.       И никакое «обязан» не удержит его там, где он видит вопрос безопасности своего брата. Будь то безопасность физическая или душевная.       Остаётся только с этим жить. И надеяться, что Мадара ничего не узнает.       — Изуна-кун, не мог бы ты ещё пожалуйста заняться документами на землю? Что-то мне не нравится договор, а в чём подвох — понять не могу, полночи сидел, в надежде устроить себе завтра выходной.       — Конечно, — кивает тот, забирает документы, вникает. Подвох действительно есть, и Изуна берет его решение на себя. Это вполне его сфера знаний. Но следить за Хаширамой ему это не мешает. Не следить за ним теперь, увы, нельзя. Слишком много того, что тот может сделать, не во вред на первый взгляд, но на второй-третий...       Да хотя бы загрузить их обоих работой по уши, чтоб не оставить времени на что-то ещё.       Вопреки ожиданиям, работают они как обычно, хотя на мимолётное упоминание Мадары Хаширама дёргается. А на той части работы по разведке территории вокруг деревни и разработке первых планов по её обороне, составленных Тобирамой, даже улыбается. Кажется, несмотря ни на что, брата Хаширама любит.       Впрочем, отношение Сенджу-старшего к Тобираме Изуну не очень волнует. Гораздо серьезнее вопрос его отношения к Мадаре и то, что в связи с действительно серьёзными чувствами он собирается предпринимать. Но Изуна умеет делать так, чтобы ему ничто не мешало работать, а с беспокойством за брата он разберётся отдельно. И неделя без сна — сущая мелочь в качестве цены.       Это время проследить, что у брата к кому из Сенджу, и лишь потом решать. Работать с Хаширамой это совсем не мешает, закрыв утреннюю, болезненную тему, они привычно пересмеиваются, разбирая залежи бумаги. Изуне тоже хотелось выходной.       Изуна и следит. Мадара, который с Тобирамой больше не спал, но общались намного ближе и теплее, о Хашираме, чей полный любви взгляд по-прежнему следил за нии-саном. За растущей деревней, прорывающимися вглубь земли лабораториями Тобирамы, знакомился с кланом Сенджу и даже наконец-таки получил шанс сблизиться с давним врагом-соперником.       И искренне надеялся, что сам Хашираму не напоминал.       А чтобы напоминать меньше — находил себе массу дел, начиная с такого воплощения коварства, как вопрос наличия в деревне гражданских, что вели бы торговлю и держали бы лавки под покровительством шиноби, и не только лавки, но и иные заведения, обдумывал чуть позже под этим соусом перетащить в деревню старую Саяко — аналитик под рукой бесценен, а у Акеми ещё подрастают ученицы и она нужнее в столице.       Где-то тут у него и прорезалось понимание, что это он зря. Тобирама, кажется, нашёл в нём то, что искал во всей этой деревне, настолько, что подробно показал хирайшин, когда с помощью него прыгал из точки в точку с Изуной под рукой.       Учиха, который делает, думает, продуктивен! Хотел его убить, и до сих пор подозревает, но не вредит, а наблюдает. С каждой новой решённой на пару проблемой Тобирама всё больше проникался пониманием того, что «Изуна спасает», как говорил ани-чан.       Учиха, в общем-то, был не против, работа отлично отвлекала, а потрахаться отлично выходило в процессе забирания недельных отчётов разведки. Всё отлично, никаких сил кого-то ревновать, работа спорится и полная идиллия.       Главное, чтобы работа внезапно не кончилась.       Но до этого, вроде, было далеко.       А что в таком режиме он тихо сбросил ещё пару килограмм, так кто ж его взвешивал, кому было дело?       Оказалось, было. Если на обед, извлекаемый Тобирамой из печатей и регулярно скармливаемый обоим, Изуна ещё согласен был, но когда с упорством, достойным Хаширамы и подозрительно знакомым по стопке предложений мирных договоров, его начали проверять на завтрак и ужин, временами подсовывая полдник, Изуна завозился и открыл глаза.       На сбалансированное питание и оценивающие взгляды Тобирамы. Его грязно и цинично откармливали.       Под взглядами становилось откровенно неуютно. Ну и столько еды, сколько в него пытались впихнуть, в него просто не лезло, вне зависимости от нагрузок.       И в какой-то момент отказываться он стал вежливо, но решительно.       Нет, он всё понимал, и даже то, что, как как-то обмолвился Хаширама, на его худобу смотреть больно, но во всем должна быть мера.       Начавший чувствовать себя заботливой мамочкой Тобирама вздохнул облегчённо. Всё, теперь весомое оправдание у него есть. И под предлогом «мне не нравится вкус того, что съели вместе в той забегаловке, нас могли отравить, и вообще ани-чан посмотрит» оттащил Изуну Хашираме, которому на младшего Учиху было не плевать.       Учиха, сообразив, в первый раз продемонстрировал, что хирайшин он таки скопировал и освоил, и даже метками озаботился. Мысль о полном медицинском обследовании повергала его в тихий, молчаливый ужас.       На тему отравления он лучше у Акеми проверится, чем позволит докопаться до своего здоровья действительно хорошему медику.       У этой фобии были старые корни, но воевать с ней Изуна не хотел — не мешало же.       За время совместной работы он расслабился. Сенджу использовали тяжёлую артиллерию — подняли панику в клане. Мало того, что могли отравить коварные внешние враги Изуну-лапоньку, так и Мадара, твой брат бежит от меня, побудь при обследовании, а то он сначала нихуя не жрал, потом чуть ли не яд горстью съел и сбежал!       А Тобирама Хирайшин знает больше, лучше, да и стихия у него райтон, а не футон, что удобнее. Обложили!       Изуна подвох чуял сразу, потому отчёт, что ничем не отравился, прислал сразу, измыслил себе дело по окраинам страны на пару месяцев и велел коту устно передать брату, что попытки докопаться до его тушки с медицинскими целями будет зверски пресекать.       Чем ещё сильнее укрепил окружающих в мысли, что с младшим Учихой случилось что-то серьёзное, в чём он не хочет признаваться. Точнее, это дело рук крайне убедительного в своей паранойе Тобирамы, но Мадара почти сразу же отправил брату взъерошенного сокола с приказом объяснить Изуне, что не показавшись на глаза Учихе-доно он поступил очень нехорошо. И что надо бы успокоить старшего брата, а за тем, что Сенджу Хаширама ничего кроме проверки, что всё и правда в порядке, не сделает, проследит сам Мадара.       Тобирама в это же время вспомнил, что он-то не дурак переговоры с Учихами вести, и пошёл следом за призывом. Найти и привести, благо Хирайшин в помощь — точнее, новая модификация, применяемая на цель без тактильного контакта. Главное, зайти с тылов. Убить бы не успел, а вот знакомую технику Изуна сам на рефлексе подхватит и себя же перенесёт.       Сокола, к огорчению Тобирамы, исхитрился подкараулить тот же кот, что как бы намекало, что и хозяин его где-то рядом, но вот где — пока ещё оставалось вопросом. Призывы гнусно подрались, а сам Учиха показался очень аккуратно, позволив себя увидеть, но не позволяя касаться и приближаться.       — Со мной всё в порядке, к проверенному медику ходил, и нечего накручивать брата, — проинформировал тот, явно нацеливаясь успешно скрываться и дальше. — И я ненавижу, когда к моей шкурке лезут с медицинскими целями.       — Проще дать, чем объяснить, почему нет, — прямо в лоб честно заявляет Тобирама, подбираясь-семеня ближе, — и проверенный медик может поприсутствовать, ибо мы с братом таки подозреваем плохое. Проверят и всё.       — Нет, — очень информативно озвучил тот, аккуратно смещаясь и прикидывая, куда Тобирама успел разложить кунаи, и думая, каким гендзюцу того пронять понадежней. — Брат знает, почему.       Брат, конечно, знал. И о том, что медики брата обычно пытались под видом «мы просто посмотрим» отправить на полноценное лечение, и что, зная настойчивость Сенджу, подозревать иное было совсем неразумно.       Другое дело, что Мадара был бы рад, если бы младшего всё-таки поймали и заставили долечить все застарелые болячки и травмы, несмотря на все порывы мстительности, которые придется за это пережить.       — Хаширама — не те медики, которые могут налажать. В случае чего Мадара ему яйца оторвёт по первому твоему слову.       Изуна отступает, тщательно оглядываясь. Тобирама мастак на скрытые ловушки и неожиданные ходы, да и решительность его впечатляет. Главное не думать, что решительность — это только звать Мадару потрахаться, это и всё остальное, только очень-очень продуманное.       Сенджу крадётся следом, как большой, страшный кот. Хотя вот на кота он не похож ни разу, хотя улыбка — красивая. Странно, что заметил Изуна её только уже в общей деревне, хотя и раньше брату он улыбался. Возможно, потому, что в этот раз она предназначалась ему?       Сейчас было вообще не время об этом думать, потому что у Сенджу слишком довольная рожа. И события полетели кубарем. Прыжок Изуны назад, вправо или влево невыгодно, быстрая печать Тобирамы, не успевающего следом и резкий, гортанный крик «Хирайшин!». Вокруг Учихи завиваются всплески чакры, и он, сверкающий активированным шаринганом, не может не подхватить технику. Во-первых, потому, что это рефлекс, инстинкт, во-вторых, потому, что нет ничего страшнее сорвавшейся техники по своей непредсказуемости. Тут-то его лишь перекинут куда-то.       И он даже догадывается, куда. Не зря же его так ловили. А потому появляется на метке уже с неактивным додзюцу и непроницаемым видом.       Тобирама появляется почти сразу вместе с ним, активировать эту технику без перемещения всех пользователей у него пока не удаётся, это повод работать над ней ещё дальше. И он будет, если спрячет самодовольную ухмылку. Ну право слово, что Мадара, что Хаширама, как дети. Дураки что ли, Учиху спрашивать?       Изуна окидывает старших ледяным взглядом, и весьма прохладным тоном интересуется:       — И долго меня будут отрывать от дел во имя бессмысленной паранойи? С каких пор письменного отчёта тебе недостаточно, брат?       — С тех пор как появились объективные причины подозревать, что компетенции доступных тебе медиков недостаточно, — выдыхает Мадара, ощупывая брата взглядом. Живой, злой, как парад тысячи демонов, но живой — и это главное, — перед такими миссиями лучше показываться мне лично. И... я беспокоюсь за тебя, Изуна.       Признаться в слабом месте при других шиноби — это страшная ошибка. Но это Хаширама. И Тобирама. И отото. С ними можно. Просто любить младшего брата и не стесняться пнуть любовника на его поиски.       — Нии-сан, — тяжело вздыхает младший, но обнимает брата. Не то чтоб он успокоился, и за отрыв от миссии он ещё страшно отомстит, но не беспокоящемуся брату, а разным провокаторам.       Мадара утыкается носом в пушистую макушку брата и выдыхает, обнимая его.       — Отото, если они что-то сделают или тебе не понравится...       Он не заканчивает, но Изуна знает. Большой лохматый и угрожающий Мадара, привычно свернувшийся недалеко от хрупкого младшего брата, который сделает, что он попросит.       Изуна искренне не понимает, чем брата не устраивает отчёт тех немногих медиков, которым он правда готов доверить шкурку без опасений, что те помимо осмотра начнут убеждать его отложить дела, долечить то, долечить это... И то, что Тобирама воспользовался явно надуманным поводом, чтобы всё это затеять, ничуть не убеждало в обратном.       Изуна уже начал было возмущенно шипеть, что если он сказал нет, то нечего тут, он четверть века жил под присмотром медиков клана, и если Сенджу перестанут ему в том мешать — отлично проживёт и дальше.       Но Тобирама уже понял, что спрашивать Учих — дурак он, что ли? И коварно подкрался с шосеном, пользуясь тем что Мадара фиксирует капризного брата.       Стоило бы, конечно, допинать Хашираму, но у того же совесть и прочие глупости. Потому Тобирама состроил максимально удивлённо-страдательную физиономию, видную только брату, чтоб Учих не волновать.       А там по накатанной — инстинкты ирьенина, «отото, что там, дай посмотрю». Отстранялся Тобирама довольный до неприличия. Потому что, во-первых, только мелочь, суммарно выкидывающая подлянки, во-вторых, сбежать от Хаширамы Изуна, конечно, мог бы, но не от всех троих разом.       Не помогай им Мадара, найти сбежавшего Изуну бы им ничто не помогло, но он помогал, и честно не давал младшему рыпаться, сбегать от медтехники и злобно шипеть.       Ну и таки будь у него со здоровьем что-то действительно серьёзное, Изуна бы от медиков не бегал.       А так это было просто унизительно, потому что Хаширама прицельно прошёлся по тому, где и что недолечено и на что повлияло.       Как всегда, список-свиток рекомендаций и предписаний, записанный Тобирамой под диктовку брата, был длиннее, чем список травм. Хаширама честно расписал, что от чего и как действует, какие с чем побочки. Но даже ему не хватило дури спрашивать, будет ли Изуна следовать лечению.       Изуна смолчал, и даже вежливо поблагодарил. Где-то тут Мадара понял, что им не жить. Принципиально.       Сенджу намека не поняли и обрадовались. Изуна сбежал продолжать свою миссию и парочку попутных заказов. Страшную месть он уже придумал, и она была воистину коварна.       Тобирама за время совместной работы успел узнать Изуну, а совместное лечение с обменом нежными взглядами открыло окончательно глаза. И если между Хаширамой и Мадарой была действительно чувственная нежность, то Изуна обещал отомстить. Страшно. И, кажется, был с Мадарой чуть ближе, чем просто братья. Но лезть во всё это он не собирался — даже в месть за лечение.       Он не дурак. Он смоется в свои лаборатории. Уже можно.       Однако так просто смыться в свои лаборатории ему никто не дал.       Волшебным образом организовавшийся завал в делах, который, с одной стороны, был хорошим знаком — все зашевелились, масса предложений о сотрудничестве, с другой стороны, все эти предложения надо было как-то разгребать, а Изуна, ухитрявшийся решать проблему «люди опять что-то не поняли» как бы не легче них всех, собрал на себя как бы не все дела вне деревни, и только отчёты и присылал с забегавшимся котом, который к концу второй недели даже на щётку шипеть перестал.       Нет, никто не сомневался, что младший Учиха тоже трудится там на благо деревни, но вот ощущение, что в деревне его не хватает, как и возможности спихнуть на него кого-нибудь особенно несговорчивого, отчётливо накалялось, подкрепляясь невозможностью сбросить напряжение — попросту не хватало на это времени.       Им везло, если удавалось собраться и поесть без дёрганий «Хаширама-сама, нужно ваше время», «Мадара-сама, а что со сменой блокпостов, куда всё менять после нововведений?», «Тобирама-сама, а что за проблемы с приходом таких-то кланов?». И если Мадара с Хаширамой где сидели, там и могли лечь, в обнимку, то Тобирама честно за шкирку вытаскивал себя подальше.       Чем больше он знакомился с Мадарой, тем лучше понимал брата. Тот оказался очень честным, прямым и немного циничным. С ним было хорошо, как и изредка читать приписки Изуны в письмах, или находить любимую закуску из морских водорослей, заботливо оставленную братом.       Изуна вернулся в деревню только через два месяца, когда аврал закончился, довольно улыбающийся, опять похудевший до привычного состояния «ещё немного и ветром сдувать начнёт», и первым делом всё же пошёл искать брата.       Тот нашёлся рядом с Хаширамой, валялись они в обнимку, но вот затраханными выглядели исключительно в переносном смысле. И откровенно довольный собой Изуна, разгребший дела по внешней политике как бы не на пару месяцев вперед, оставив там только мелкую рутину, и совершенно искренне наслаждающийся привычной и любимой работой, вызывал у старших желание скормить тому лимон. А лучше два.       Прямо в супе, во втором и первом. И откормочная лимонная диета! Но сил не было. Сил вообще ни на что не хватало, только тихо заявить что у них сегодня отпуск... выходной... или отгул. И Изуна может либо под бок морально разлагаться, либо пойти куда-нибудь. Оценить результаты их трудов или самому что сделать, но не мешать. И не светить довольством.       Изуна улыбнулся совсем доброжелательно и поведал, что на угрозы едой или шосеном окончательно переселится в столицу и будет общаться с ними только через кота. А вот если ему не станут угрожать, то под бок он пойдёт охотно. «Размять тебе спину, нии-сан?»       Пробормотав что-то о том, что от своей доли лимонно-коричного пирога в исполнении Хаширамы отото отказался, Мадара лениво перевернулся на живот, подгребая такого же умотанного Хашираму поближе. Было хорошо, несмотря на обострение вредности Изуны.       Бормотание Изуна проигнорировал, но, пока ему не угрожали, устроился рядом, стянул с брата балахон и с неприлично-довольной улыбкой принялся разминать тому спину. На то, чтобы размяться самому или кого из Сенджу припрячь, у того совершенно явно не хватало времени, но Изуна же позаботится о любимом старшем братике!       Брат под руками довольно мурлыкнул, подставляя лохматую голову под руку Хашираме. Тот лениво, кажется, даже не выходя из дрёмы, почёсывал балдеющего Мадару. Ну и немного косился на Изуну, но активировать шосен и нападать на младшего Учиху пока не собирался.       Изуна неспешно закончил со спиной брата, отчего тот растёкся совсем довольной тряпочкой, и задумчиво осведомился у Сенджу:       — Хочешь, тебя тоже поглажу? И кстати, а Тобираму вы куда дели? Неужели дела сожрали его с концами?       — Посланец ками, — восхищённо вздохнул Хаширама, лениво перекатываясь на живот и устраивая голову на плече Мадары, — только без жестокой мести, ладно? А Тобирама, хм... Мадара, а когда ты его последний раз видел?       Довольный старший Учиха издал странный звук, символизирующий о том, что он думает над этим вопросом, и поёрзал под братом, намекая, что тот может коварно превращать в лужи Сенджу.       — Ммм, пару дней назад, он ещё что-то мечтательно бурчал о лабораториях, глотая на бегу пилюли пищевые.       Изуна перебрался так, чтоб было удобно размять и Сенджу, и нет, превращать разминку в страшные пытки он, конечно, умел, но не собирался. За коварное нападение на него с шосеном он им отомстил двумя месяцами вынужденного воздержания, и пока к нему опять не потянутся — повода делать гадости особенно не было.       — Надо бы и на него взглянуть, — задумчиво протянул он. — А то даже странно, вы тут валяетесь, а он не с вами.       — А может ты пока никуда не пойдёшь, а с нами поваляешься? — просит Хаширама, довольно урча и мимолётно целуя плечо Мадары. С тех пор, как он всё-таки рискнул протянуть старому другу руку и признаться не себе, а ему в наличии гораздо более глубоких и тёплых чувств, чем у друзей, он стал касаться Учихи намного чаще. Мадара принял его легко и естественно, и Хаширама мог не лукавя признать, что это лучшее время в его жизни. Несмотря на множество забот, они делали это все вместе, плечом к плечу, а темноглазый Учиха улыбался так тепло и обещающе, что хотелось делать больше и больше.       — С радостью, — озвучил тот, — но только пока. Одинокий уставший Тобирама в лабораториях... Даже если не учитывать, насколько оно небезопасно, неужели не жаль его там одного бросать?       И никак не комментировал, хотя не мог не замечать, ни этих мимолетных поцелуев, ни ласку. Тому, что брат с Хаширамой таки разобрались, он радовался совершенно искренне.       — Изуна, ложись сюда, будем приходить в себя в твоём хорошем настроении, — хмыкает Мадара, приподнимая руку, под которую ужом ввинчивается довольный Изуна.       Странная немного ситуация, с Хаширамой они, конечно, работали вместе, но так близко лично не сошлись. А тут пришёл, и массаж, и обнимашки и вообще на удивление хорошо. Нырнул в клубок, на него тут же опустились две тяжёлые руки, и, кажется, оба тут же соскользнули в дрёму. Хорошие шиноби: чуть возможности отдохнуть — и они сразу этим пользуются.       Изуне подремать в тепле под боком у брата было приятно и полезно — хорошее настроение ничуть не отменяло того, что он точно так же трудился почти без отдыха весь месяц. Так что отдых, спокойствие, и пусть все отлежатся, а потом пойдут ловить Тобираму. Втроём того и ловить, и отгладить после тяжелых месяцев сподручнее будет.       Подремать всем вместе вышло на удивление уютно — Изуну зажали меж собой как самого мелкого и удобного, Мадара устроил голову на плече Хаширамы, а тот пригрёб в объятия их всех. Кто-то даже подтащил плед, не столько потому что холодно, а просто ради уюта.       И проснулись они все отдохнувшими, и даже довольная моська Изуны уже не вызывала желание срочно накормить того лимонами, да побольше.       Скорее уж потискать мелкую прелесть. Прелесть, впрочем, увидев, что все проснулись, коварно сбежала из рук, зазывая всех идти искать Тобираму.       — А чего его искать, он же сказал что будет в лаборатории, — удивляется на это Хаширама, но встаёт, аккуратно складывая плед.       — Ну значит ловить, тащить на солнышко, в тепло, клубок и в обнимашки, — фыркает Изуна. — Готов поспорить, что он там вместо отдыха предаётся интеллектуальным извращениям!       — Это нормальное состояние Тобирамы, — легко фыркает Мадара и задумывается. Что-то подозрительно быстро после налаживания отношений с Хаширамой тот ушёл в сторону. Нет, ни один из них ничего другому не обещал, но им было правда хорошо вместе.       И общение — тёплое, естественное. В отличии от большинства людей, младший Сенджу отторжения не вызывал и с ним можно было помолчать. Но вот под руки, обнять, потеребить волосы, что ему так нравились — больше не лез. А значит пришло время разговора. Пока — с Хаширамой. Про их братьев, понятие близости и блядства.       Мадара искренне не любил всё это разбирать, но делал быстро и сразу во имя отсутствия мозгоебли.       — Так, — вздохнул Мадара. — А скажи мне, Хаширама, как у вас меж братьев обстоят дела с ревностью?       — У меня с Тобирамой? — вздыхает Сенджу. И не осадить на неловкую тему — ведь, извините, сам повод и дал, чего теперь строить хорошую рожу при плохой игре? — Родителей делили, за Мадару меня чуть не загрызли потом, как же так, без любимого мелкого, а что такое? Мы вроде разобрались, и деревню, и дела поделили.       — Нии-сан хочет сказать, — хмыкнув, подхватил Изуна, — что мы, например, не ревнуем друг друга, и достаточно близки, чтобы не только доверять и отступить в сторону, если надо, но и чтобы спокойно присоединиться и поделиться. И нам хотелось бы понимать, что принято за норму у вас.       — То есть вы таки несколько ближе, чем просто братья, — ловит главное Хаширама, — нет, я не осуждаю и вообще мнения не высказываю, просто, — короткий взгляд на Мадару, — важно было бы такое знать, наверное. А у нас с Тобирамой хорошие братские отношения, я ему полностью доверяю и честно говоря не очень понял, в чём тут вопрос с ревностью.       — В том, что меня вопрос «с кем спит мой брат» волнует с двух точек зрения: не будет ли кто моего брата за это обижать и, если его партнер нравится и мне тоже, не будет ли он против попробовать втроем, — вполне откровенно признается Изуна. — Ревность нам чужда. Я всё же уверен в брате достаточно, чтобы считать, что уж брата у меня никто не отнимет. И вот вопрос: что вы друг с другом разобрались — это замечательно. Но не сидит ли там Тобирама в лаборатории в ревнивых мыслях «меня все бросили, любовника отжали, брата отжали, и никому-то я не нужен».       — Мне кажется, в таком случае он бы нас всех тихо потравил слабительным со снотворным, — вздрагивает Хаширама. Но не от шуточки, а от того, что так может и быть, — и что сейчас? Мадара?       — Что-что... — ворчит Мадара. — Это к тебе вопрос. Насколько ты будешь к кому ревновать.       — И кому идти прижимать его к стенке, мне или всем вместе, — почти ехидно отзывается Изуна.       Ответить Хаширама не успевает — к Изуне подбегает призывной кот, вручает свиток. Младший Учиха разворачивает его, пробегает шаринганом и мрачнеет.       — Ан нет, придётся вам без меня разобраться. Биджевы Яманака! — шипит и сбегает хирайшином по делам.       Мадара задумчиво смотрит вслед испарившемуся Изуне и вздыхает. Младший опять что-то придумал, но с этим не убежит.       — Вместе?.. Тобираму? — Хаширама задумчиво тянет Мадару за прядь волос, оставляя Изуну на потом. — Лучше если сейчас ты поймаешь его один. Насколько я знаю Тобираму, поняв, что это так, он тебя сам всюду притащит… Если тебе это нормально.       То, что к Тобираме он Мадару ни капельки не ревнует, он понял ещё по тому эротическому письму-зарисовке. И если Тобирама хочет и физически — это всё равно его Мадара. И брат его. И разбираться лучше прямо в процессе притирки.       — Нормально, — ворчит Мадара, — это когда всем участникам процесса всё — и все — нравятся. С тобой нам хорошо. С ним тоже. Какие вопросы?..       Он легко целует Хашираму в висок, поднимается лениво на ноги. Впрочем, после визита младшего он чувствовал себя намного лучше, чем до него, и сил дойти до лаборатории Тобирамы и отловить её хозяина ему должно было более чем хватить.       А дальше — дурак он, что ли, Тобираму спрашивать? Тут делом доказывать надо. И спихнуть на Хашираму ужин, пообещав притащить на него его брата. В конце концов, если, чтоб хорошо было им всем, надо просто собраться вместе — кто ж дурак отказываться? А со временем притрутся.       И Мадара решительно штурмует лабораторию Тобирамы, бесцеремонно пользуясь нацеженной Хаширамой кровью. Тот предупредил, что брат ставит печати и барьеры во избежание и ради безопасности окружающих, а чтоб в случае чего ани-чан мог вытащить его без травм и проблем — оставляет доступ по родственной крови. Вот этой лазейкой Мадара и воспользовался, захватив по пути лапшу на вынос.       Увидеть в своём логове Мадару Тобирама совсем не ожидал. Ещё меньше он ожидал, что тот честно ответит на вопрос, как он сюда попал. И наконец совсем неожиданным было то, что вместо ответа на вопрос «И начерта ты пришёл?» его невозмутимо сгребут в объятия так, что и не вырваться.       Кажется, метод «что я, дурак что ли, спрашивать» у него нагло сшаринганили наглые красноглазые.       — Эм, Мадара, всё хорошо? — обнять того и похлопать дружески по плечу ему хватило сил.       Благо, вместо того, чтоб опрокинуть семьюдесятью кило тренированных мышц в жёсткой хватке, Учиха всего лишь заставил его опереться о рабочий стол. И слава всем богам, что там были лишь бумаги! Выглядел Мадара отдохнувшим и довольным — Тобирама подозревал, где и с кем он это делал, и был рад за брата, у которого всё наладилось. А волосы у Учихи по-прежнему нереально мягкие и воздушно-летучие.       Учиха же, во-первых, таки смотрел, к чему прижимать, во-вторых, был почти спокоен.       — Тебя сперва напиться утащить или так расскажешь, отчего ты вместо отдыха зарываешься в бумаги и работу?       Не удержавшись, Тобирама всё-таки гладит мягкую прядь длинных волос. Такой встрёпанный, дикий Мадара. Улыбается тепло.       — Да я и так отвечу. Мозг разгружаю, идеи роятся — не уснуть. А так вроде запишу хоть что основное, а там и упаду — кивает на матрас в углу. Плед, подушка, фляга воды — маленький уютный уголок, когда свалит спать. Тобираме на самом деле хорошо.       — Ужинать сегодня сам придёшь или тебя принести? — спокойный тон, но улыбка — тёплая, рука чуть взъерошивает волосы, легко массируя затылок.       На ласку Тобирама довольно выдыхает, он подхватил такое выражение довольства от Мадары. И старается не думать, как целовал Учиху за ухо, обнимая и наваливаясь сверху.       — Ммм, скорее упаду глубоко и надёжно тут спать.       — Значит, принести, — заключает Учиха. — Потому что там, — кивает на выход, — тебя тоже ждут и хотят видеть.       — Ну так я потом сам дойду, — зевает Тобирама, — о, кажись, спать тянет. Давай закрою за тобой и отосплюсь, я утром за вами зайду.       Мадара молча, решительно перебрасывает того через плечо, направляется к выходу.       — Под боком отоспишься, — озвучивает.       Ну, не дурак же он спрашивать, в самом-то деле? Реакция и так красноречива.       — Мадара, а что ты собираешься со мной делать и не хочешь ли перед этим меня самого спросить? — интересуется Тобирама, но не сопротивляется до самой попытки Мадары вынести его из любимой норы. И начинает висеть максимально неудобным телом, вынуждая Мадару перехватывать его снова и снова.       — Положить под бок, укутать в одеяло и дать нормально выспаться, — кристально честно отзывается тот, — и спросить? Я что, похож на дурака? — ухмыляется почти ласково даже.       — Выебать или наебать? — конкретизирует Тобирама. Хотя в мареве перенапряжения это равно допустимо.       — Спать положить. Под бок. В одеяло, — терпеливо повторяет Мадара. — Остальное — как выспишься, там разберёмся.       — Не-не-не, — сонно брыкается уже серьёзнее Тобирама, — сейчас и баиньки под мой пледик! А то потащили не спросив!       — Сейчас так сейчас, — хмыкает Учиха, перехватывая того поудобнее и прижимая к стене. И на кой черт им матрас?       Тобирама чуть выше, но Мадара немного тяжелее и крепче, и держать Сенджу ему удобнее.       Как и нагло запустить руки под водолазку, стаскивая её без лишних слов.       — М, а что ты хочешь со мной сделать и того ли Сенджу выбрал? — дёргается Тобирама, оказавшись прижатым спиной к холодной стене. Неровная стена, жаркий Мадара и предательское возбуждение дерёт по нервам желанием наконец-то поменяться ролями.       — Много болтаешь, — осуждающе смотрит Мадара. Братьев Сенджу даже слепой не перепутает, Тобирама пришёл к нему первым, так и что за глупости он тут болтает?       — Ани-чан, — напоминает Тобирама, — у вас же вроде сложилось.       — А с чего ты взял, что он не знает, куда я пошёл, зачем, и что имеет что-то против? — хмыкнул тот с всё тем же осуждающим взглядом. За кого, мол, ты меня принимаешь?       — Ага, — тормозит Тобирама, а поняв его взгляд приобретает воистину шаринганистую тяжесть, — то есть он в курсе, что мы можем потрахаться и, довольные, завалиться спать, и он не против?       — Именно, — хмыкает Учиха, — и просил притащить тебя хотя бы на ужин.       Довольно зашипев, Тобирама впился в губы Мадары, обнимая того за плечи и притягивая ближе. Мада-ара. Он скучал и по нему, и по его теплу, и, кажется, время исправить холодные несправедливые месяцы без этого человека рядом.       Тот целует его в ответ жарко и вкусно, и, кажется, тоже скучал. И тоже хочет — прижимается охотно, и то, что под балахоном не видно возбуждения, не значит, что его не ощутить, когда тот так близко.       Обхватывает ногами его Тобирама сам, притягивая к себе ближе, довольно легко кусает за губу, показывая радость от почувствованного.       — Ксо-о, как же неудобны ваши балахоны без запаха, — обиженно шипит.       — Они для другого удобны, — ухмыляется Мадара, быстро стягивая одежду, и снова прижимает Тобираму к стене, целует, чтоб не шипел обиженно, и коварно не договаривает фразу.       Пока Учиха стягивал балахон (отметка на будущее — обязательно посмотреть как он делает это медленно), Сенджу сделал то же. Со штанами это было намного быстрее, и позволяло наконец-то обняться кожа к коже, и довольно урчать, лапая твёрдые мышцы и хорошего любовника.       Мадара улыбался, грел прикосновениями, уверенно гладил бока, попутно нащупывая основательно затекшие мышцы и думая, что неплохо было бы потом дотащить его до Изуны, у того проминать безболезненно выходило лучше.       И уж если под бок к ним с Хаширамой младший пошёл без сопротивления, то присутствие Тобирамы его точно не расстроит.       Тобирама тоже желания сбежать не проявлял. И как бы наоборот, жадно отвечал, и кажется тоже скучал. Сенджу совершенно не похожи между собой, Хаширама, с которым можно расслабиться и нежиться в ласке, и так же отвечать, лениво, протяжно, до удовольствия текущего под кожей вместо крови, и Тобирама, бурный, резкий, кусачий, но совершенно крышесносный.       Изуна не будет против ни того, ни другого.       В какой то момент Мадара недвусмысленно намекает, что хочет большего, и хочет в конкретной позиции. Тобирама на требовательный толчок бёдрами только хмыкает и прогибается, потираясь о чужой член своим. Мадара хочет его? Пусть берёт, считает Сенджу, и согласно бодает того в плечо, вылизывает шею, совершенно не сопротивляется, когда его толкают развернуться лицом к стене.       Мадара, несмотря на всё желание, достаточно аккуратен, но от чётких, решительных действий у Тобирамы по спине ползут мурашки, и первые неприятные ощущения, неизбежное следствие неопытности, уходят легко. А потом Учиха тоже наклоняется, прижимаясь ближе и едва не вжимая его в стену, целует меж лопаток и в шею, и от этого совсем хорошо.       Тобирама вспоминает, как гнулся Мадара, и пытается повторить, ловя ощущения. Спектр ощущения соответствующий, но это Учиха Мадара, такой когда-то далёкий, а теперь можно податься назад, поймать руку и в ласке не будет отказано. Сенджу расслабляется, полностью ему даже не позволив вести, а доверившись. Потому что не ждёт предательства, потому что как Хаширама крови бы нацедил, потому что узнал, кто он — Мадара.       А тот с его несвойственной шиноби честностью оправдывает это доверие, и оглаживает заботливо, помогает выгнуться так, чтобы было лучше и легче. И кажется что угодно будет с ним так же естественно. Как он сам просто принял и его, и его брата, так и его стоило просто принять. Потому что так будет правильно.       Вспомнить этот секс Тобирама потом не смог бы. И не только потому, что от физиологии тут мало что было, но и потому, что накрыло. Пожалуй, почти в первый раз, так, чтоб в полный голос, помнить заусенцы на собственных пальцах вместе с чувством принадлежности, сопричастности и Мадары в себе. Дикая помесь порывистости и ласки, пушистых волос и зубов на плече.       И только чтоб очнуться и прийти в себя на руках у Мадары.       Учиха довольно улыбался и гладил его по голове. На ленивое шевеление отреагировал однозначно:       — Ну?       — Жрать! — выдал Тобирама. Подумал и добавил. — И спать.       Учиха только посмеялся, доставая из свитка в рядом валяющемся балахоне плед. Тобирама его узнал — любимая заначка ани-чана. В итоге его деловито завернули в плед, подняли на руки и всё-таки вытащил из лабораторий.       Как Мадара протащил его через полдеревни, никому не попавшись на глаза — отдельный вопрос, но вот протащил, принёс домой, прямо так сонной гусеничкой уложил меж собой и Хаширамой.       Брат только потрепал его по голове, не дождавшись привычного шипения, чтоб волосы не лапал, оставил довольный руку у него на голове. А Тобираме под их тихий разговор о каких-то бытовых мелочах, под тёплыми, тяжелыми руками обоих, спать оказалось куда уютней, чем одному в лаборатории. Вечером он проснулся уже хорошо отдохнувшим, хоть и спал всего несколько часов.       А там была еда, о которой явно заранее позаботился брат, и тихий, почти семейный ужин.       Впрочем, почему «почти»? И это всё ощущалось так правильно, что становилось непонятно, чего он раньше сомневался-то?       Мадару они с братом делить даже не думали. Стащили, как в детстве, два футона и не спрашивая перетащили вещи Мадары к себе. А чего его спрашивать, откажется ещё, дураки они что ли? Учиха, что характерно, не возражал, освободил на любимом столике Тобирамы место под табак, по просьбе Хаширамы оставил самый невонючий и приколотил-таки полочку для оружия. Исключительно потому что вповалку привычное лежание по дзену продолжаться не могло — гунбай перевешивал.       И всё бы ничего, если бы вернувшийся Изуна, который, оказывается, прежде чем прийти в уже именную Коноху полмесяца ходил вокруг кругами, найдя себе ещё дел вне деревни, не забаррикадировался в старом доме. И не выползал, умудряясь испаряться по делам раньше, чем его зазовут на ужин или вместе куда пойти.       Хаширама с Мадарой за вечерним чаем регулярно обсуждали, дело ли в том, что что-то случилось, в том, что старший Учиха всё-таки должен перебраться обратно к брату или что он что-то себе придумал. На третий вечер таких обсуждений и четвёртую попытку отловить и спросить Изуну, почему он их избегает, Тобирама сплюнул и вздохнул.       Грустный Изуна продолжал нарушать дзен картины мира, бегать со словами из Сенджу всегда дураком был Хаширама, а он поступит как следует.       Ну, то есть, уяснив, что Изуну готовы принять в тёплый клубок и без трахаться, раз даже от старшего брата он больше знаки внимания не принимает, Тобирама решил того напоить и затащить в кровать. Или куда получится.       Изуна же вернувшись и оценив идиллию из брата и двух Сенджу, вспомнил слова Хаширамы о том, как братья Сенджу с трудом делили что-то меж собой, здраво оценил своё нежелание математически рассчитывать равную дозу внимания и иные методы войны с ревностью, и решил, что лучше он как-нибудь сам. Ну или найдёт повод и правда переберётся в столицу, в своё уютное логово, под бок к девочкам и поближе к работе.       И Сенджу Тобирама в его планы не вписывался. И если от повода выпить за павших, и чтоб предки примирились и помогли сохранить мир живым, он не смог отвертеться, то от шосена и всего того, что обычно нес с собой Тобирама, планировал отмахаться.       И ведь не то чтоб Сенджу ему не нравились — даже наоборот. Но ему ж и так хорошо. И им хорошо. Ну и чего лезть, если лезть — значит судорожно пытаться сделать так, чтоб никто никого не ревновал?       Сенджу однако так то ли не считал, то ли задумал что-то во имя паранойи, поскольку явно целенаправленно пытался Изуну споить.       Изуна тщательно симулировал опьянение и выжидал, когда надо будет валить от Тобирамы подальше, похоже что реально в столицу. Тот глаз с него не спускал и продолжал подливать сакэ. И сам пил.       И не пьянел, скотина такая! А Изуна не Мадара, с Хаширамой во имя мира и прочих вещей не пил, мог и свалиться. И его собственных способностей совершенно точно не хватало на перепить Сенджу, который ещё и руки распускать начал. Ну как начал — приобнял по дружески. Но Изуна ещё помнил рассказ Мадары!       Оставалось понять, это таки намек на то, о чём он подумал, или на что-то иное. И техника скрытного выведения яда из организма им в своё время таки была выучена. Изуна её не любил, поскольку в его исполнении она не проходила так мягко, как должна бы, но и с Сенджу пить — это не гражданских на приемах спаивать!       Техника выжгла бы яд из его крови, незаметно, но противно и вредно. И его снова могли потащить лечиться! Хотя, честно признать стоит, что простые в общем-то рекомендации Хаширамы весьма облегчили ему некоторые аспекты жизни.       Впрочем, Тобирама не стал ждать, настойчиво переведя тему в плоскость «ты мне нравишься» и совсем не по-дружески прижимаясь. Намек Изуна понял, перестал притворяться пьяным до состояния «еще немного и усну на столе» и спокойным, абсолютно трезвым голосом поинтересовался, понимает ли Тобирама, что делает, и уверен ли в отсутствии возражений у старших.       Абсолютно честно Тобирама ответил, что письменного согласия не взял, а спрашивать — дурак он, что ли? Что их, что самого Изуну.       И поцеловал того, буркнув, что все за и всё очевидно же.       Учиха возражать не стал, но не удержался от фырка, что ему вопрос ревности между братьями Сенджу так и остался неочевиден, и если что не так, то он тут не при чём. Но обнимался охотно, и по нему действительно было всё вполне очевидно.       Бурча, что всё очевидно и если бы другом в детстве Хаширама с ним поделился, всего этого не было бы, Тобирама очень быстро утащил в знакомую комнату. И да, какая радость, что Учиха был ещё трезв!       Это впервые было неловко. Попробовать поцеловать, обнять, скользнуть руками под балахон. Изуна — не Мадара, не брат, которого можно ткнуть в бок и тот поймёт без слов. А ещё он считал, что почему-то лучше без, чем с.       И это было столь болезненно неправильно, столь близком пониманием, что Тобирама старался не торопиться. Показать, что вот он, Учиха Изуна, и именно его не хватало. Тихой совместной работы, посиделок. Того, как Мадара вечерами привычно слепо шарит рукой в поисках младшего брата, которому хорошо.       А вот Изуна как раз неловкости не испытывал. Реагировал сразу, не совсем выверенно — алкоголя в него таки влили немало — но с той спокойной уверенностью человека, который знает, что и как делать.       Чем-то это напоминало то, как он работал в паре — чётко отслеживая намерения и подхватывая их без слов, местами даже и без жестов. И фонил теплым спокойствием.       Ну, в самом деле, если братья Сенджу меж собой разобрались, а Мадара пояснил им концепцию «вместе лучше» так, что они всё поняли — в общий клубок пойти он не откажется. Вот бегать судорожно, удерживая клубок от распада не хочет, но если и не придётся — то всё замечательно.       Нет, удерживать, конечно, придётся, судорожно — если случится что-то у всех разом. Но так же хоть понятно, что делать это будет не он один. Вон, Тобирама поймал, и, судя по довольной роже, притащит добычу похвастаться и поделиться. А там взыграет инстинкт братика, а Хаширама в своём стремлении к цели вообще неостановим.       И всё, что ему оставалось, это просто расслабиться и получать удовольствие. Тобирама был осторожен, заботлив, и, судя по тому, как осторожно ласкал ключицы и гладил, не останавливаясь, по всей доступной голой коже, — изрядно потряс Мадару на тему «а что нравится Изуне».       И утром стоит отобрать у Тобирамы афродизиак. Зная его подлую и коварную натуру, Учиха не сомневался, что на всякий случай он и его припас.       Впрочем, старания по подготовке было грех не оценить, Изуна и ценил — и сам демонстрировал, что некоторую часть вкусов и предпочтений Тобирамы знает.       Не спеша раздеться, гладить широкими жестами, изучая незнакомое с такой стороны тело, целоваться вдумчиво.       Не взрыв эмоций, что был с Мадарой, а гладкие воды широкой реки, по которой и не скажешь, что течения в глубине сильны.       Изуна, при своем почти девичьем весе, не выглядел болезненно худым, и в то же время обнять его, пряча в руках, было легко. И сам обнимал, даже не в ответ, просто, делясь своей уверенностью.       Потереться носом о ключицу, погладить косточку на щиколотке, коснуться поцелуем литого запястья. Вытянуть шею, подставляя поцелуям, перебирать длинные пряди. Тобирама любил длинные волосы, любил ласку и чувственность — а всего этого в Изуне было через край.       — Не хотел мешать, — отзывается тот. — Мы с братом не ревнивы, но я знаю, что это редкость. Прости, что сомневался в вас.       Он чувствует эмоции, он видит, что в младшем Сенджу ни следа ни опасений, ни жадного «только себе». И понимает.       — Мы ревнивы, — делится Тобирама, оглаживая бока с вполне приличным мышечным корсетом, — только не друг к другу. И не к Мадаре. И не к чему-то, что наше. И не мешать — а поучаствовать. Было бы на самом деле очень плохо, если бы ты ушёл.       Потому что тогда было бы плохо Мадаре. Из-за него всем остальным, и всё равно пришлось бы идти за тем, что и так было более чем нужной и важной частью. И притираться через боль, страдания и сомнения.       Поэтому в который раз радующийся своей нетактичности Тобирама пёр напролом, на знании, что брат и Мадара поймут и поддержат, даже если он накосячит.       — Так кто же знает, что ваше, а что нет, — тихо улыбается Изуна, но раз уж за ним пришли, и именно за ним, раз Тобирама искренен, говоря, что им было бы плохо, если б он ушёл, — он верит.       Верит, что всё получится и будет хорошо.       В ответ Тобирама символично кусает того за шею. Потому что нечего дурацкие вопросы задавать. И обнимает, ведь Учиха давным давно часть их жизни. Со всей своей вредностью, привычкой пропадать на миссиях, редкой чуткостью и излишней ненавязчивостью, с талантом организатора и опасливыми взглядами в сторону медиков.       И никуда он от них не денется, как брата его утащили, так и его самого утащат. А он не будет возражать — просто потому, что иначе так не доверяют, и не подпускают близко так легко.       А что глупость надумал — это ничего. Главное, что поймать его успели. И Тобирама даже не целует, ласкает губами шею Изуны, грея ладонями поясницу, гладит кончиками пальцев позвоночник. И Учиха прогибается, подставляя хрупкие, но такие сильные пальцы для того, чтоб переплести их с пальцами Тобирамы, забраться ему на колени и ткнуться губами в шею Сенджу. Ему хорошо, много лучше, чем было бы без всего этого.       Изуна отпускает его руку и обнимает Тобираму за плечи, замирая в такой позе на несколько мгновений, пока тот не догадывается так же его обнять. И не требует каких-либо действий, они просто сидят обнявшись, и Изуна греется в той ласке, что предназначена ему, которая не облагается придирчивым вниманием «а почему не мне» и кажется только частью того, что его ждёт.       И большего сейчас просто не хочется — спокойствие, тепло, доля сонного уюта. Чем-то похожего на вечера с братом, когда все дела отложены до утра, только сидеть, чай, тишина и греться.       И Тобирама понимает это, не настаивает на бурной, жаркой ночи и позволяет им вытянуться и залезть под одеяло — чисто для уютности. И узнавать друг друга — без слов, без вопросов и отслеживаний малейших мимических реакций в поисках лжи, но с ласковыми прикосновениями, хулиганскими почёсываниями лопаток и отдыхом от рабочей напряжёнки.       Они так и проваляются до утра, немного подремлют, а после будет новый день, новые дела, что совсем не помешает Тобираме показать Мадаре теневых клонов и отправить тех перетащить вещи Изуны, впихнуть в комнату третий футон (вчетвером на двух было бы тесновато), и тихо, самодовольно улыбнуться, когда под вечер младший Учиха ничуть не сомневаясь и не удивляясь, не пошёл в старый дом, хотя клонов — Тобирама в этом был уверен — не видел.       Кажется, Изуна тоже начал постигать простую истину в их отношениях. Если не дурак, то будешь не спрашивать, не бежать, а просто брать и делать.