Пятна леопарда

Денатурат вошел в его плоть и кровь, но в целом он прекрасен — именно он показал мне, что существуют джунгли. Боб Дилан. "Тарантул". >

— А второй страшный. С родинкой. Как будто шоколадом облили. Почти все лицо, — Фокусник прикрыл ладонью глаза. — К Проклятым прислали, — авторитетно заявил Сиамец Рекс. — А у них мест нет, и… — А я его видел! — перебил Вонючка. — Прогуливался я, значит, утром у приемной, воздухом дышал… — Высматривал, что бы стащить, — добавил Горбач. Чумные засмеялись. — Беспочвенные инсинуации оставь при себе, дорогой состайник. Гуляю я, значит, и вдруг смотрю — раскрываются врата Чистилища, и оттуда Гриндерсы выходят! — Кто? — переспросил Горбач. — Не кто, а что! Гриндерсы — полезнейшая в хозяйстве вещь! Обувь, удобная во всех отношениях. Металлизированное совершенство. Не веришь, спроси у Ральфа! Думаешь, стал бы он тем, кем стал, если бы выходил на ночные смены в кедах? — Так это на том, с родинкой, они были? — переспросил Кузнечик. — Ну, все было как в тумане, но, скорее, частично да, чем совсем нет... Подумать только, настоящие Гриндерсы, интересненько, такую ценность лишь бы на что не выменяешь, а гитара нам и самим пригодится, надо провести большую инвентаризацию… — бормоча и причмокивая, Вонючка подкатил к шкафу и принялся с остервенением в нем рыться. — Ой, гитара! — ахнул Фокусник, впиваясь взглядом в гитару на подушке Волка. — Откуда? *** Лось пропустил новеньких вперед и оглядел притихший Хламовник. Спортсмен, бросив беглый взгляд на новоприбывших, демонстративно зевнул и перелистнул страницу автожурнала. — Ребята, это Кит и Моул. Они приехали к нам утром. У вас теперь много свободных мест, и Моул тоже поживет здесь, пока в спецгруппе не отремонтируют вторую спальню. Крепко сбитый, всего на полголовы пониже Спортсмена новичок с большим темным пятном на пол-лица плюхнул на пол объемистый рюкзак и весело поздоровался: — Привет заключенным! Я Моул, меланома в ремиссии, а это мой новый кореш Кит, у него артрит. Второй новичок, нескладный, длинный и тощий, попятился, молча глядя в пол. — Этого длинного тоже забирайте в спецгруппу, у нас таких кроватей нет, — в повисшей тишине подал голос Пышка. — Его что, каток переехал? Хламовные, кроме листающего журнал Спортсмена, засмеялись и засвистели. — Ребята, ребята, спокойно! — прервал общее веселье Лось. — Я зайду через час, принесу Киту и Моулу тетради. Дайте им расписание и ведите себя нормально. Мы договорились? — он посмотрел на хмурого Спортсмена. — Нормально, — нехотя буркнул тот и отвернулся. — Ну, добро пожаловать, — Лось потрепал длинного новичка по плечу и вышел. — Где у вас свободно? — новичок с пятном деловито подхватил рюкзак и оглядел Хламовник. — А что так мало народу живых, тут эпидемия, что ли? — Значит так, мамины детки, — Спорсмен аккуратно отложил журнал. — Выебываться будете у доктора, с градусником в жопе. — А ты, типа, альфа-самец? — поинтересовался новичок. — Офигенно справляешься. Вон кадры за спиной уже чемоданы пакуют. Спортсмен оглянулся на Фокусника, который действительно быстро хватал с тумбочки свои вещи и набивал ими наволочку. — Стоять. Фокусник вздрогнул, но не остановился. — Кому сказал, стоять, мозги вышибу. — Спортсмен встал и отвесил Фокуснику подзатыльник, так что тот выронил наволочку и испуганно вжал голову в плечи. — Не трожь задохлика, пусть идет, — новичок снова отпустил рюкзак. — Гниет твоя система, походу. Может, еще кто хочет уйти? Ну? Идите, он вам ничего не сделает. Зануда мелко задергал Плаксу за рукав и что-то зашептал. Спортсмен вразвалочку подошел к новичку и брезгливо сплюнул: — Родинка, значит?* Хламовные заулюлюкали. Кит тихо сполз по стене и прикрыл руками голову. — И теперь что? — новичок насмешливо прищурился. Спортсмен хрустнул шеей и сжал кулаки. — Врежь ему, Спорт! — крикнул Пышка. — Пусть знает! — А это волшебная родинка, — усмехнулся новичок. — Ее видят только педики. Спортсмен побагровел до малиновости и бросился на новичка. Хламовные только успели заметить, как жертва ловко увернулась от устрашающего кулака, а в следующую секунду произошло невозможное. Спортсмен приложился об пол так, что крякнули старые доски, а новичок Родинка уже оказался на нем, заламывая руки и беспощадно пиная рычащего соперника под коленки при любой попытке перевернуться на спину. — Эй, длинный, что ж ты обоссался, мог бы и помочь! Мы же с тобой заодно! — продолжая удерживать матерящегося Спортсмена, пропыхтел Родинка. Длинный Кит вздрогнул и отполз подальше, скуля и продолжая закрывать голову. — Э, да он и вправду обоссался! Меня в детский сад привезли, — Родинка расхохотался во все горло и, видимо, на миг ослабил хватку, потому что Спортсмену удалось вырваться, и они, сшибая стулья, покатились по полу мимо кроватей, кричащих Хламовных и несчастного ревущего Кита. *** — Слыхали?! — Вонючка с дребезгом вкатился в спальню на такой скорости, что Горбач еле успел отпрыгнуть. — Вы слыхали? Слыхали? — От избытка чувств он крутанулся на месте и закукарекал. — Не ори. — Простуженный Волк закашлялся и швырнул в Вонючку подушкой. — Что там? — Сенсация!!! — Вонючка подбросил подушку и возвестил: — Новичок убил Спортсмена. Чумные переглянулись. — Чего? — Кто? — Как?! — Внезапно, — хмыкнул Волк. — Что, вот прямо в одиночку взял и убил? — Убил! Еж сказал, а ему сказал Скрипка, а ему сказали Дронт с Гибридом, а им сказал Пузырь, а он видел своими глазами, как убил. Почти насмерть! Красавица зарыдал. Волк кашлянул. — ...Сломал обе ноги, обе руки, наступил на горло, вырвал глаз и проглотил! — Вонючка на пару секунд остановился перевести дух, явно наслаждаясь произведенным замешательством среди состайников. — А ведь я говорил! Всем говорил, что у него Гриндерсы — настоящие... — И что же теперь? Родинка будет вожаком? — спросил Фокусник. — Так, — Волк размотал шерстяной шарф. — Я пойду узнаю. Максорексы со мной. Сидите тут. Без меня никого не впускать и в стаю не принимать. А желающие точно найдутся, если хоть десятая часть этой истории — не вранье. — Кристальнейшая правда! — обиделся Вонючка. — Чистейшая, как родник! Я никогда не вру! Когда, вот когда я врал своим верным состайникам? — За последний час или за сегодня? — Волк, подгоняя Сиамцев, протиснулся в коридор мимо Горбача, утешавшего Красавицу. — Ну, посмотрим, что за Давид такой уделал нашего Голиафа. *** Родинка раскатал рукав и весело засвистел. Медсестра собрала шприцы и, бросив на него неодобрительный взгляд, вышла из палаты, чуть не столкнувшись со спешившим Лосем. — Привет! — Родинка отсалютовал забинтованной рукой. — Мне страшно жаль, правда, и я дико извиняюсь за себя и за здоровяка, раз уж у него врожденный идиотизм, и сам за себя он извиняться не умеет. Если бы вы меня сразу предупредили, что он умственно отсталый… Спортсмен придавленно зарычал и заматерился со своей койки. Родинка широко улыбнулся Лосю. — Ребята, так нельзя, — Лось устало снял очки и протер их краешком пиджака. — Ага, — Родинка поболтал ногой. — Теперь мы никогда не подружимся и не станем одной крепкой семьей. А я так мечтал о старшем брате! — Убью, — Спортсмен дернулся и глухо застонал. Лось похлопал его по руке и поплотнее укрыл коротковатым одеялом. — Ребята, вы же умные мальчики. Талантливые. И так меня подвели. — А этот-то что умеет? — неподдельно удивился Родинка. — Кроме того, что нападает на безоружных в меньшей весовой категории? — Моул, я расскажу тебе попозже, когда вы успокоитесь и найдете компромисс. — Теперь я Родинка, — перебил его Родинка и снова заболтал ногами. — Годится, мне подходит. Спорю на свои ботинки, у вас тут тоже подходящее погонялово? Лось вздохнул и протянул ему носовой платок. — Благодарю! Хотя меня вроде неплохо оттерли, — Родинка послюнявил платок и провел им под распухшим носом. — Да мне не впервой, ему, наверное, тоже. Не волнуйтесь за нас. Идите, отдохните, примите рюмку чая, все дела. Господину директору тоже налейте, а то он какой-то напряженный ушел. — Я ваш воспитатель, отвечаю за вас. А господин директор отвечает за всех нас. Поэтому и… — Лось поднялся и потрепал Родинку по голове, — …нда… напряженный. Переведем тебя в спецгруппу, пока мест нет, но можно поставить еще кровать. А сейчас пообещайте, что больше не будете драться, и пожмите друг другу руки — Я бы с радостью, но у меня серьезное растяжение запястья… и рак… и вообще, я устал… — Родинка посмотрел в потолок. — Давайте вы. А я посмотрю. — Убью, сука! Лось, пусти, я встану! — Лось? — Родинка расхохотался так, что чуть не свалился со стула. Спортсмен снова принялся рычать и дергаться, отталкивая Лося, так что тому пришлось громко позвать медсестру. Когда Спортсмена наконец утихомирили, и Родинка перестал икать от смеха, Лось повторил свою просьбу. — Сожалею. Но не могу вам обещать, а врать было бы неуважением, — Родинка встал и поддернул заляпанные кровью джинсы. — Вы же знаете, я дитя улиц. Неблагоприятная среда, девиантное поведение… В детстве не приучили стоять и обтекать, когда мне хамят и нос ломают ни за что. Так что будет нарываться — буду бить. Леопарда, уважаемый Лось, как говорится, не отмыть от пятен… Лось покачал головой и мягко подтолкнул Родинку к выходу. *** Родинка заявился в Могильник на следующий день к вечеру. При нем снова был рюкзак и начищенные ботинки, вид которых вызывал не самые приятные воспоминания. Сквозь туман обезболивающих и успокоительного Спортсмену удалось лишь вяло послать новичка и указать непострадавшей рукой направление. В ответ Родинка заухмылялся и, плюхнув рюкзак на пол, с комфортом разместился на единственном стуле. — Как дела? Отдыхаешь? Устал от посетителей? — Родинка обвел взглядом пустую палату и выразительно посмотрел на одинокую тумбочку со стаканом воды. — Офигеть, сколько у тебя подарков от друзей. А кто из них твой лучший друг? Он весело заржал и принялся копаться в рюкзаке. Если бы не проклятая наркота, пятнистый кретин бы уже вылетел в дверь головой вперед, а следом за ним бы летел стул и хиппарская торба. От попытки пошевелиться хрустнуло в колене. Представив, что это хрустит шея Родинки, Спортсмен откинулся на подушку и снова высказал новичку все, что высказывал о нем с утра и до обеда Лосю — пока не пришла медсестра и не вкатила очередную порцию успокоительной дряни. — Чувак, ты бы себя слышал, — вздохнул Родинка и принялся выкладывать на тумбочку плеер, какие-то пакеты и свертки. Из одного, надорванного, ему на колени посыпались конфеты. — Сильно накачали, да? — Свали на хер. — Это тебе от… наших, короче, — Родинка брякнул на тумбочку несколько кассет. — А это от Красавицы. Ребенок рад, что ты живой. Можешь сделать сок. Он вытащил большой апельсин и бросил в Спортсмена. Тот машинально взял ярко-оранжевый подарок с одеяла, но тут же швырнул обратно в Родинку. Или ему так показалось. — Нда, вы с наркотиками друг другу не подходите, — снова идиотски заржал Родинка, подобрал укатившийся апельсин и положил на тумбочку. — Лось мне рассказал, что ты, типа, в спорте и все такое. Я тоже борьбой с трех лет занимаюсь. Занимался. Теперь, типа, нельзя. Драться нельзя, загорать нельзя, нихуя нельзя, скоро есть и срать запретят. Будешь? — он протянул Спортсмену шоколадный батончик. Рот тут же предательски наполнился слюной. — Да засунь себе в… — Нет, спасибо, я не такой. Кстати, беру те свои слова обратно. Ну, ты понял. Нашел тут твою библиотеку юного скаута — мое почтение. Ни нормально разозлиться, ни встать у Спортсмена не получилось. Огорчиться тоже не удалось — может, потому что он и не ожидал от наглого новичка ничего хорошего. А может, потому, что уже несколько месяцев не притрагивался к тем журналам, да и подлые Сиамцы все равно сперли самые лучшие. Чтобы не упасть и окончательно не опозориться перед врагом, который явно никуда не собирался уходить из его палаты, качался на стуле и жрал его шоколад, Спортсмен полуприлег обратно на подушки и сказал, глядя на стену: — Крыса гребаная. — Не угадал, здоровяк. У своих не ворую. Наши тоже не взяли — уважают твой авторитет. — Родинка беспечно захрустел батончиком и невнятно пробурчал: — Мы кровати двигали. Чтоб по честноку все, и никто у туалета не спал. Лось одобрил. Меня к Проклятым определили, только я сказал — теперь фиг пойду. Спальню докрасят, все равно не пойду. Я не Волчок-слабачок, чтоб сбегать. Спортсмен посмотрел на Родинку. Тот не смеялся. Снова протянул ему батончик. Спотсмен медленно взял и спохватился, только уже когда сжевал половину. — Понял я уже всю тему. Противно и несмешно, — вздохнул Родинка. — Волчок ваш — ссыкун. А добрый Лось, наверное, у директора на ковре защищал ребеночка, вместо того, чтобы за ухо и навести порядок. «С добрым утром, господин директор, у нас тут чисто случайно еще одна группа нарисовалась. Дети — цветы жизни.» — И тебя, — выплюнул Спортсмен, — тоже «добрый Лось» перед Стариком выгораживал? — Вот еще. Я сам к Старику пошел! И все нормально сказал. От стресса анализы поплохеют, так что никуда я от Хламовных не уйду. Он ничего, кстати, почти не орал. Ну, только опять за драку, — ухмыльнулся Родинка и снова схватил рюкзак. — Чуть не забыл. Это тебе. Мои скромные таланты. Он вытащил лохматую пачку каких-то рисунков и бесцеремонно шмякнул Спортсмену на живот. Тот равнодушно взял, оставив пальцами несколько шоколадных отпечатков. И слишком поздно понял, что пялится на листки с приоткрытым ртом. — Это наши, — довольным голосом принялся пояснять Родинка. — Ты, кстати, зря думаешь, что всем похуй, просто Лось пока запретил тебя тут навещать и доставать. Это Пылесос. Печалится, что я у него коробку с перьями выкинул. Из нее блохи лезли. Это Лось. Это Черный Ральф. Это Плакса ревет. Это Зануда — тоже ревет. Это Пышка... Спортсмен почти не слышал его, в каком-то ступоре перебирая листки. На рисунках Родинки все выглядели лучше, чем на самом деле. Красивее. Взрослее. Даже вечно зареванный Плакса и носатый неувязок Зануда были похожи на Тома Сойера с Геком Финном с иллюстрации в библиотечной книге. — А это Волчок. — В отличие от остальных портретов, изображение Волка было карикатурным — пошлым, глумным и настолько смешным, что Спортсмен не выдержал и фыркнул, придя в себя. Тут же от досады скомкал листок и сбросил с кровати. Родинка не заметил или сделал вид, что не заметил: — Вот Пузырь с роликов ебнулся. Вот Череп. Это офигенный я. Снова я... А это ты, — Родинка с серьезной миной протянул ему очередной портрет. — Когда не бесишься. Это был и он, и одновременно не он. Таким Спортсмен иногда видел себя в запотевшем дверном стекле — в раздевалке бассейна. Если долго смотреть, получалось представить себя уже Старшим. Взгляд казался серьезнее, челюсть — тяжелее, шея и плечи — шире. Он смотрел на этого карандашного себя, пока не заметил, что Родинка наконец свалил, забрав опустевший рюкзак. На следующий день к нему пришли все Хламовные во главе с Лосем. Лось молча посмотрел поверх очков на разбросанные по кровати рисунки и потрепал его по голове. Родинка, сменивший ботинки на обычные кеды, за спиной Лося помахал кулаками, изображая то ли моряка Попая, то ли самого Спортсмена. Он продолжал приходить каждый день, пока Спортсмен не пошел на выписку — приносил новые рисунки, пересказывал новости, просто болтал о чем попало, периодически доводил Спортсмена до белого каления и курил вместе с ним контрабандные сигареты прямо в палате. А к концу заключения в Могильнике Спортсмен неожиданно понял, что убивать Родинку ему расхотелось, хотя успокоительные давно отменили. *** Когда он вошел в комнату, Зануда с Плаксой отрабатывали какие-то приемы, топча вместо спортивных матов полосатый матрас. — Ура Спортсмену! — закричал Пышка. — А у нас вот перестановка, — гордо добавил Пузырь. — Уборку сами сделали! Теперь есть где покататься! — Порядок навели… — горестно прогудел Пылесос. Зануда с Плаксой замерли на матрасе, настороженно поглядывая то на Спортсмена, то на зашедшего следом Родинку. — Часы сними, придурок, — Спортсмен для порядка отвесил Плаксе подзатыльник и улегся на свою кровать, рассматривая преобразившуюся спальню. Кровати и тумбочки стояли у стен ровными рядами, лишние куда-то подевались. По мерзким кашпо Сиамца Макса, из которых вечно капало земляной жижей на пол, он никогда особенно не скучал, а сейчас со стен исчезли и все выцветшие плакаты, и древние календари, повидавшие еще прошлый выпуск. Вместо них по оказавшимся желтыми стенам бежали стада антилоп, лохматых буйволов, крались тигры и плелись индейские узоры. За его тумбочкой шел по штукатурке огромный лось, доставая рогами до потолка. Над одной из кроватей распластался в прыжке хвостатый пятнистый зверь. — А у меня — гризли! — радостно сказал Пышка и, привлекая его внимание, потыкал в расписанную стену. — Ловит лосось. — Лосося, — поправил его Родинка, усаживаясь в углу возле ящика с красками. — Тут у нас будет еще река и океан, а в океане косатки. Зануда с Плаксой снова принялись бороться. От этого жалкого зрелища заныло больное колено, наводя на внезапную мысль. Спортсмен отвернулся к стене и принялся задумчиво рассматривать культуристов, которых перестановка отчего-то не затронула. *** Физиотерапевтша дочитала им нотацию по технике безопасности, недоверчиво оглянулась на Родинку и ушла. В спортзале Спортсмену всегда нравилось — когда играло радио, солнце светило сквозь зарешеченные окна, и он чувствовал себя лучшим среди сборища слабаков, пытавшихся повторять упражнения. Но сейчас за окнами было темно, радио было заперто в подсобке с инвентарем, так что в их с Родинкой распоряжении остались только маты и то, что было приколочено к стенам. Родинка сбросил кеды и дождался, пока Спортсмен тоже разуется. — Вот смотри, — без обуви он оказался еще ниже ростом. — Ты думаешь, что любого победишь, потому что выше и здоровее? Ответ неправильный. Думаешь, если выучишь приемы, всех положишь? Нихуя. Я знаю приемы, но дерусь хорошо, потому что ни хрена не чувствую. Теперь понял, здоровяк? Спортсмен раскрыл рот, чтобы что-то сказать в ответ на дурацкую комедию, которую Родинка явно был намерен толкать весь вечер, вместо того, чтобы чему-то научить, но в следующее мгновение уже летел на пыльный мат вниз головой. Дух вышибло скорее от неожиданности, чем от боли, хотя колено неприятно заломило. — И что, — он хрипло хватанул воздуха и поднялся, — теперь колеса жрать? Ты хоть в курсе, что их хрен на что выменяешь? — Сначала жрать, да. А потом будешь только представлять, что съел. Осилишь? — засмеялся Родинка. — Будет раковый Шаолинь у нас. Без сна и отдыха. — Да пошел ты, — отряхнулся Спортсмен. — Еще заразишь чем-нибудь… — Ладно, я пошутил, ты посмеялся, — примирительно поднял ладони Родинка. — Ноги на ширине плеч, сейчас покажу медленно. *** Они не стали ни лучшими друзьями, ни тупыми мушкетерами, которые один за всех — Спортсмен вообще не верил в эту книжную чушь, в Доме он был с шести лет и ни разу не видел, чтобы чья-то «лучшая дружба» продержалась хоть пару недель. Просто Родинка оказался нормальным парнем, хоть и с заскоками насчет художеств. Он вправду хорошо рисовал и не стеснялся заявлять об этом, крайне гордясь собой, и как-то раз при всех отказал гонцам Мавра пойти и что-то там раскрасить у старших. Иногда эта его «звездная болезнь» страшно бесила Спортсмена, но со временем он понял, что Родинка в этом был похож на него — даже от стены с очередным «шедевром» он отходил с такой же довольной ленцой, вразвалочку, как Спортсмен от стойки с гантелями. Родинка и вправду остался в Хламовнике. Он хорошо прижился в Доме, быстро изучил все закоулки получше старожилов и вскоре перенес свою бурную деятельность в коридор, когда стены в спальне закончились. Даже дохлятина Кит на правах его кореша кое-чего достиг — хотя бы стал похож на человека, отжимаясь по утрам, и помог сносно разрисовать туалет. Как и Спортсмен, Родинка ничего не боялся, не избегал междустайных разборок, любил нарушать правила и первым придумал ночные гонки на колясках. Как и Спортсмена, его никто никогда не навещал. Время до Выпуска старших пролетело незаметно — часами в полутемном спортзале, синяками и царапинами, снегом и дождем, завтраками и ужинами, оценками, дюймами и фунтами в графе «рост» и вес». И долгожданный вечер, полный предвкушения невероятных тайн и событий, закончился для Спортсмена другим вечером — в смирительной рубашке. Из всех их — здоровых и полуживых, ходячих и колясников, нормальных и безнадежных, он один — самый лучший — не выдержал. *** Дом встретил его прежним — облезлыми серыми стенами и крошащимся крыльцом, словно и не было этих шести месяцев, проведенных в Наружности. О том, что он пробыл в психушке всего полгода, он узнал только на обратной дороге — от Черного Ральфа. Самому ему казалось, что прошло несколько лет, а может, и больше. Когда Ральф ушел к директору с бумагами Спортсмена, в дверях приемной возник какой-то странный Родинка. — Бля, ты совсем черный… — прошептал он, глядя на его руки. Спортсмен — хотя какой он теперь нафиг был спортсмен, выданные перед выпиской домовские шмотки висели на нем мешком, а ремень для джинсов, чтобы не свалились, пришлось одалживать у Ральфа, — равнодушно пожал плечами. Синяки от уколов давно уже не сходили, а может, Родинка имел в виду его лицо. Наверняка после полугода без свежего воздуха он стал похож на покойника Мавра. — Чувак, я дико рад, что ты не сдох,— Родинка дал ему сигарету и сел прямо на пол у его ног, игнорируя соседнее кресло. — Ты хоть что-нибудь помнишь? — Всё, — Спортсмен покрутил в одеревеневших пальцах сигарету и уронил. Родинка молча передал другую и протянул зажигалку. — Будут спрашивать, отвечай, что ни фига не помнишь, — быстро заговорил он, оглядываясь на дверь. — Всех допрашивали, даже младших. Даже Слона и Красавицу, пока Ян легавых не выгнал. Он прикурил и затянулся так, что сигарета зашипела. — Старика уволили. Воспитателей судить будут, чья смена была. И Ящиков. — И Ральфа? — почему-то спросил Спортсмен, глядя на Родинку и пытаясь найти, что же в нем казалось таким странным. — Первый, как всегда, красавчик. Официально у него был выходной, — после дымной паузы ответил Родинка и посмотрел на Спортсмена. И тот, наконец, понял, что Родинка зачем-то остригся налысо — не так, как брились иногда старшие, оставляя на макушке небольшой гребень, а под полный ноль. Под волосами, он, оказывается, тоже был пятнистым. Словно прочитав его мысли, Родинка усмехнулся: — Да вот решил сменить имидж. Спортсмен поверил. Наверное, потому что больше ему верить было не во что. *** Новость о том, что Родинка, сменивший кличку на Леопарда, стал вожаком Проклятых, Спортсмен воспринял без эмоций, как и свою новую кличку. Черным Леопард продолжал его называть со дня возвращения — наверняка надеясь взбесить и встряхнуть, как в былые времена, но то, во что теперь он — Черный, Спортсмен — превратился, ни встряхнуть, ни взбесить было не так просто, как раньше. В первые дни, пока Черного определили в Могильник на карантин, Леопард не вылезал из его палаты, наплевав на ругань Януса, и успел пересказать ему все события, которые произошли после смерти Лося. Сиамец Рекс тоже заделался вожаком, сколотив свою стаю. В Дом напривозили новичков, прежние группы расформировали, а младших так и не набрали. — Так что мы теперь не старшие, а крайние, блядь, — подытожил Леопард, когда новости закончились. Новый директор — Акула — определил Черного в стаю Волков. Черный не почувствовал ровным счетом ничего — он вообще теперь ощущал себя в Доме каким-то старым, и на все детские игры ему было наплевать. Леопард, узнав о распределении, сначала принялся ржать, как ненормальный, а после заработал красную полоску, ворвавшись к Акуле в кабинет и потребовав перевести Черного к нему в стаю. Он совсем не изменился — кроме того, что стал сверкать голым черепом и сменил кличку. И по-прежнему делал все как в последний раз — дрался, рисовал, пил все, что горело, и курил все, что мог достать. Только он сберег хоть какие-то вещи Черного. Только с ним Черный захотел поговорить о Лосе — но так и не смог. Их вечерние тренировки с Леопардом возобновились, но прежнюю форму Черный набрал совсем не скоро — гантели, с которыми он шутя занимался всего полгода назад, казались неподъемными, собственное тело — предательски непослушным. Леопард громко радовался его успехам, ругался еще громче, и Черный слишком поздно заметил, что тот перестал выбивать им пыль из старых матов и словно начал таять, став чуть ли не вдвое тоньше, чем был, когда только появился в Доме. Когда Леопарда не выпустили из Могильника после очередного медосмотра, Черный остался тоже. — Вот мы и поменялись местами, здоровяк, — засмеялся Леопард, глядя на глухо зашторенное окно палаты. Той самой, где всего несколько лет — целую вечность — назад, так же лежал под серым одеялом Спортсмен. А потом попросил Черного достать ключ от чердака. *** Они просидели на нагретой крыше около часа — молча курили одну за другой и рассматривали летние Расчески. — Сбегу, — первым нарушил молчание Черный. — Не сбежишь, — как-то слишком уверенно ответил Леопард. — Ладно, облегчу душу. Давно надо было. — Прямо здесь? — глупо пошутил Черный, пытаясь скрыть невесть отчего ударившую панику. Подумалось, что Леопард сейчас возьмет да и сиганет вниз в лучших традициях дешевого португальского сериала. — Ага, — Леопард сделал вид, что расстегивает ширинку. Черный пихнул его в бок: — Мудак. — Короче, — Леопард повертел зажигалку в пальцах, — ты никогда не задумывался, почему тебя вдруг вернули в Дом? Черный пожал плечами: — Крыша ехать перестала, вот и вернули. — Ну, а еще? — Да какая разница. Сейчас-то. — Разница есть, — медленно проговорил Леопард, глядя на ряды многоэтажек. — Я тогда случайно услышал. Ральф о чем-то с Акулой базарил, когда того только назначили. Ну и, в общем, от Лося какие-то бумажки остались, и в них он двоим проплатил Дом до выпуска. Тебе и… — Слепому, — прикрыл глаза Черный. — Точно, — Леопард пощелкал зажигалкой. — Только Слепой об этом не знает и никогда не узнает, если Ральф вдруг не хлебнет Рексовой дряни и сам ему не расскажет. Ты как? — Нормально. Все действительно было нормально — по-прежнему, не считая того, что теперь он бы не ушел из Дома, даже если бы вдруг перестали запирать на ночь ворота, а директор лично подарил бы ему билет на автобус. Теперь он был должен — нет, не должен — обязан, остаться здесь до последнего дня — из памяти к единственному взрослому в этом чертовом мире, для которого никому не нужный трудный подросток хоть что-то значил, который верил в него и сделал для него в жизни что-то настоящее. — Сфинкс тут загадал веселую загадку. Типа, кто свободнее — слон в саванне или тля на листке все равно какого растения? Узко мыслит в последнее время. Эти или-или ни к чему хорошему нашего котяру не приведут. Одно радует, я этого пиздеца уже не увижу, — Леопард закурил и передал ему зажигалку. — А хорошо здесь, да? Он сощурился на солнце и зевнул, откинувшись на Черного. Черному показалось, что он обнял воздух. Что под цыплячье-желтой ветровкой ничего нет, кроме ветра и сухих веток, за которыми бьется человеческое сердце. Сердце у Леопарда стучало очень ровно. Так тихо и мерно, что Черный почти сразу и против воли успокоился, словно ему вкатили транквилизатор. — Сидим как гомики, — проворчал Леопард. И устроился поудобнее. Когда они спустились с чердака, нацепляв трухи и паутины, у дверей Могильника их уже поджидал злой Янус. — Добрый день, был неправ, все осознал, безответственный кретин, гулял со старым другом, таблетки съел, — скороговоркой выпалил Леопард, затаскивая Черного за собой в Могильный коридор. — Пять сек, док. И я весь ваш. Янус тяжело прошагал мимо них и скрылся в кабинете. — Ну и кто, слон или тля? Кто свободнее? — спросил Черный, только чтобы не продлевать повисшую тишину, пропахшую дезинфекцией и смертью, от которой хотелось кричать и что-нибудь разбить, снести, разломать, и лучше собственной головой. — Как кто? Я, конечно! — Леопард засмеялся. — Да вообще все Проклятые. Ну, еще ты. Потому что мыслишь, как Проклятый, хоть и здоровяк. Моя заслуга. Сделал из тебя человека. Он похлопал по карманам ветровки, отдал Черному полупустую пачку сигарет, а потом зачем-то и саму ветровку. — Штаны тоже снимешь? — каким-то чужим охрипшим голосом спросил Черный. — Обойдешься, — фыркнул Леопард. — По жизни держись художников, брат. Искусство тебя облагораживает. Ну, еще мы же просто охуенные. Он улыбнулся Черному и, не оглядываясь, пошел по стерильно-белому коридору с рядами одинаковых пластиковых стульев. Черный остался сидеть на одном из них, смаргивая едкое, соленое, чтобы не видеть их — бегущих и летящих вслед Леопарду. Яркоперых тропических птиц. Полосато-пятнистых хищников. Легконогих охряных антилоп. Где-то хлопнула дверь. __________________ • Игра слов. Mole (анг.) — родинка, Mawle — имя. • “Leopard cannot change its spots” — никто не может изменить суть своей натуры (крылатое выражение) "American Heritage Dictionary of Idioms"