Моя ценность вернулась.

Тишина. Абсолютная, тяжелая и угнетающая тишина. Ей в это время суток самое место. Ночь прекрасна, ничего не скажешь. Тусклые, чуть подрагивающие огни фонарей освещают чуть мокрую от недавнего дождя дорогу. Около полночи. Все спят. Все укутались в теплое одеяло, уткнулись носом в подушку. Все, но не Он. Скелет сидит в парке на скамейке и смотрит на дорогу, выкуривая очередную сигарету. Тишину нарушил захлебывающийся, тяжелый кашель. Заядлый курильщик склонился в три погибели, откашливаясь. Он перебирает. Слишком много сигарет он начал курить. Если раньше – это семь-десять сигарет из пачки, то сейчас он выкуривает двойную, если не тройную дозу яда. Увы, но сейчас его некому останавливать. Джи достал еще одну сигарету и затянулся, «выдыхая» дым через глазницы, трещины в голове и нос. Со стороны это все выглядело забавно, словно чайник забавной формы вскипятился и дал о себе знать. Только, увы, Гастер!Санс не шипит и не пищит. Он вновь один. Разве это не то, чего он ожидал все то время, когда находился рядом с Фриск? По крайней мере, первое время. Ее присутствие лишало девственного одиночества, которым Ганс так дорожил. Стоит просто взглянуть в эти прекрасные алые глаза, что заглядывали в душу, давали надежды, возможно и ложные, как уже уносишься, теряясь во внутреннем океане из мыслей и собственных чувств. Даже сначала не осознаешь, что Эхо продолжает на тебя смотреть и едва заметно улыбаться. Фриск. Каштановолосая постоянно старалась развеселить угрюмого, немногословного и скучного в общении парня. Старалась узнать о нем больше, за что получала насмешливый, но теплый взгляд парня. И молчание. Все, что он знал он сам – говорил. Но о Гастере и Сансе пытался помалкивать. Ведь он не хотел причинять душевную боль невинной особе. Ей и так очень плохо, так еще и новости об отце и сыне. Не смотря на это, Ганс «звал» частичку Санса в себе, говоря о его чувствах к Эхо, если та, естественно, интересовалась. Нельзя ли назвать эту смешную, загадочную и глупую девушку его главным смыслом жизни? Эта дуреха постоянно пыталась заглядывать в мертвый, безразличный взгляд Санса. Сколько же раз он презрительно фыркал, выдыхал едкий дым своей сигареты ей в лицо, с довольным смешком и ухмылкой наблюдая за тем, как та морщится и кашляет? Но ему и ей, кажется, нравилось это. Но нет, не смейте думать, что его проказы оставались безнаказанными. За все их знакомство, Джи уже успел получить пару пощечин, возмущенного поведения шоколадноволосой и, даже, оскорбления. Но это того стоило. Любые увечия, чаще всего моральные (?), скелет получал лишь ради того, что бы услышать голосок немногословной подруги (?). Пусть даже голосок, в котором проскакивали нотки обиды и искренней (возможно) ненависти. Но через пару секунд все вновь прекращалось. И через это же время повторялось. Ссора за ссорой, шутки за шутками. Прикосновения за прикосновениями.. За ее внезапные перемены поведения Ганс и любил ее. Любил? Да. Все это грешное чувство зародил в смеси Санс. Точнее, его частичка. «Любовь. Какое великое, но страшное чувство. Сколько судеб она изменила. Сколько жизней погубила. Самое страшное, даже не то, что кто-то умирает из-за неё, что кто-то меняет свой жизненный путь или мировоззрение, а то, что любовь возникает спонтанно. И, сколько бы ты не старался, сколько бы не пытался, если ты влюбился, ты не в силах противостоять этому. Можно всячески заглушать это чувство, стараться не думать, забыть, но… Если влюбишься по-настоящему, уже ничто не поможет…» Часто Гастер!Сансу вспоминалась данная цитата. И он безумно любил ее. И был благодарен Гастеру за такой вот весьма интересный текст, который Ученый вычитал в одной из книг про любовь. Но сколько раз Ганс говорил себе, что эта девчушка – обманывает. Заговаривает ему зубы, старается воспользоваться им. Однако, все мы знаем, что это не так. Это были отговорки. Отговорки, что давали Гансу не смущаться при контакте с Фриск. Черт, он ведь серьезно любил ее. Был без ума от ее речей, мягких волос, что целовал во время объятий, пусть и не долгих. Она этого никогда не замечала, а если, вдруг и замечала, то не подавала виду. За это он был благодарен ей. Сколько же раз Эхо засыпала на коленях скелета, а тот целовал ее в лоб, шею, щеки, не смея притрагиваться до губ. Не он должен был стать ее настоящей любовью. Он – ошибка. Да и скелет не умеет целовать. Благо, Фриск не замечала его действий, да и откуда ей знать об этом? Это было прекрасно. Все его воспоминания о сей незабываемой личности стали тем, что он вспоминает перед сном, во время нахлынувшей на него грусти. Ох, ха. Он всегда вспоминает о девушке. Но сейчас все изменилось. Он один. Он пуст. Ох, да это же еще один каламбур. - Ну же, неужели я на самом деле так ПУСТ? – Заявляет одинокому фонарю в парке Ганс и смеется. Но не радостно, нет. А сожалеюще, грустно. Этот чертов ком в горле заставляет того зажмуриться и спрятать усталое лицо в руках. Все же кончилось, разве не так? Она отпустила его. Она дала ему знать, что любит его, что чувства взаимны. Но его ценность исчезла. Его единственная ценность. Бесследно, словно растаявшая снежинка на щеке. Джи рваны выдыхает, вновь закуривая очередную сигарету и с ненавистью откидывая пустую пачку от отравы в сторону. Но ведь помимо Фриск у него были и другие ценности. Как, на счет, воспоминаний Санса? Или того же Гастера? Он же благодаря этим двум помнил Андайн, Папайруса, Альфис, Гриллби.. да кого он только не «знал». Но его рассуждения прерывает чей-то громкий всхлип. Всхлип полный боли, отчаяния. Любви и ненависти. Его кто-то окликнул. И этот голос был до боли в груди знакомый, полюбившийся ему. Голос, что вгрызался в сердце костлявого, который звучал, словно колыбельная родной матери. Неужели это.. - Джи..... Из уст дрожащего всем телом силуэта вырывается его имя, словно стон от боли или же, наоборот, облегчения. - Милая, глупышка.. котенок... – Всего лишь набор тех прозвищ (?), что давал каштановолосой скелет в Подземелье. Боль. Жгучая боль и надежда пронзили сердца обоих. Джи ринулся к ревущей Эхо, молниеносно сокращая расстояние между ними. Объятья. Такие долгожданные, приятные и пропитанные теплом. Алоглазой ничего не оставалось, так что та лишь обмякла в его объятьях. «Моя ценность вернулась.»