Тело

Мясник Тилль окинул лежавшее перед ним тело таким сочувствующим взглядом, на который вообще был способен. Ему не было его жаль, как и всех остальных самоуверенный глупцов, которые считали себя такими стойкими, такими особенными, что сами приходили к нему, прося принять в форт. Между теми, прошлыми, и этим было лишь два отличия: тело пришло не само, его принесли берсерки, и оно еще подавало признаки жизни. – Эй, ты живо? – спросил он, тряся худое плечо мясистой пятерней. Тело что-то невнятно прохрипело, пытаясь выплюнуть скопившуюся кровь во рту и подняться, но не получалось. Тилль вздохнул, небрежно подхватил тело и рывком поставил на ноги. На ногах тело стоять не могло, отчего почти сразу завалилось на главу третьего форта. – Тебя соперников выбирать не учили, ты, пушечное мясо? – бывший топорник потряс тело, как тряпичную куклу. – Я вам не пушечное мясо, – слабым девичьим голосом проговорило тело, на Ингвара Бориславовича уставились два злобно-обреченных глаза. Топорник аж ахнул от неожиданности. – Даже говорить в состоянии? – удивился он, – А я тебя недооценил! Тебе годков-то сколько? Семь с половиной? Тело замотало головой, держать которую сил не было. Это была девушка. Из тех, у которых даже в сорок лет спрашивают паспорт в магазине при покупке алкоголя, настолько трудно верится, что они достигли хотя бы семнадцати. – Что за черти тебя сюда притащили? – Ингвар Бориславович усадил девичье тело на единственный ветхий стул, запоздало вспоминая, что притащили сюда тело черти из его же форта, – И что делать с тобой прикажешь? Девичье тело молчало, либо не могло больше говорить, либо само не знало. Бывший топорник чуть смягчился. – Тебя зовут-то как? По кому поминки справлять? Голова мотнулась в сторону старой тумбочки, на которой лежали вещи из рюкзака несчастного тела. – Ну сейчас глянем...– Тилль выудил паспорт, попутно засовывая в рот очередную сигарету, – Александра Евгеньевна, значит... 16 лет... Что же ты, Саня, лезешь-то, куда не просят? Саня не то вздохнула, не то всхлипнула. – Я не лезла, это они... – Не виноватая я, он сам пришёл! – передразнил Тилль, глубоко затягиваясь, – Ты понимаешь, что мне вас уже закапывать негде? Все полки в морозилке забиты, хоть жри вас, собак! Если ты подохнешь, я из твоих зубов ожерелье сделаю, а тебя скормлю кому-нибудь. – А если не сдохну? – Саня подняла голову, но тут же начала заваливаться вперед. Мясник толкнул ее обратно, задумчиво погрыз фильтр желтоватыми зубами. – Ну, не сдохнешь, так добью, – наконец сказал он, и тут же хрипло рассмеялся, будто очень удачно пошутил. – Не надо добивать, – простонало тело-Саня, – дайте лучше воды. Тилль снова удивился, но воды дал. Саня шумно прополоскала рот и горло, сплюнула кровавую воду себе на штаны. Тилль наблюдал за ней с интересом, потом резко вырвал из рук бутылку, и выплеснул содержимое ей в лицо. Саня закашлялась, но, видимо, ей стало легче, ибо она распахнула глаза и резко подняла голову. – Вы правда меня добьете? – спросила она, наверное, только сейчас осознав всю паршивость своего положения. Тилль добродушно прищурился. – Ну а что с тобой делать ещё? Для работы ты не годишься. – Почему не гожусь? – Саня попыталась встать, но снова завалилась на Тилля, который на этот раз заранее встал ближе, – Я многое могу! Мясник рассмеялся. – Тебя ноги не держат, а ты хочешь дальше драться. Нет, тебя легче гиелам скормить. Саня крепко вцепилась в огромную руку. Она не считала мир розовым и радужным, но от мысли, что где-то кого-то скармливают страшным зверям, закрутило живот. И ведь толстяк вряд ли врал, по нему было видно. Мясник Тилль снова расхохотался. – Такая ты забавная! На ногах не стоишь, жмешься ко мне, как слепой котенок, тебя же топор перевесит! Черт с тобой. Уходи, если сможешь. – А если не смогу? Тилль пожал жирными плечами. – Будет у меня новое ожерелье! Саня ждала, что он расхохочется, но он смотрел серьезно. Ноги дрожали, спина болела даже сильнее, чем голова, которой её пару раз хорошенько приложили о стену. Она обреченно вздохнула. – Как вас зовут? Ингвар Бориславович искоса глянул на неё. – Слушай, Саня, иди, пока отпускаю. Не можешь идти – ползи, лети, катись, не нужна ты мне тут, короче, – он поднял ее со стула и толкнул в сторону двери, – Тебя мамка, небось, уже вовсю ищет. Саня шаталась, но не падала. – А нет у меня мамки, – она пожала плечами почти безразлично, – И папки нет. И дома, похоже, тоже. – Печально, – Тилль щелчком кинул окурок в пепельницу, но промахнулся, – Могу подсказать отличную теплотрассу, у которой можно переночевать. Еще можешь пойти в больницу, они обязаны тебе оказать помощь... – Я вас прошу! – оборвал Тилля плачущий голос, на Мясника уставились два обреченно-беззащитных глаза, – Вы – моя последняя надежда! Тилль хотел достать новую сигарету, но пачка оказалась пустой. – Да с черта ли?! – Ингвар Бориславович швырнул пустую пачку в сторону, – Послушай, деточка, я тебе не благотворительный фонд и не мать Тереза! Хочешь сюси-муси, иди к Тигранычу, иди к Долбушину, но не ко мне! У меня что, лицо слишком доброе? – Я ничего не умею, чтобы идти к другим, – Саня даже не поворачивалась к главе третьего форта, – Белдо выкинул меня, когда понял, что мне не удастся подсадить эля, я не нужна им. – А мне нужна? – Тилль оперся о тумбочку. Ему, с его весом, было трудно долго стоять. Напористая малолетка начинала раздражать, Мясник уже жалел, что не добил её сразу. Он шумно выдохнул, – Саня, последний раз тебе говорю: не доводи до греха, ничего не мешает мне проломить тебе череп! – Ну так проломите! – голос Сани сорвался, она резко развернулась, в глазах потемнело, ноги подкосились. Огромный мужчина стоял на месте, даже не дернувшись, чтобы помешать упасть ослабевшему телу. Он безразлично смотрел на эту жалкую смесь кожи, костей и мешковатой одежды, прикидывая, отрубить голову или проломить череп топором. В кармане завибрировал телефон. Тилль, пыхтя, достал его, мальком глянул на экран. Звонил Паша. – Пап, – забасил голос сына, – Шныры отправили на зимовку Люську. Ну эту, помнишь, которая еще визжала постоянно? Которая еще за сигаретами тебе бегала. И закладка с ней была. Мы с пустыми руками возвращаемся. Тилль прикрыл глаза, обдумывая слова отпрыска. – Ну главное, что сами живы, – наконец ответил он, – Вместо закладки притащите мне что-нибудь другое. Он нажал на отбой, и небрежно кинул телефон на тумбу, в один шаг подошел к телу. – Ладно, Саня, – он поднял её, и снова усадил на стул, – Слышишь меня? Саня слышала, но глаз на Мясника Тилля не поднимала. – Убейте меня быстро, – тихо попросила она. – Буду знать, но это не сегодня, – он повернул её лицо к себе за подбородок и, прищурившись, посмотрел в глаза, – Я курю Мальборо красные. Каждый день в полдень ты должна стоять тут с блоком. Я выдам тебе топор, а мой сын научит делать так, чтобы продавали. Тилль прищурил маленькие глазки и расхохотался так громко, что стены, кажется, задрожали. У него не будет нового ожерелья из зубов.