Alone

      Это уже третье утро.       Третье утро с тех пор, как он всадил пулю в своего бывшего друга и скинул его тело в реку Готэма.       Но первое утро, когда Эдвард Нигма нашёл в себе силы встать с кровати.       Когда он принимает душ — сначала с тёплой водой, потом холодной — он ненадолго задумывается о том, было ли холодно Освальду. Было ли ему больно, когда ледяная вода заполнила его лёгкие.       Что-то разгорается в нём. Резкая боль врезается в него так глубоко, что ему даже не удаётся устоять на влажном полу, потому он опирается о настенную плитку.       Он остаётся в таком положении вечность, как ему кажется, просто дыша, позволяя холодной воде заморозить его.       Когда Эд выключает воду, он весь дрожит, губы синие, и зубы стучат.

***

      После того как он быстро натягивает на себя одежду — штаны и старую мятую рубашку, он заставляет себя хотя бы побриться.       Когда стоит перед своим шкафчиком, готовый избавиться от тёмной щетины, покрывающей его лицо, он колеблется. Боже, он выглядит ужасно.       Эдвард усмехается, видя своё отражение.       — Посмотри на себя, — злится он, прищуривая глаза от отвращения к самому себе, смотря на взъерошенные волосы, темные мешки под глазами и, судя по виду, едва ли не измождённое и пепельно-бледное лицо.       Слишком сильно он похож на себя прежнего — на человека, которым он отказывался становиться, но которым ему приходилось бывать.       — Когда я познакомился с тобой, ты был нервным, паникующим неудачником. Ты был никем. Я создал Эдварда Нигму.       Он резко выдыхает.       Сжав губы в тонкую полоску, Эд сдавливает края раковины так, что костяшки пальцев белеют, и смотрит в зеркало с пренебрежением.       — Нет. Это не так.       — Да неужели? Позволь не согласиться, мой дорогой старый друг.       Его сердце замирает.       Нет!       Однако в глубине души Эдвард ожидал этого. В конце концов, то же происходило и с Кристен, после того как он убил её.       Он пытается игнорировать фигуру, выходящую из-за полутёмного угла ванной комнаты.       — Ты не настоящий. Ты не настоящий, — повторяет он как мантру, жмурясь изо всех сил.       — Конечно, я не настоящий. Ты же пристрелил меня, помнишь? Я мёртв.       Эдвард перестаёт дышать — его грудь сжимается от боли.       — Уходи. Отсюда, — рычит он сквозь стиснутые зубы, вцепившись в края раковины ещё сильнее.       — Я здесь только потому, что ты хочешь, чтобы я здесь был, Эд.       — Нет, — говорит Нигма, морщась, перед тем как выпустить визгливый смех. — Нет, нет, нет. Всё это в моей голове. Я могу сделать это. Ты можешь сделать это, Эдвард…       — Ты скучаешь по мне.       Наконец Эд оборачивается, в уголках его широко открытых глаз стоят слёзы.       Всё внутри него дрожит, а сердце совсем не бьётся.       Пара слишком хорошо знакомых зелёных глаз уставилась на него.       Глаза Освальда.       — Уходи, — выдавливает он, ощущая, будто его горло стянуто тугой веревкой; глаза печёт, когда первая слеза скатывается по его щеке.       Освальд смотрит на него, склонив голову.       — Я не могу, — говорит он самым серьёзным тоном. — Ты хочешь, чтобы я здесь был, помнишь? Я только что говорил тебе…       — Я слышал, что ты сказал… — цедит Эдвард, сжав кулаки, когда он смотрит на своего бывшего друга или его версию в своей голове.       Губы Освальда расплываются в небольшой, почти довольной улыбке.       — Хорошо.       — Ты правда ошибаешься. Я не хочу, чтобы ты здесь был, — продолжает Эдвард, впиваясь ногтями в ладони. — Определённо нет.       Освальд снова качает головой и выглядит почти невинно.       — Но тебе не хватает меня, не так ли, Эдвард? Это можно сказать по тому, как ты выглядишь. Прошло всего три дня, а ты уже сходишь с ума, да? — Он выпускает небольшой смешок, и кожа вокруг его глаз собирается в морщинки.       Отчего-то, когда Эд слышит знакомый смех Освальда, в его животе оседает беспокойство. На долю секунды он задумывается о том, что попался в ловушку своего ума, и решает смириться с фантазией, проявляющейся перед ним. Только Освальд и он. Как в старые добрые времена.       — Ты жалеешь? — Эдвард поднимает брови. — Я о том, что ты убил меня. Ты жалеешь об этом, Эд? — Освальд спрашивает таким мягким голосом, что Эдвард чуть ли не начинает плакать ещё больше. Внутри него — тоска, находящаяся глубоко и ноющая, просящая его просто приблизиться и обнять своё воображение. И никогда не отпускать.       И всё же он не глупый. Эдвард знает, что не может это сделать. И знает, что не может жить в фантазиях. Не тогда, когда Барбара, Табита и Бутч пытаются захватить власть над Готэмом, уже спланировав избавиться от него. Потому что, конечно, он знает об их планах.       Готэм — теперь его ответственность. Он должен делать то, что правильно. Для себя. И сам.       Ведь ему лучше быть одиноким.       Так что когда Освальд делает несколько шагов к нему, с яркими эмоциями рассматривая его лицо своими зелёными глазами, Эд чувствует, как паника разрастается в нём. Он не может позволить этому произойти. Он не будет слабым когда-либо снова.       Поэтому он кричит так громко, насколько позволяют ему лёгкие, удивляя Освальда и заставляя его отступить:       — Уходи! Я больше не хочу видеть тебя, Освальд. Даже не хочу помнить тебя. Хочу забыть, что ты вообще существовал. Я ненавижу тебя, — он почти задыхается на последних словах, потому как слюна брызжет изо рта, а сердце колотится в груди.       Вдруг улыбка исчезает с лица Освальда, и он начинает учащённо дышать.       На передней части его белой рубашки растягивается тёмно-красное пятно. Зелёные глаза наполняются слезами.       — Я люблю тебя, Эд, — шепчет он, когда кровь начинает сочиться из уголков его рта. Нигма замечает, что на его лице то же выражение, что и тогда, когда он стрелял в него.       Отчаянный, уязвимый, и все же заверяет человека, который собирается убить его, что любит его. Что они должны быть вместе.       — В глубине души ты тоже любишь, Эд. Во всяком случае, ты привык ко мне. Когда-нибудь ты поймёшь, — с трудом произносит Освальд, и больше крови выходит из его рта.       Эдвард застыл на месте, не двигается, не реагирует. Он даже не хочет поправлять Освальда. С этого момента нет. Он просто позволяет разуму пытать его изображением Освальда, умирающего перед ним, но на этот раз все это — болезненный и ужасный триумф.       Он позволяет этому случиться, потому что он этого заслуживает. Заслуживает того, чтобы смотреть, как его лучший друг умирает. Его единственный друг.       — Ты хладнокровно убил того, кого любишь.       Эд едва может дышать в этот момент, потому что его горло и грудь сдавило. Он должен стерпеть это. Тогда все закончится. Он будет один. Умиротворённый.       Да?       Освальд поднимает руку, отчаянно пытаясь дотянуться до Эдварда, но медленно опускается вниз в лужу крови вокруг него.       И так же, как несколько дней назад, Освальд говорит ему:       — Я нужен тебе, Эдвард Нигма. Так, как и я нуждаюсь в тебе. Мы не можем друг без друга.       — Я знаю, — Эдвард, наконец, шепчет, после того как Освальд затихает и его маленькое тело оседает на пол, пропитанный кровью. — Я знаю, я знаю, — повторяет он на этот раз срывающимся голосом. — Я знаю, Освальд. О боже…       С мучительным всхлипом Эдвард Нигма опускается на пол, на котором нет и малейшего следа того, чему он только что был свидетелем.       И он остается один.