Два часа ночи, когда я вновь начну Горько плакать. Безмолвный звук одиночества Хочет сопровождать меня в постель
Шоё медленно открывает глаза и пытается осмотреться вокруг. Всё те же обои, всё тот же письменный стол, тот же волейбольный мяч. Все как обычно. Почти все. Хината шумно выдыхает, смотря на фотографию их команды. Слезы вновь накапливаются в уголках глаз и юный волейболист делает глубокий вдох и часто-часто моргает, пытаясь не расплакаться снова. В голове всплывают слова, сказанные сегодня днем. И все попытки сдержать рыдания рушатся. Подушка уже промокла от слез, горло рвет от рыданий, но парень сдерживается. Уже довольно поздно и Шоё не хочет разбудить родителей и Нацу. Рыжеволосый не хочет, что бы его видели в таком состоянии. На телефон приходит сообщение, и Хинате приходится оторваться от подушки, что бы посмотреть, кто же решил написать в два часа ночи. Кенма. Это имя греет душу и хоть немного заставляет улыбаться, даже в такой момент. «Ты как там? Что случилось? Сегодня я не получил от тебя ни одного сообщения, да даже ни одного смайлика. Всё хорошо?» Нет, ничего не хорошо. Первогодка понимает это так же ясно, как и то, что у него на руке пять пальцев, что небо голубого цвета, что он в полном и беспросветном дерьме. Влюбиться в друга. Что же еще может быть лучше? «Не совсем» — честно отвечает Шоё. Видимо, этих двух слов хватает Козуме, что тут уже далеко не «не совсем». Тут полное «вызывайте службу спасения». «Приезжай ко мне завтра с ночевкой. Отпросись у капитана с тренировки, скажи что заболел, но приезжай. Я попытаюсь тебе помочь» — вечно молчаливый связующий чрезвычайно активный сегодня. И на это была причина. Хината всю ночь не спал. Глаза покраснели от слез, руки дрожали, словно первогодка всю ночь отжимался, да и сам вид у него был не очень. — Вам не кажется, что наше солнышко немного… — протянул Ноя, смотря на то, как вяло разминается Шоё — Потускнело? — Возможно — так же тянет Савамура. Но даже он понимает, что тут уже далеко не «возможно». Хината потух. Весь, полностью, до конца. Поэтому, Даичи подходит к первогодке и по-отцовски кладет ладонь ему на плечо. — Хината, что-то случилось? — Нет, нет, все в порядке — тянет рыжеволосый, улыбаясь. Это немного успокаивает капитана, но осадок в душе остается. — Я просто немного приболел. Не мог нормально ночью уснуть. — Может тебе тогда пойти домой? — Даичи-сан, все хорошо, я смогу тренироваться — уверяет капитана Шоё. Слишком активно уверяет. Переигрывает. — Нет, иди домой. Может с тобой Кагеяму послать, чтобы он тебя проводил? — выражение лица рыжеволосого на мгновение замирает, но тут же преображается в испуганное. — Не надо. Я сам. Я сам дойду, все хорошо. Я справлюсь — первогодка пулей вылетает из спортзала и как был в спортивных шортах и футболке убегает в сторону дома.Я лишь тень парня, Которым хочу быть больше всего. Я лишь оболочка парня, Которого когда-то хорошо знал.
Кенма ждет. Парень умеет ждать и всегда дождется своего непутевого, активного друга. Солнце, которое может заставить Козуме улыбаться. Но когда рыжеволосый выходит из электрички, связующий Некомы впадает в ступор. Шоё не улыбается. Не идет вприпрыжку, не голосит как ненормальный, завидев второгодку. Он молча подходит и лишь тихо произносит: — Не спрашивай ничего, пока мы не останемся одни. И парни бредут к дому Козуме в полном молчании. Это на руку обоим. Кенма успевает продумать то, что первым делом спросит, Шоё — что ответит. Наконец, парни приходят домой и остаются совершенно одни. Словно догадываясь, что произошло и что будет с Хинатой, связующий наливает в стакан воды и берет салфетки. — Идем в мою комнату. Рыжеволосый усаживается на кровать, тут же поджимая ноги под себя. Он весь сгорбился, словно пытаясь казаться еще меньше, чем есть. Кенме ужасно не хочется начинать разговор. Но иначе из друга слов не вытянешь. — Кагеяма? — спрашивает проницательный парень и тут же по реакции друга видит, что попал в точку. — Ты ему признался? — Шоё утвердительно кивает, опуская голову еще сильнее. Блондин протягивает салфетку, которую тут же использовали по назначению. — Давай, рассказывай. Я тебя выслушаю. — нежно шепчет Козуме, касаясь дрожащих пальцев погасшего солнышка своими. У Хинаты прорывает плотину. Парень рассказывает. Давится слезами, рыдает, сжимает руку друга, пытаясь что-то втолковать ему, снова рыдает и сокрушается. — Я ведь… Сам попросил его поговорить. Он же умный, он должен был понять. Так я думал. Когда мы вчера остались одни, я рассказал ему все. Что первое время жутко его ненавидел, что потом понял, что он хороший друг, что стал замечать его уже давно, что он для меня стал чем-то большим, чем просто друг. Что стал замечать его улыбающиеся глаза, такие прекрасные, синие, в которых я просто тонул. Что стал желать видеть его каждый день, каждую минуту, каждую секунду. Что я влюбился в него, как младшеклассница в поп-идола — Шоё кое-как подавил очередной всхлип. Кенма протянул стакан с водой своему другу. Рыжеволосый попил и продолжил свой рассказ: — Он меня выслушал, словно давно все это знал. Но сказал, что я для него просто друг и не больше. Что для него такое как минимум необычно, потому что мы оба парни. Кенма кивнул, понимающе смотря на рыжеволосого. Тот выдохнул, вытирая слезы и продолжил: — Я сказал ему, что даже не думал о взаимности, что просто хотел сказать это, что бы не скрывать. Но на душе так больно. Словно мы были в месте сто тридцать тысяч лет и тут расстались! Я понимаю, что веду себя глупо, по-детски. Он же не виноват, что я чертов гей! — восклицает первогодка, сильнее стискивая пальцы Козуме. Тот слушает. Как и обещал. Парни говорят пол ночи напролет, хотя, говорит Хината. Кенма лишь изредка успокаивает друга, когда тот начинает беспрестанно рыдать. Наконец, слова заканчиваются. Шоё притихает, что дает знак Кенме. Второгодка расстилает постель другу в гостевой комнате и дожидается пока тот ляжет и заснет. После уходит в свою комнату, так и не заметив, что маленький волейболист не спит. Он лишь тихо шепчет себе под нос слова одной песни, которая так хорошо описывает его состояние.Разбитые кусочки Едва дышащей истории, Где когда-то была моя любовь. Теперь здесь лишь я И одиночество…
И засыпает, напоследок прошептав имя того, который никогда не обратит внимания на это маленькое солнце.