Просыпаясь в кровати, в которой спишь ты, я обойду руками лживую ауру. Прикрывая одеялом
твои свои оголенные локти. Нежно.
Притворяешься спящим. Видишь сон, который уже исчез. Дышишь, не вздрагивая.
— Спасибо.
Я встану и поверю тебе, пытаясь тихонько выйти из комнаты, пытаясь бесшумно упасть на колени, пытаясь молиться так, чтобы не услышал ты. Молиться о твоей смерти.
А ты будешь стоять за спиной, опираясь рукой на крест моих плеч, будешь легонько поглаживать молча.
Нет-нет, ты спишь, я видел.
Да-да, я слышу твое дыхание. Не тут. А там, вон с той комнаты.
Нашей моей комнаты.
— Помнишь смех?
Я задыхаюсь пылью, глухо кашляю. По горлу, как по горе, лезет страх, опираясь ногами о большие камни, закидывая длинную веревку на язык, медленно поднимаясь, боясь упасть куда-то вниз, во внутрь меня.
Не поворачиваюсь. Все равно никого не увижу.
Вопрос не повторяется.
Он я знаю ответ.
Да, помню.
Воздух поднимается к потолку, а пол проваливается этажом ниже. Я все еще на коленях. Вишу. Вижу. Не вижу. Не ви… Когда не было «я» и «ты», не было «Баженов» и «BadComedian», только целое и правильное — «Евген».
«А кому, черт побери, нужна правильность?», — спросил ты тогда.
«Никому!», — ответил я, улыбаясь.
И тогда ты вышел из меня. Буквально.
Мы танцевали улыбками, танцевали телами, танцевали душой. Одной.
Я был рад.
Еще тогда, впервые попробовав твоей воды, удивился её горечи. Ты сказал, так надо. Я поверил.
А после она стала сладкой. Я пил её из твоих глаз, уст, наслаждаясь, думая, что это я превратил твою боль в счастье. Но она становилась все слаще. И слаще. Пить было невозможно. Ты сказал, так не надо.
Я не понял.
А ты поднял уголки губ, опуская уголки глаз. Это была страшная улыбка. После я не мог смотреть на
тебя себя.
Разрушил. Всё. (кто?)
Мы.
И
Увлечение.
Нет.
Только мы.
Обнимая со спины, ты дышишь мне на ухо. Поднимаюсь, иду на кухню. Огонь зажигалки целует сигарету. Общую.
Твоя вода теперь — сахар.
Скоро будет карамель.
Ведь если океан высох, его не наполнить проточной из крана. Поэтому я подожгу сухой ров. Закончу превращать воду в огонь.
Не белой плитой. Не желтым пламенем. Синим-синим, горьким-горьким газом.
из окна моего уже пошел дым,
светофоры мигают желтым
— Не прощаю.
— Спасибо.
— Прекрати благодарить.
— Ты слышал?
— Да.
— А я верил.
— Да.
— Прости.
Глухо. В ушах. Твоих.
повсюду нитки клейстер на плите,
ты на полу в полусобранном виде
Железные плоскогубцы лежали не на своем месте. Пусть теперь зажмут трубы
твоих моих рук. Так будет лучше для
меня тебя. Поверь.
готов признаться, получилось не очень классно
пассатижи лежат в луже красной
Я разберу себя по кусочкам и склею заново. Смешно, получается забавный пазл из человеческого тела и души, что густо перемешались бурым и красным. У меня получится, не бойся. Не бойся, помоги.
Помоги
.
не удалось собрать тебя по кускам,
а цель казалась так близка
— Не прощаю.
полыхают шторы и обои,
вместе с дымом я отправлюсь за тобою
— Спасибо.
с меня сдирает кожу пламя, а я хохочу,
должно быть больно очень-очень, но, а мне ни чуть
— Не бойся, теперь я знаю, как надо. Не бойся. Я знаю, — пламя урчит, прерывая шепот, пожирая мягкие пазлы, искрясь на волосах, — Убивая
тебя себя, я воскрешаю нас.
