Гринч и Гринч

В принципе, это было довольно легко объяснить. Почти восемьдесят процентов населения Америки так или иначе причисляло себя к христианам, и ни Чехов, ни Сулу не имели ничего против их религиозных праздников, да только вот... По их ощущениям праздник этот все справляли не потому, что чтили своих богов, а просто для траты денег. — Нет, Кирк, — устало повторил Сулу одному из двоих своих соседей по комнате, тому, который уже пару недель как начал жечь свечи. Это было против правил кампуса, но даже преподаватели закрывали глаза на все нарушения с первого числа декабря, что, вообще-то, было несправедливо. — Я не буду принимать участие в Тайном Санте. — Но все принимают участие. — А я не принимаю. — И я не принимаю, — пробурчал с верхней полки двуспальной кровати Чехов. — Ну вы странные, — фыркнул Кирк недовольно, — как гости этой страны, вы должны уважать наши традиции! — Мы их уважаем, — праведно возмутился Чехов, — но мы не обязаны праздновать ваши праздники! В них нет ничего плохого, и на Рождество мы с удовольствием попробуем то, что для нас обещали приготовить Рэнд и Чапел, и с не меньшим удовольствием мы поедим этот традиционный шотландский пирог, который собирался принести нам Скотти, но... — Мы не обязаны тратить свои деньги на празднование того, что в наших семьях отмечать не принято, — закончил его длинную речь Сулу, и Чехов удовлетворительно кивнул. — Тем более — целый месяц. Впрочем, ни Сулу, ни Чехов не были удивлены, что Кирк был не единственным, кто полоскал им мозги. Хотя... Не одни они не желали навязанного празднества, но Ухура довольно быстро сдалась, так что во всей их компании они остались вдвоем. Гордые. Стойкие. Не рождественские. — Ну вы Гринчи, — недовольно пробормотал Маккой, задумчиво разглядывая бутылку в своих руках. — Я вот дарю Скотти скотч, это хороший подарок от Тайного Санты. Могли бы и к нам присоединиться из вежливости. Сулу покачал головой. Он начал уже уставать от всего этого бардака, который в Соединенных Штатах считался чуть ли не главным праздником во вселенной, и, если поначалу Рождество вызывало у него интерес, то теперь Сулу хотелось просто отстраниться от всех гулянок. Но сбежать от них было просто невозможно: всего за пару дней до Сочельника они начались даже в коридорах. — Если кто тут и Гринч, — фыркнул Чехов недовольно, — так это мистер Спок. Маккой медленно поднял глаза и посмотрел Чехову за спину, пряча бутылку, а Чехов слишком часто встречался с таким приемом в фильмах, и потому не повелся. — Он не может стоять у меня за спиной. Что ему делать в кампусе? — Поверьте, мистер Чехов, у меня есть важные дела, — холодно произнес мистер Спок, еще более бледный, чем обычно. Чехов обернулся, и у Сулу аж внутри все сжалось: Павлу, возможно, грозили неприятности, а все, о чем он мог думать — это глупая шапка их преподавателя по высшей математике, которая, правда, хорошо скрывала его странные уши. — А вы, доктор Маккой, — склонил голову мистер Спок, обходя Чехова, — пусть и старше многих, но должны подчиняться правилам. Я прошу отдать мне алкоголь. Он протянул руку, и Маккой сделал шаг назад. — Какой алкоголь? — Я уже видел бутылку скотча, отрицать бесполезно, — настоял преподаватель. — Это подарок. — Запрещенный в кампусе. Будьте добры, — снова протянул руку мистеру Спок, и Маккой, уныло вздохнув, вверил ему бутылку. Стоило мистеру Споку удалиться, Маккой бросил довольно злобное: — Вот гоблин! — и покосился на Чехова с Сулу, которые лукаво улыбались. Хоть кто-то из преподавателей прекратил закрывать глаза на творящиеся бесчинства, и это было неожиданно приятно для тех двоих, кого беспорядок уже достал. — А вы двое, — хмыкнул Маккой, — вот так же всем удовольствие ломаете, знайте! Если кто кому и ломал удовольствие, так это жесткое навязывание «праздничного настроения» в магазинах, кафешках и даже библиотеке. За весь месяц перед Рождеством Сулу и Чехов получили выгоду лишь один раз: притворившись гей-парой, они пообедали в одном из ресторанов города вдвое дешевле, чем могли бы. На миг Сулу даже опечалился, что они не могут регулярно получать скидки на двоих, на что Чехов, подметил, что, в принципе, никто не знает, геи они или нет. Сулу тогда согласился, но в тот же вечер Кирк, сжегший своими рождественскими свечами занавески в их комнате, окончательно испортил эти дни для Сулу и Чехова. Как внезапно и их любимые девчонки тоже перешли на темную сторону, взявшую на месяц зелено-красные оттенки. — Что значит вы не пойдете в церковь? — возмутилась Чапел, и Кирк ей поддакнул, продолжая жевать кусочек утки. Чехов и Сулу, до того поблагодарившие ее и Рэнд за прекрасный ужин, как раз встали из-за стола, чтобы уйти, но у их товарищей явно были другие планы. — Ну... Я атеист, — пробормотал Сулу настороженно. — А в России другая конфессия, — поддакнул ему Чехов, под зорким взглядом друга умыкая со стола имбирную печенку. — Но вы обязаны! Почему вы празднуете Рождество только тогда, когда вам удобно? — взяла большую ложку Чапел, и теперь это стало выглядеть по-настоящему угрожающе. — Но я тоже не пойду в церковь, — вдруг подала голос Ухура. — Мы праздновали Рождество с вами, потому что вы пригласили нас, но вы должны были понимать, что у нас разные вероисповедания. Вы же не надеялись, что мы примем католичество?.. — Я тоже не пойду, — буркнул откуда-то с краю стола Маккой. — Что я там не видел? — Ну уж нет, — возмутился вдруг Кирк, резко хватая его за воротник, — ты пойдешь! Ты обещал! — Как только твой любимый, — ехидно выделил это слово Маккой, намекая на то, о чем все и так знали, — преподаватель вернет мне мою бутылку скотча... — Ты хотел сказать, мою бутылку, — попытался поправить его Скотти, но Маккой его и не услышал: — Рождество — это не обязательно церковный праздник... — Он произошел от церкви! — не согласилась Чапел, хлопая большой ложкой по своей ладони, но явно мечтая, чтобы вместо нее был лоб ее небритого однокурсника. Это почуял и Сулу, поэтому, стоило ему тихо произнести: — А представь, когда-нибудь человечество станет настолько прогрессивным, что религии не будут являться яблоком раздора, — вместе с Чеховым, буркнувшим «мечтай», ретировался куда подальше. Учитывая, какие все на следующий день были опухшие, а Маккой еще и немного посиневший от, очевидно, ударов большой ложкой, Сочельник не задался, так что Сулу был вполне рад, что провел этот вечер вместе со своим русским другом. К ним даже присоединилась Ухура, все же понявшая свою ошибку, но все равно заплатившая цену за то, что поддалась в начале месяца на уговоры Кирка. Им втроем было вполне весело и без елки, Санта-Клауса, церковных песнопений и традиционных почти семейных рождественских разборок, про которые кампус говорил еще неделю, а чесночные гренки, которые принесла прекрасная леди с собой, вполне хватило на всю оставшуюся ночь. Да и на те дни, когда на кухне Сулу и Чехов стали персонами нон грата. А потом случилось это. — Как мой лучший друг, ты должен отпраздновать со мной Новый Год, — радостно размахивая гирляндой, завернулся в мишуру, как в шарф, Чехов и точно такую же, но не розовую, а серебристую, накинул на стоявшего камнем Сулу. «Должен», — услышал Сулу, и глаз его нервно дернулся, так что он заскучал по своей рапире, которой мог бы избавить себя от многих проблем. — Ты для меня умер, — произнес он четко. И выставил Чехова за дверь.