Всё или ничего

Случилось то, что можно будет смело назвать «концом света», задыхаясь и захлёбываясь в этой правде, как водолаз, который забыл заправить баллон с кислородом на полную. Это было тем, что забрало уже миллиарды жизней и добралось и до этого местечка. Последняя надежда на существование гулко рухнула. Также рухнули и попытки спастись. В первый день солнце навсегда ушло за пелену дымчатых облаков, люди потеряли бдительность, словно в каждом проявился дальтонизм, дети громко кричали от неведомой боли, а взрослые, приняв на себя ответственность, пытались хоть как-то уберечь своё чадо. Существовали разные способы: тёмные места, оставшиеся медикаменты, колыбельная для сна и подобное. Но были люди, которые выбрали иной метод, они считали его более действенным. Он принял название «всё или ничего». Каждое подобное явление Джош видел своими глазами, пока ещё невредимыми. Крик тянул за собой бешеный стук сердца и тот был уверен, что если бы не сигареты и литры коньяка из опустевших вмиг магазинов, то он бы благополучно свихнулся. Видеть то, как родители находят любое острое средство, а если и посчастливится, то пистолет и затем, с мокрыми от «белых» слёз щеками и трясущимися руками, подставляют средство убийства либо к сонной артерии, либо к виску своего ребёнка, а после давят. На курок, на лезвие. Всё зависит от предмета. Всё зависит от силы воли. Они повторяли это неоднократно. Сотни людей делали подобное. Чередование… Совсем, как в какой-то пищевой цепочке, которую диктовали бывшие учителя, совсем ещё недавно носившие кредо гуманных существ. Дети, имевшие хоть какую-то дееспособность, подбирали с истекавшей гнильём земли режущие предметы и бежали за своими братьями, сёстрами, родителями, чтобы позволить им избежать неизбежного. Смешно звучит, не так ли? «Избежать то, от чего нельзя спастись.» Перерезанные артерии, кровь, бьющая фонтаном и тела, падающие ничком — всё, до чего дожило грёбанное человечество. Мы вернулись в каменный век, сейчас мы, как в заросших страхом джунглях. Хищники и травоядные, одни убивают, другие — позволяют лишать себя жизни. Видеть всё это было чертовски страшно, но везение приходить в «подходящий момент» было заложено в крови. Самые тошнотворные в той цепочке — родители. Детский плач, слова: «мамочка, папочка, я люблю вас, не убивайте меня, пожалуйста», крики от испуга — это всё медленно захватывало подсознание. День смешался с ночью не только в визуальном смысле, но и внутри. Каждый час был похож на мучительный провал, каждый вздох будто кричал «ты ещё дышишь, сукин сын!». И лишь секундные моменты держали на ногах человека, который самостоятельно оказался в эпицентре уничтожения всего живого. Жёлтые, пропитанные кровью и потом волосы, на этот момент были убраны назад кепкой. Та самая вещь, на которой был нарисован логотип любимой команды Тайлера. «И ведь хрен тебя знает, где ты, чёртов Джозеф, да и жив ли ты вообще? Если я увижу тебя, тебя, с закатанными глазами и бледной кожей, я клянусь, что воскрешу тебя и убью обратно за то, что ты осмелился отпустить мою руку однажды. А теперь мы не вместе в то время, когда не должны отпускать друг друга. Придурок.» Во второй день туман пропустил сквозь себя кислотные капли. Словно стрелы Купидона те пронизывали кожу людей, заставляя визжать от боли. Оставшиеся были мертвы уже через час. Лишь несколько групп из 5-6 человек успели взять всё необходимое и скрыться в глубинах домов. Раньше это можно было назвать подвалом, а теперь данное место получило название «бункер». Здание ярко-красного цвета, с разрушенным напрочь забором и вывеской «убежище гуманных», возвышалось над всеми руинами. «Такой же цвет, как и у венозной крови. Такой же, как и у мальчика, перерезавшего себе все руки», — с усмешкой тогда думал Дан, надвигаясь на то место, которое ему указал какой-то обезумевший старик, нашёптывающий слова «спасение — это дом, дом — это общество выживших». Данное место ещё действительно позволяло жить. Хоть немного. На третий день от кислотных дождей и туч не осталось и следа. Всё исчезло и, казалось бы, вот, вот она — надежда на нормальную, спокойную жизнь. Нет, черт подери, на подобие жизни. Вот этот конец бедствия, Бог услышал молитвы и позволил вновь вернуть жизнь на планету. Но нет. Сначала начали гореть леса, затем всё перешло и на остатки домов. Тела, всё ещё лежавшие на земле, стали пеплом и, возможно, в совершенно другое время можно было бы пустить чёрную шутку и сказать «бесплатная кремация», но явно не сейчас. Земля, ещё недавно богатая жизнью, стала похожа на Сатурн. Время намертво остановилось и воздух впитал в себя всю едкость, если и возможно было дышать, то только через раз. Затем, спустя серию всех вышеперечисленных бедствий, надежда на жизнь появилась. Люди начали выбираться из своих бункеров, пытаясь прорваться сквозь кучу обгоревших досок, которые раньше были, словно конструктор, собраны в дом. Дышать было крайне тяжело, Дан и остальная часть «отряда» покинули своё место обитания лишь из-за ноющего вопроса в голове. Он звучал просто, но в то же время нёс за собой такую весомую часть, которую смело можно было подчеркнуть жирным пунктиром. «Есть тут ещё кто-то, кроме нас?» Возможно, этот вопрос был единственным, что чётко встало в головах каждого, но в голове жёлтоволосого парня был ещё один, куда более важный и откровенный. «Где он?» С момента их последней встречи прошло ровно 42 дня, 1008 часов и… 60480 минут. Столько времени прошло с того, как Джош совершил свою самую первую и самую последнюю ошибку. Их встреча, знаете, сама по себе имела ту категорию, которую люди называли «судьбой». Любовь с первого взгляда, одно дыхание на двоих, развитие отношений было слишком молниеносное: один из них даже ещё не оправился от прошлого человека, а второй нуждался в понимании и руках, которые начали достаточно сильно его сжимать только спустя несколько месяцев. В последний день Джош был, как на иголках, не мог найти себе места, грубости сыпались из рта, как по маслу и мишенью, естественно, был человек, который в тот момент стоял напротив, сощурив глаза и всматриваясь в мимику, которая секунда за секундной сверкала, изменялась, двигалась по всему лицу старшего. Ссора за ссорой, расставание за расставанием, но слова, произнесённые тогда, огрели не только Джозефа, но и Джоша, который только спустя минуту понял ту самую глупость, висевшую теперь в пропитанном разочарованием и болью воздухе. «Не любил» — и больше ничего нет. Всё. Точка. И громко хлопнувшая дверь, оповестившая о том, что теперь Джош — один. Думать обо всём этом было крайне невыносимо, особенно сейчас. Страх того, что Дан больше не сможет коснуться кожи этого человека застрял где-то в районе оледеневшего сердца. С того момента они не обменивались ни единой смской, звонком, но та самая надежда, потерянная у многих людей, у него присутствовала до последнего вдоха. Непреодолимая боязнь того, что он не услышит насмешливый голос, который постоянно приводил настроение в порядок, был за гранью. Всё было похоже на многочисленные удары под дых. Быстро и болезненно. От собственных мыслей Джоша резко прервал свист, переходящий в громкий крик. Вся группа резко сбежалась в кучу, а после направилась к источнику, пытаясь обнаружить хоть что-то новое, можно сказать, живое. В следующую секунду каждый встал в ступор, наблюдая за тем, как один из ближайших товарищей с обезумевшей мимикой, тёмным глазами и злобной улыбкой пытается ножом вырезать надпись на груди у лежащего рядом человека, который явно не подавал и намека на свое дальнейшее существование в роли живого. — Они пришли, они пришли, они пришли, — шептал тот, попутно пытаясь вытереть свежую кровь с лица. — Блять, отойди от него, придурок, он и так мёртв! — резко сорвался Джош, пытаясь оттащить рыжеволосого от трупа. — Ты не понимаешь, идиот! Они заберут всех нас, каждого из нас, заберут и уничтожат, пустят каждые органы на собственные завтраки, будут смеяться над нашими телами. Не успев договорить сумасшедший бред, рыжий парень резко упал на землю, смешивая чужую кровь со своей собственной. Пуля во лбу отражала всю боль, а пистолет в руках Джоша сверкал. Он даже не пытался выслушать поучительные истории о том, что можно было решить всё иначе. Было сразу ясно, что парень, имя которого он так и не смог запомнить, слишком погряз во всём этом и не смог вернуть себе здравый рассудок. Вместо этого он направился в тот самый бункер, по пути убирая пистолет, обрызганный кровью этого конченого придурка за пояс своих дранных джинс, теперь понятие о морали было затеряно на задворках его сознания, а крики людей, только и ликовавшие тому, что еда и одежда умершего достанется им, сидели где-то рядом с кадыком, сформировав ком, который желтоволосый поспешно сглотнул. На этот раз солнце палило так, что пот градом сыпался по смуглому лицу людей, смешиваясь с кровью и слезами, несмотря на то, что механики соизволили оборудовать убежище вентиляторами, даже они не спасали никого сейчас, а позже, засверкав и задребезжав, с громким свистом вырубились, оставляя людей на произвол жары. Многие стонали, кричали, завывали о том, что не могут больше, что сейчас просто возьмут и лишат себя жизни, тем самым нарушая то правило, которое обозначили все находившиеся здесь. Что бы не случилось с ними или с их родственниками — не сметь убивать или быть убиенным. Самый страшный грех, который они обозначали для себя. Тот самый грех, который Джошуа нарушил, теперь отправляясь в комнату для осуждённых — самое страшное место, о котором вещали их праведники, одетые в рванные белые одежды. Три трупа таких же провинившихся, как и Дан, взирали на него пустыми глазницами до тех пор, пока желтоволосого не огрели по голове, отключая от внешнего мира. Голова болела, голова, блять, просто трещала, раскалывалась, ныла, но, наконец, соизволила хоть как-то работать, позволяя с пятого раза открыть медовые глаза и, подорвавшись, оглядеться. Те же самые трупы: одна женщина, маленький ребёнок и мужчина, видимо, когда-то могли назвать себя любящей, примерной семьей. Сейчас они были просто кусками мяса, от запаха которого Джош поспешно закрыл свой рот и нос ладонью, чтобы не вернуть обратно содержимое желудка и этот метод, как никак, помог сдержаться. До тех пор, пока железная дверь, раздражающе скрипя, открылась, пропуская через себя силуэт, испуская знакомый смешок. Джош мог теперь рассмотреть всё, благодаря лучу света, который обрамлял лицо человека, ухмыляющегося сейчас. В одной руке — серп, а в другой — нож-бабочка, и правда ведь, какая досада. Умереть от руки этого человека, что может быть лучше. — Ты знаешь, Джош, быть мясником самого главного священника здесь, такая честь. Я бы сейчас завизжал от радости, но все чувства такие… Паршивые, знаешь ли. После того дня, как я потерял всё. Потерял тебя. Тайлер чёртов Джозеф, во всей своей красоте. Жёсткие на вид губы с шрамом, вздёрнутый кверху нос, рассекшаяся левая бровь. Глаза… Чёрные. Они теперь не карие. Всё в нём говорило о том, что его постигла неизбежность. — Собаке — собачья смерть, Джошуа. Предателю — могила. Ты это заслужил. Думаешь, ты такой всемогущий? Каждого обаяешь своей этой ослепительной улыбкой и губами, которыми ты, вероятно, сосал у кого-нибудь за это время. Так ведь, любимый? Ты не мог просто сидеть на месте. Ты ведь не любил меня. Снова искаженная улыбка, снова резкий смешок и громкий лязг металла, трущегося друг о друга. Затачивает орудие убийства, которым он не одного уже перерезал, это было видно по тому, что серп уже затупился в некоторых местах. Шаг в сторону желтоволосого разрезал слух, другой — отдался грохотом в голове. Ещё несколько подобных движений и он стоял теперь в миллиметрах, заставляя оказаться Дана напротив его бёдер, которые он сжимал однажды, оставляя поцелуи на животе. Пальцы, резко сжавшие подбородок старшего из парней, заставили задрать голову так, что Джош судорожно всматривался в лицо человека, ещё одна секунда — Тайлер присел на корточки, находясь теперь на одном уровне с ним. Все его движения теперь были резкими и несдержанными, выдавая ту самую правду, от которой в другое время Джош избил бы его до смерти. — Употребляешь теперь. Видимо, совсем крыша съехала от того факта, что глаза режет. — Трахался с кем-нибудь за это время? Конечно, предложение об употреблении запретных веществ, Джозеф успешно проигнорировал, предпочтя этому сжимание выцветавших волос, в одно мгновение притягивая к себе на то расстояние, которое можно было легко назвать «интимным». Хватка становилась всё сильнее и жёстче, пока Дан не дёрнулся, вцепившись в руки. Всё вмиг ослабло, но за такой же промежуток времени Тайлер сжал его с двойной силой, припечатывая к окровавленной стене. — Трахался же? С девушкой, с парнями. Или и с теми, и с теми одновременно? — Ты стал конченным психом, Джозеф. Таким же, как и остальные. 43 дня, бесконечное количество часов и минут ради того, чтобы вцепиться друг в друга сейчас, как в последний глоток воздуха, впиваясь в ободранные губы, вмиг ставшие солёными из-за потока слёз. От любви до ненависти, от ненависти до любви, от убийства ко взаимному существованию. Чёрная футболка Джоша была безжалостно разорвана и отброшена к горе трупов, а шорты Джозефа стянуты до коленей вместе с боксёрами для того, чтобы Дан, с силой сжимая пальцами бёдра младшего, был полностью насажен на член, двигаясь теперь с той скоростью, которую определил ему Тайлер. Когда это перешло все рамки? С той самой секунды, когда он зашёл сюда, с той самой секунды, когда они вновь установили зрительный контакт. С той самой секунды, когда они снова обрели своё счастье. Движение за движением, сильное сжимание отросших волос с одной стороны, а бёдер — с другой. Ещё одна минута и Тайлер был поставлен на колени, ноги то и дело скользили по ледяному полу в поисках опоры и она, наконец, пришла — желтоволосый, укрывая его своим телом, осторожно оказался внутри парня, сразу же начиная движения бёдрами сначала в медленном, а как только младший с громким стоном подался назад, позволяя войти в себя полностью, так, как надо, то начал вбиваться в него резко и быстро, позволяя вцепиться в свои руки своими пальцами до глубоких царапин. Раз за разом, толчок за толчком, громкие вздохи, вскрики — всё было поделено на двоих. То, что должно было произойти — произошло. Та самая красная нитка, связывающая их души, вновь соединила свои концы. Крики людей снаружи разразились, как гром посреди ясного неба. Этого «неба», как такового, уже не было. Просто два солнца. Два солнца, которые, как оказалось, соединились в одно. Зарождение этой планеты было такое же прекрасное, как и её кончина. Вечные льды раскололись напополам, укрываясь в чёрном месиве, напоминавшем какой-то яд. Ты коснёшься хоть какой-то частью тела — оно прожжёт тебя до костей. Снег, трава, леса, тропики — всё это было сожжено дотла. Визги выживших людей, поднявшие свой взор на огромное «солнце», приближающееся к планете, оглушали двух парней, державших друг друга в крепких объятиях. Одно мгновение — и кромешная тьма. Одно мгновение — и их счастье станет вечным. — Я всегда любил тебя, — произносит Джош, прижимая к себе крепче, — любил, Тайлер. Как оказалось, нам удаётся чувствовать это даже сейчас, когда всему человечеству суждено вымереть. Возможно, мы встретимся в каком-то другом мире, где мы будем вечно счастливы. Возможно, у нас даже будут дети. Ну, знаешь, такие же яркие и сумасшедшие, как и я, такие же мудрые, спокойные, как ты. Только я и ты, Тайлер. В параллельной вселенной. — Как иронично. Умереть в один день, да ещё и с человеком, который до сих пор является для меня любимым. Я люблю тебя, Джош. И… До встречи? В одну секунду планета прекращает своё существование, а в глубинах галактики появляются две сверхновые звезды, находящиеся на близком расстоянии друг от друга.