Перед рассветом

Он слышит: ход часов, скрип форточки на кухне, глубокое дыхание брата, далекий лай собак. Лежа в постели, он смотрит в окно и внимательно следит за рассеянной синевой над горизонтом. Полоса светлеет, это значит – скоро рассвет. На часах половина пятого. Неудобное время. Слишком рано, чтобы бодро вскочить и готовить завтрак. Слишком поздно, чтобы попытаться заснуть. И мы тут все свои, мы знаем – со сном у нас большие проблемы. В аду разучиваешься спать. Дин садится на постели, опускает ноги на холодный пол. Трет глаза кулаком, на секунду скрывает в ладонях лицо, морщится. И вуаля, стрелка часов вылезает за отметку 4:31. А это почти пять. А это почти утро. Он включает на кухне свет и шарит по ящикам в поисках завтрака. Овсяные хлопья, йогурты, свежие овощи. Пакет молока. Корешки и банки со специями. И это кухня холостяка, скажите на милость? Похоже на кухню ведьмы, сосредоточенной на здоровом питании. Печенье, способствующее пищеварению. А то вдруг йогурт не переварится, ну правда. Дину становится кисло, и он на секунду закрывает глаза. Наваливается сонная тяжесть, и внутри, в темноте проскальзывает надежда – может быть, срубит, может, снова пойти прилечь, сорвать хотя бы утренний сон? Дин открывает глаза и идет одеваться – он знает, что самообман принесет только злость – и злость на себя. Кому это нужно? Правильно, нам – не нужно. Еще одна привычка, которая забывается в аду – это желание вкусно поесть. Желудок громко урчит на пустой кухне, напоминая о том, что от человеческого ему все равно никуда не деться. Даже если душа успела отвыкнуть. Дин набрасывает куртку и едет в ближайший супермаркет – в машине ему всегда хорошо, но она кажется слишком шумной для предрассветного часа. Он боится перебудить всех и жалеет, что не пошел пешком. В супермаркете Дин долго колеблется – выбирает черничный пирог. Следовать старым привычкам – правильно, если они делали тебя счастливым когда-то – почему бы им не сделать это снова. Однажды. Когда адское пепелище внутри дождется своей весны. Дин хмыкает, почесывая затылок, и в последний момент кидает на прилавок пачку сигарет. Вернувшись, он тихо проходит в дом, проверяя, не разбудил ли кого. И панически боится, что разбудил – это же вопросы «почему так рано поднялся», это же взгляды «с тобой что-то не так», это же обязательно «ты точно не хочешь об этом поговорить?». Ну конечно, он же как влюбленная восьмиклассница, ему непременно надо поговорить о чувствах и поплакать. Черт знает что. Дин ступает тихо, Дин ревностно охраняет утро, Дин хочет утро только для себя. Без Сэма с его одиноким бунтом и запечатанной яростью. Без Бобби, с его беспокойством и грустным мудрым взглядом, от которого только хуже. Без апокалипсиса, который нужно остановить, не угробив оставшихся близких людей. Без всех них. Только для себя. В гостиной Дин останавливается возле дивана, на котором спит Кастиэль – не спит, валяется с закрытыми глазами, то ли в ангельском обмороке, то ли в ангельском бреду – восстанавливается после последних тяжелых дней. Ведь всегда что-то случается, ведь всегда что-то идет не так, и нужна помощь – и нужна его помощь. А они не стесняются просить, не стесняются требовать, и Кас идет у них на поводу, и потом возвращается вот такой, когда уже не хватает сил на перемещения. И они оставляют его где-то, занятые спасением мира, ждут, когда он придет в себя, когда можно будет снова позвать его на помощь и использовать его силы в борьбе с его же собратьями. Дин разглядывает бледный профиль Кастиэля в рассеянном утреннем свете, Дин думает: «ангел мой, зачем тебе все это?». Как после тысячи лет на этой земле можно интересоваться людьми? Тем более, верить им. Тем более, предлагать им свою дружбу. Либо с этим ангелом что-то не так, либо он, Дин Винчестер, очень особенный. В глубине души Дин, конечно, знает, что он – снежинка, но простите – это уже становится нелепым. Дин смотрит в холодное отстраненное лицо, и признает в нем нечеловеческое знание и нечеловеческую мощь. Это открытие что-то задевает внутри. Это то, чего не увидишь при дневном свете невооруженным взглядом – когда ангел помогает им строить планы, когда хмурится в недобром предчувствии, когда неловко улыбается на непонятные ему шутки Дина. От этого открытия Дину становится не по себе. Но тут ангел ворочается, на лбу обозначается хмурая морщинка и сразу разглаживается. И в этом столько человеческого, что Дин невольно улыбается. По правде говоря, ему хочется еще долго сидеть здесь и улыбаться. Поддавшись минутному порыву, Дин опускается на пол, на колени, хочет взъерошить волосы спящего друга. Хочет просидеть здесь до тех пор, пока тот не проснется, хочет рассматривать его спокойное, отрешенное лицо, растрепанную одежду, неудобно согнутые колени. Надо было уступить ему свою кровать, но Дин, конечно же, не подумал – ведь ангел все равно не спит. Дин чувствует укол совести. Ему почему-то стыдно, ему кажется – он не оправдывает ожиданий. Кас вновь хмурится, сглатывает – резко дергается кадык на бледной шее. Дин тянется к его сбитому галстуку и осторожно ослабляет узел. Помедлив, расстегивает верхнюю пуговицу рубашки, чтобы легче дышалось. Пальцы касаются горячей кожи, Дину не по себе, сердце стучит нездорово часто, бьется почти в горло. Это ощущение Дин знает только по работе, это – опасность, это когда все тело вопит в предчувствии неизбежного. Когда хочется бежать, но ноги уже как ватные, когда кровь шумит в висках. Это ощущение Дин знает только по работе. Он вздрагивает, чувствуя на себе внимательный взгляд из-под опущенных ресниц. Кастиэль не спит, Кастиэль чувствует его дыхание. В его глазах – недоумение и нестерпимое желание понять. Кастиэль не движется, Кастиэль ждет, что последует дальше. Дин поднимается с колен и с усмешкой натягивает на друга плед. - Отдыхай, - тихо говорит он. Везде соль – в пакетах, в солонках, в перечницах и в вазочках. Дин вырывается на веранду и быстро закрывает за собой дверь. Слушает свое дыхание, в ушах прохладный ветер. Непослушные руки нашаривают пачку сигарет в кармане, рабочую зажигалку, спалившую сотню сухих костей. Дин делает то, что последний раз делал, когда ему было девятнадцать – Дин закуривает. И Дину было уж точно плевать на вред здоровью, Дин просто понимал, что если не бросить, то мелкий начнет подражать, а вот этого уже никак было допустить нельзя. Господи, столько сил, столько души потрачено, а маленький Сэмми только и мечтает, чтобы его оставили в покое, чтобы перестали опекать, чтобы отпустили на волю. Маленький Сэмми сбегает при каждом удобном случае. Это правильно, это здоровая трагедия родителей, но Дин не готов к этому. Он сам еще не дорос, чтобы учиться отпускать, ему самому здорово не хватило детства. Дин затягивается, рассматривает застилающий дорогу туман, светлеющий горизонт, небо. Голова забавно кружится от табачного дыма, Дин чувствует себя подростком и сдавленно хихикает. Ничего смешного, просто теперь ему не так хреново, как минуту назад, и это повод улыбнуться. Дин с озорным удовольствием смотрит на тлеющий кончик сигареты. - Ты рано, - негромкий голос из-за спины. Дин напрягается. - Доброе утро, Кас, - говорит он, не оборачиваясь. Кастиэль стоит у него за спиной, и наверное, хмурится. - Сигаретку? – Дин ухмыляется, протягивая пачку. Кастиэль удивленно фыркает и молча садится рядом. Дин пожимает плечами и прячет пачку в карман. - Я не отказывался, - обиженно говорит Кас и в упор смотрит на Дина. Тот только отмахивается, сдерживая улыбку. Они молчат. Дин широким жестом выбрасывает недокуренную сигарету на песок. - Тебе лучше? – наконец спрашивает он, чтобы разорвать молчание. Кастиэль кивает, смотрит на Дина внимательным, настороженным взглядом, от которого тому не по себе. - А тебе? Дин выдыхает дым и усмехается. - Лучше не бывало, друг. Кас хмуро кивает и отворачивается, напряженно глядя на горизонт. Все еще холодно, солнце все еще не взошло. - Хочешь, я помогу? – тихо спрашивает он. Дин давится кашлем. - С чем, Кас? Кастиэль кладет ладонь на лоб Дина и объясняет: - Заберу твою тревогу. Дин смеется, но тело вновь сводит непонятная дрожь. - Я могу, правда, - уверенно кивает Кастиэль. Ну конечно, можешь, - думает Дин. Само его присутствие разгоняет тревоги, словно бесов, заполняет часть пустоты внутри Дина. И от этой мысли ему внезапно делается тоскливо – и Дин не может объяснить почему. Рука ангела прижата к его горячему лбу, это одновременно хорошо и немного грустно, это словно – мечта о счастье, таящая, как весенний снег. Дин в уме считает секунды, Дин ждет, когда Кастиэль уберет руку и уйдет, оставляя в нем все ту же пустоту, которую так небрежно умеет заполнять своим присутствием. Пустоту, к которой Дин, наверное, уже привык. И от всех этих сбитых сердечных ритмов только здоровье портится. - Не надо, Кас, - Дин сжимает запястье ангела и отводит его руку. – Все в порядке. Кастиэль нетерпеливо стряхивает пальцы Дина. - Это не больно. Это поможет тебе выспаться. Пора бы, Дин. Кас вновь кладет руку ему на лоб и на этот раз придерживает за затылок, чтобы не вертелся. Дин возмущенно отпихивает его, но вдруг что-то происходит – его руки сжимаются на отворотах плаща ангела и замирают. Дин хочет что-то сказать, но с губ слетает лишь судорожный вздох. Кастиэль убирает руку, улыбается. Дин еще раз резко вздыхает, и крепко держится за плащ ангела, словно не желает отпускать. Дин растерянно хлопает глазами. - Что это было Кас? - сипло произносит он и пробует улыбнуться. – Как хорошо. Кастиэль кивает и пытается осторожно разжать хватку Дина, но тот даже не реагирует. - Кас, - просит он, - сделай так еще. Ангел хмурится, пряча улыбку. - Нельзя больше. Это может иметь последствия. - Да что угодно, Кас, только сделай так еще раз, - у Дина в глазах восторг, словно у ребенка, которому впервые дали мороженое. Дину кажется, что у него по всем венам, по всем нервам прошлось тепло, Дину кажется, это даже лучше, чем курить травку. Дин знает: ему нужно еще. Кастиэль делает попытку встать, но Дин возвращает его на место. - Нет, нет, нет, даже не думай сбегать, - торопится он. – Мне так хорошо не было уже черт знает сколько. Кас послушно сидит рядом, но больше не повторяет своего волшебства. Дин чувствует себя котом, которого погладили, и равнодушно оставили дальше валяться пузом вверх. По его телу только что прокатилось расплавленное солнце, а теперь так больше не будет никогда. Вот поэтому рядом с Касом Дин всегда чувствует себя немножко обманутым – словно с теплом, ускользающим сквозь пальцы. - Поспи, - советует ему ангел. – Сейчас должно получиться. Но Дин усиленно мотает головой, как обиженный ребенок. - Я теперь никогда не засну, - безапелляционно заявляет он, мстительно глядя на друга. Кастиэль снова улыбается. - Какие вы все-таки бездушные, ангелы, - Дин неожиданно грустнеет и опускает руки. – Помахал у ребенка перед носом конфетой – и думает, что сделал доброе дело. - Нельзя больше, Дин, - удивленно повторяет Кас, растерявшийся от требовательности, от несдержанности, от обиды в голосе Дина. – Этого должно быть достаточно, чтобы ты мог избавиться от мыслей и спокойно заснуть. - Кому этого достаточно? – сердится Дин и с внезапной мольбой вновь поворачивается к Касу, хватает его за руку, утыкается носом в ладонь. – Мне мало, Кас. Сделай еще раз. Чтобы хоть минуту ни о чем не думать, и греться в этом свете. Еще минутку, Кас. Кастиэль молчит. Дин ждет, зажмурившись, но теплых волн больше нет. Рука Каса осторожно гладит его по голове, и это ерунда, это девчачьи нежности, но Дин боится спугнуть его. Пальцы Каса взъерошивают его короткие волосы, Дин невольно улыбается, и приоткрыв глаза, спрашивает: - Что ты делаешь? - Кажется, так вы люди, забираете тревоги друг друга, - совершенно серьезно и чуть неуверенно говорит Кас. – Прикосновениями. По удивленному взгляду Дина Кас решает, что делает что-то не так, и смущенно убирает руку. - Ну, - растерянно произносит Дин, - по большому счету, ты прав. Наверное, так. - Но мне нельзя так делать? – неуверенно спрашивает Кастиэль, запутавшись в человеческих нюансах. - Не то чтобы нельзя, - Дин медленно подбирает слова. - Просто… - Тебе от этого может стать хуже? – перебивает Кастиэль. - Нет, но… Кас, ты хочешь смухлевать и сделать это по-человечески? – Дин фыркает. – Человеческое общение, Кас. Как раз та тема, в которой ты вечно лажаешь, помнишь? - Но мне показалось, что сейчас я все делал правильно, - Кастиэль спокойно пожимает плечами и смотрит на него немигающим взглядом. Дин хочет что-то возразить, но не находит слов. Рука ангела ложится ему на затылок и нежно лохматит короткие волосы, Дин улыбается и закрывает глаза. Пусть это всего лишь глупый момент, и скоро пройдет, но Дин благодарен и такой неожиданной ласке. Каждую бессонную ночь ему по крохам приходится собирать остатки воли к жизни. Дин жадно вдыхает воздух. Теплые ладони Каса щекотно касаются его ушей. Одна рука остается лежать на его затылке, другая легким касанием скользит по шее, по обнаженной ключице в небрежно расстегнутом вороте. Дин понимает, что происходит что-то неправильное, только когда пальцы ангела неуверенно расстегивают следующую пуговицу на его рубашке. Дин открывает глаза и смотрит на Кастиэля - прикушенная губа, вопрос в глазах. Он не знает наверняка, что сейчас переступает грань, но интуитивно чувствует, как что-то начинает меняться. Дин хочет что-то сказать, но не может найти правильного слова. Дин чувствует, как дрожат руки, как напрягается живот, и внутри снова поднимается горячая волна, от которой хорошо. Дин просто не готов разбрасываться такими моментами. Он хватает ангела за ворот плаща и тянет на себя. Кастиэль щурится, с ленивым интересом рассматривая лицо друга с неправильно близкого расстояния. Дин осторожно проводит языком по его губам. Кастиэль вздрагивает, удивленно приподнимает бровь. Но уж этому Дин точно может научить. Он фамильярно кладет руку на затылок ангела, притягивает к себе и целует – быть может, слишком по-взрослому. Это немножко нечестно, это вопрос доверия – Дин не знает наверняка, насколько хорошо его друг понимает, как неуместно, как неловко, как неправильно происходящее. Но Касу нравится – Кас улыбается ему в губы. Он запускает руки Дину под куртку, потому что так велит ему интуиция – он же не разбирается в этих человеческих сложностях, человеческих нюансах. Он чувствует горячее дыхание, чувствует нетерпение, и спешит прикоснуться в ответ. У Дина срывает крышу от этой простой чувственности. Он дрожащими руками развязывает галстук Кастиэля, стягивает плащ с плеч, расстегивает пуговицы на рубашке – все беспорядочно, не доделав ни одного дела, не прекращая целоваться, как будто боится дать себе секунду опомниться. Кастиэль мягко, но неожиданно властно отталкивает его, уверенно выдергивает его рубашку из джинсов, помогает выпутаться из рукавов куртки. У Дина срывает дыхание, когда он встречает спокойный, прищуренный взгляд Кастиэля, видит, как блестят чуть расширенные зрачки из-под опущенных ресниц, как неприлично растрепаны волосы, как уверенно двигаются руки. Кас наклоняется и целует Дина в шею, слегка прикусывая, целует ключицы и плечи. Дин обнимает его и сильнее прижимает к себе, проводит рукой по волосам, запутывается и не может сдержать судорожный вздох, когда пальцы ангела спускаются вниз по животу. - Знаешь, Дин, - вдруг хрипло произносит Кас, отстранившись. – Мне кажется, тебя это не очень-то успокаивает. Ты уверен, что мы все делаем правильно? Дин где-то пару секунд плохо соображает, пытаясь сфокусировать взгляд. Это – правильный момент, это безупречный момент, чтобы взять себя в руки, привести в порядок одежду и обратить все в шутку. Однако у Дина отлично стоит на друга – и здесь есть, над чем задуматься. Кастиэль запрокидывает голову и внимательно смотрит на смущенного Дина, потирает запястья. В его позе такая несвойственная расслабленность, что это почти граничит с развязностью. - Ну, - произносит Дин, облизывая пересохшие губы. – Мы все делаем неправильно. Но это не повод останавливаться. Ангел чуть поднимает брови, хочет что-то сказать, но Дин накрывает его рот ладонью. - Поверь мне, Кас – хрипло смеется он. - Если мы все доделаем до конца, то я пойду спать, закутаюсь в одеяло и останусь там жить до конца своих дней, потому что мне духу не хватит показаться тебе на глаза. Кастиэль недоуменно щурится, в упор глядя на Дина и словно пытаясь что-то для себя решить. Дин слышит шум своих мыслей, Дин слышит стук своего сердца, Дин думает – это ветер. Бледный рассвет касается веранды, растворяя синюю тень. Дин улыбается и думает, что ангел сейчас встанет, потреплет его по макушке и отправит спать с детским напутствием. Дину нестерпимо грустно, но на дворе почти утро – и это повод вспомнить о том, что время никому не идет на пользу. Стареющий мир пора разрушить до основания, и Дин думает, что ввязался спасать его исключительно из-за собственного упрямства. Ну и может быть, чтобы доказать что-то Сэму. А теперь он не может отступить, потому что меланхоличный ангел поверил ему и открыл для себя какой-то смысл. И Дин панически боится увидеть в этих внимательных синих глазах блеск разочарования. Кастиэль сжимает ладонь Дина и проводит языком по кончикам пальцев, словно пробуя на вкус. Дин медленно вдыхает и опускает руку на пряжку ремня ангела, начинает неторопливо расстегивать трясущимися руками. Кастиэль внимательно следит за его действиями. В его глазах вдруг мелькает озорная усмешка и вновь пропадает в черноте расширенных зрачков. Дину на какую-то долю секунды кажется, что ангел понимает происходящее куда лучше него самого – но он отгоняет от себя эту мысль. Солнце встает в семь тридцать. С ним встает и Сэм, разбуженный первыми яркими лучами, заглянувшими в окно спальни. Он шлепает босиком на кухню и ставит чайник, высыпает в чашку пакетик растворимого кофе и заранее морщится от предчувствия бумажного вкуса. Безнадежно зевая, Сэм ждет, пока закипит чайник, и долго разглядывает нетронутый черничный пирог из супермаркета, спросонья не понимая, откуда он взялся. Чайник свистит, Сэм грозно шикает на него и убирает с огня. На кухне темно и тихо, пахнет солью и немножко – черничным пирогом. Кружка с кофе – красная, как из рекламы, она приятно согревает холодные руки Сэма. Слушая утреннюю тишину, Сэм выходит на веранду, с удовольствием подставляя лицо несмелым лучам солнца. Следующее мгновенье безвозвратно отбирает у Сэма его утреннюю идиллию. Его глаза удивленно распахиваются, брови взлетают вверх. Сэм громко охает и чертыхается, неосторожно облившись кофе. На скамейке безмятежно сидит Кастиэль, рассеянно глядя на перечерченный дорогой край леса. Он слегка щурится от солнца, на щеки падает едва заметная тень от ресниц. Дин крепко спит, положив голову ему на колени. Голые плечи прикрыты курткой, расстегнутые джинсы небрежно натянуты на бедра, под скамейкой блестит пряжка потертого кожаного ремня. - Не разбуди его, - говорит Кас, лениво поворачивая голову к Сэму. - Пусть поспит еще час. Сэм делает шаг назад, ударяется затылком о дверь и еще раз чертыхается – тихо, вполголоса – и пристыженно смотрит на ангела. В руках Кастиэля дымится почти докуренная сигарета, сиреневое утро растворяется с ходом минут. Холодное солнце окрашивает верхушки сосен и упрямо забирается на порог.