Скучал

      Германн Готтлиб совершенно не скучал по Ньютону.       Эта мысль к нему приходит каждые пять минут и такая поочерёдность доктора не волнует. Его больше волнует вся это суматоха с Кайдзю, а не что сказать при встрече Гейзлеру.       — Здравствуйте, доктор Гейзлер.       — Здравствуйте, Ньютон Гейзлер.       — Здравствуй, Ньютон.       — Привет.       Ну нет. Если он так скажет у Ньюта глаза расширятся от удивления, на лице будет улыбка до ушей, и он лишь пропищит «Герм». Он в этом уверен.       А ещё он уверен — с новыми монстрами будут новые тату и новые органы в формалине. Из-за привычки постоянно оставлять перчатки в карманах халата, рядом с ним вечно присутствовал этот запах, смешиваясь с намеком на шоколадный пудинг, что он всегда брал в буфете, и антисептиком, которым он протирал все свои приборы. В приборах у него всегда порядок. Германн не понимает эту странность в эпицентре хаоса.       А ещё не понимает, как можно вырисовать этих жутких монстров на своем теле. Это ненормально фанатеть по таким существам. Но, как бы Германн не отворачивался от них, они ему нравились. Красочные. В детстве ему как раз не хватало красок. Лишь строгий отец и глупые одноклассники, которые сторонились его как огня, зовя чудиком. Зато его никто не задирал. В отличие от Ньюта.       Как-то раз Германн заметил шрам на ладони Гейзлера, и тот ответил, что в школе решили проверить: как это прооперировать человека, ведь на биологии их не было, а Ньют всё знает. Германна тогда одолела злость на тех глупых мальчишек, поэтому после тирады у доски, он направился пить кофе. Тогда он выпил три кружки и не мог заснуть. Во всем он опять винил Ньютона.       Сейчас на эти воспоминания он слабо улыбается. За окном бегут бесконечные ели, а за ними виднеется вечернее небо с облаками-ватой. Даже этот пейзаж напоминает ему о милом друге. Глаза у него зеленые, но не такие как иглы сосен, а как листья каштана. Великий биолог всегда носит с собой тёмный блокнот, чем напоминает Готтлибу ночное небо. В него он записывает новые факты насчет анатомии Кайдзю. Звездочками, молниями и солнышками отмечает то что нужно ну обязательно запомнить. Ньют ворчал на него тогда и говорил, что каждому понятно: звездочка важней молнии, но не важней солнышка. Германн тогда лишь прошипел «ребенку». А ватой облака… Ньютон обожает сахарную вату. Ничего с собой поделать не может. Как-то он скупил весь ларек, а потом клянчил денег на зашивку своей кожаной куртки. На что Германн, выхватив из грязных рук куртку, зашил всё за полчаса, пока Ньют не сводил глаз с ловких пальцев математика.       Германн Готтлиб совершенно не скучал по Ньютону.       Германн безумно хотел увидеть своего друга и просто «скучал», у него язык не поворачивался назвать его нынешнее состояние.       Поэтому на станции он скажет: «Привет»,— на что у Ньюта глаза расширятся от удивления, улыбка станет до ушей, и он лишь пропищит: «Герм»,— а из рук биолога выпадет коробка с подарком для математика, в которой будут лежать красные кеды.