Ужин

Этот город был, как и обычно опущен во тьму. Хотя и утро. Машины гудели, а дети перебегали улицу прямо перед их носом. Здесь никто не обращал на это внимание. Невысокая девушка, одетая во все кожаное, украла очередной бумажник у прохожего и скрылась на крыше. Всем здесь плевать на это. Когда у престола мэра Галлаван, город окончательно стал не управляем. И мэр, видимо, не собирался с этим ничего делать. Дом недалеко от путей был скрыт от центра такими же давно построенными многоэтажками. Вот квартира: на вид не примечательная, только с большой железной дверью, которая всем видом показывает, что за ней скрывается, что-то очень ценное, к чему нельзя прикасаться и кто все же посмеет зайти в нее или пострадает, или будет защищен от всего мира. Что же все-таки за этой дверью? Двуспальная кровать с обыкновенным не новым бельем, стол на две персоны, стулья какие попались, окна: одно громадное – во всю стену, из которого луна освещает всю комнату ночью, другое же наоборот – буквально незначащее ничего, рядом весы, на которых стоит ананас в горшке, бывший здесь столько, что имеет получить звание полноценного члена семьи. Диван, небольшой, но удобный, ведь просижен довольно сильно. Позади пианино, старенькое, пыльное, но на клавишах еще остались отпечатки длинных пальцев с прошлой, недавней игры. Повсюду многой всякой мелочи: книги (много книг!), листы мятой бумаги, как бы всегда готовые для записи чего-то действительно важного, тюбики с кремами и разными мазями, ну и конечно же… всегда лежащие на прикроватной тумбочке или бывшие непосредственно на самом хозяине – очки. Кто же может здесь жить? Ученый? Врач? А может гениальный не прославившийся в свое время писатель? Ах, совсем нет… Всего лишь обычный когда-то стеснительный патологоанатом из департамента полиции, позже из-за небольших перемен в жизни слегка сошедший с ума. *** - Я должен идти. Не могу здесь оставаться больше. Мне пора. – произносит еще совсем слабый, перевязанный бинтами и с красными опухшими глазами Освальд. Встает с кровати. Похрамывает до двери. Пытается открыть ее, такую тяжелую. Эдвард наблюдает. Не останавливает, просто с ухмылкой смотрит на происходящее. «Да-да, уйдет он, конечно» - звучит у него в голове. Сколько раз уже Освальд пытался это сделать. Сейчас он уже дошел до двери, прогресс! Но ее все равно не открыть. Снова покрапывает дождь, такой частый в последнее время, скатываясь по стеклу окна так медленно и аккуратно. Прямо как слезы из глаз Освальда сейчас. Он отпускает ручку двери, понимая, что все бесполезно. Ему не уйти. Освальд сам не знал, почему хочет поскорее покинуть это место. Просто этот человек – Нигма – он пугает. Кто он такой? Почему заботится, ухаживает? Все это нравилось Кобблпоту, но было в новинку. Только мать – мертвая мать – ухаживала за ним. Никто другой. Никогда. Все только пинали, толкали в грязь, издевались и обращались как с антистрессовой игрушкой, - рана, туго перевязанная бинтом, стала покалывать и щипать. От резкой боли пришлось сесть на кровать, - а тут такая забота, помощь со стороны абсолютно чужого человека. - Прошу, Освальд, присядь. Ты еще слишком слаб. А лучше ляг. Я принесу молока и твое любимое печенье. – так успокаивающе – приятные мурашки пробежали по всему телу Кобблпота - предложил Эд. Да, Эдвард хорошо успокаивал. Освальд сразу же послушался и сделал то, о чем попросил… друг? Может быть… Освальд не знал кто такой друг. Да, он считал Джима другом, но тот никогда не воспринимал Кобблпота всерьез. Да а кто воспринимал то? Невысокий, довольно неприятный на вид, с глупой и смехотворной походкой. Кому такой понравится? Освальд знал – никому. Как же он ошибался. Уже несколько дней Нигма ухаживал за своим гостем. И просто восхищался им. Его рост, особенно для такого великана как Эд, казался милым. Глаза, в которые Нигма постоянно смотрел – на солнце переливающиеся серо-голубым оттенком, а в темноте блестящие, как два изумруда – были настолько красивы, что зачаровывали при первом же взгляде. Походку Нигма считал «изюминкой» Кобблпота. Все то, что делал Освальд казалось прекрасным и эстетически красивым в глазах Эда. Как жаль, что Освальд об этом не знал. Эдвард принес обещанное печенье – запах, как будто маминого, с шоколадом, кокосовой крошкой и капельками любви и заботы – и чуть теплое молоко с кусочком масла. Присев на край кровати, так что бы не побеспокоить Освальда, Эд протянул стакан и тарелку Оззи и наблюдал как тот аккуратно и неторопливо кушает. Все доев Освальд поблагодарил Нигму и выразил желание вздремнуть. - Да, да, отдыхай. Мне уже давно пора в участок. – сообщил Эд и захватив пальто вышел из квартиры, открыв одной рукой железную дверь, как будто она была ничего не весящим куском картона. «Какой сильный!» - промелькнуло в голове Освальда. Что? Какие странные мысли. Кобблпот сам удивился такому. Но не стал отгонять эти мысли от себя. Он отвернулся от двери, накрылся одеялом с головой, так что бы свет, хоть и слабый, не попадал на него. И тут в его голове появилась идея: «Когда мне станет лучше, я отблагодарю его. У меня просто нет выбора. Вся забота и тепло, которое он мне дает не может остаться незамеченной. Я сделаю ему какой-нибудь подарок… Ужин, точно! Я приготовлю ужин. Я ведь вроде бы хорошо готовлю. Пожалуй. Ему понравится.» - Освальд закрыл глаза, теперь питаемый этой мыслью, и провалился в глубокий сон, такой необходимый ему во время болезни. *** - Эй, Освальд, ты не мог бы чуть тише? – попросил Эд, как будто заученной фразой. - Я ведь пытаюсь уснуть. Освальд спал на кровати, Эд тем временем пытался провалиться в сон на диване. И это у него выходило совсем даже не прекрасно. Он сворачивался, подгибал ноги, но уснуть никак не получалось. Еще и больной Кобблпот стонал во сне. Почти каждую ночь ему снились кошмары. Иногда он вскакивал весь в холодном поту, кричал и брыкался. Страшно подумать, что он там видел. Нигме порядком надоели бессонные ночи. Но что делать? Не успокоить же Освальда, да и как? Эд не спец в этом деле. А правда, почему бы не успокоить, хотя бы попытаться? Эдвард медленно поднялся с дивана, подошел и лег на кровать рядом с Освальдом. На этой кровати, так же с правой стороны, как и Освальд сейчас, когда-то лежала Кристин. И на удивление Эда, с Освальдом было гораздо приятнее. Он пододвинул к себе Кобблпота. Накрыв его и себя одеялом, обнял. Тот в ответ забрался под руку и прижавшись к груди Нигмы, стал тихо посапывать. Оба, как ни странно, не чувствовали в этот момент стеснения и неловкости. Хотя у обоих такая близкая связь была впервые. Странные мысли посетили Эда. Он не думал, что когда-то будет вот так лежать в обнимку с Освальдом. Вообще с кем-либо кроме Кристин. Он не представлял рядом с собой никого, лишь Крингл. Но сейчас Эд стал задумываться о том, что может ошибался. Освальд еще сильнее прижался к Нигме. Приятный аромат шампуня – черника с нежными нотками винограда – исходил от волос Кобблпота. Нигма улыбнувшись, вспомнил, как недавно сам мыл голову Освальду. Эду вдруг невыносимо сильно захотелось закапаться носом в эти яркие, угольно-черные, как будто сама ночь окрасила в свои краски, волосы. Так он и сделал. Мягкие, густые пряди словно обнимали лицо Эдварда. Это было даже приятнее, чем он ожидал. Освальд положил свою руку на Эда, а Нигма аккуратно стал поглаживать ее. Холодные, длинные пальцы Эда скользили по кисти Кобблпота, ощущая каждый, даже самый мелкий порез на бледной тонкой коже… Луна освещала квартиру заглядывая в каждый темный уголок. Гудели машины, слышались выстрели - видимо Гордон снова не спит, качественно выполняя свою работу. По комнате шагали тишина и сон, заставляя поддаться жителей квартиры своим чарам. Этой ночью Освальда больше не посещали кошмары… *** Готэм постепенно просыпался. Дождь все еще стучал по крыше домов, как- будто не собираясь когда-нибудь остановиться. Капли сквозь щели в стареньких окнах скатывались на паркет комнаты. В маленькой луже отражался свет – ярко- красный переливался с голубым и смешивался с зеленом, мигая, потихоньку затухая и возрождаясь вновь - от фонарей и магазинных вывесок. Освальд проснулся один. Эдвард уже ушел в участок, так и не дождавшись, когда его сосед проснется. Кобблпот медленно сел на кровати, потянулся и посмотрел в окно, потом на все возрастающую лужу… вдруг ему показалось, что все вокруг стало каким-то другим, изменилось: стол, пианино, диван… но нет, все вещи стояли на своих местах в полном порядке. Позже Освальд понял – это он изменился, а точнее как-то по-другому себя чувствовал: голова не болела – он выспался, рана не покалывала, но больше всего Освальд удивился другому – он улыбался. Впервые с того самого момента, в том ужасном месте, когда его мать получила ту смертельную рану от сестренки Галлавана, он улыбался… Что произошло ночью? Почему у него вдруг такое хорошее настроение? Освальд помнил все как в тумане: теплые, невнятные объятия, прикосновение чужого тела, неловкие холодные руки… он закрыл глаза, представив себе прошлую ночь. Будто детская улыбка – тонкие светло-розовые, крепко сжатые губы, такие искусанные, но такие беззащитные – образовала в уголках рта складочки. Освальд толком и не осознавал, о чем думает, чего хочет и чему улыбается. Но он думал, хотел и улыбался. Пока этого было достаточно. После того, как Кобблпот умылся и позавтракал (Нигма не был любителем магазинов и поэтому Освальд нашел лишь остатки вишневого варенья, кусочек хлеба и несколько последних ложек кофе), решил, что уже в состоянии нормально передвигаться и может приготовить тот ужин, которым хотел выразить свою благодарность Эду. Будто жившей только этой идей, Освальд надел джинсы, свитер и какие-то кроссовки – все это было Эдварда и поэтому не подходило по размеру (джинсы безумно длинные, в свитере Оззи тонул, а кроссовки велики), но собственной одежды не было – Нигма ее всю выбросил – Освальд отправился в магазин за покупками. По магазину Освальд ходил как в первый раз: внимательно рассматривал каждую баночку и коробочку, между рядами витрин ходил неспеша и аккуратно. Он сам не знал, что хотел приготовить на ужин, но думал сделать что-то необычное, вкусное и красивое, не то что они постоянно ели, да и заказанные роллы и лапшу из ресторанчика напротив нельзя было назвать необычной и слишком вкусной едой. Кобблпот никогда особо не любил японскую кухню. Проходя мимо прилавка с мясом Освальд вспомнил как когда-то в детстве приходил по утрам с мамой в мясную палатку, они тщательно выбирали продукты, светило солнце, и возвратившись домой Гертруда готовила любимое блюдо Оззи – тушенные кусочки говядины со всеми возможными овощами и острой горчицей. Освальд никогда не пропускал, то как мама готовит: он садился рядом на стульчик и болтая ножками наблюдал за каждым движением матери. Тогда он был счастлив, и скорее всего она тоже. Им никто не был нужен… а сейчас этого нет – ничего нет. Быстрая, теплая слеза скатилась по щеке Кобблпота. Он вытер ее, опустив голову. Освальд пошел дальше по скользкому кафельному полу магазина, но теперь он точно знал, что приготовит для Эдварда… *** Дождь снова стучал по крышам, будто хотел попасть внутрь домов и стать хорошим гостем. Теплый, мягкий свет от ламп, будто плед, окутывал всю квартиру. На кухне Эдварда стоял замечательный запах: пирог с клубникой, которую так любил Оззи, запекался в духовке; мясо с овощной и горчичной подливкой, по маминому рецепту, тушилось на плите; а красное сухое вино уже ждало на столе рядом с манго, вишней и киви в большой миске для фруктов. Освальд, как маленькая пчелка, трудился весь день, готовя благодарственный ужин. Кобблпот был один, но ананас в горшке на кухне, словно с глазами, наблюдал за каждым движением. Ах, сколько же видел этот ананас если у него и вправду имелись глаза…: план Эда по убийству Догерти, сближение с Кристин, ее убийство, все то, что Освальд не видел, так как находился без сознания… Все блюда готовились довольно долго, так что уставший Освальд решил прилечь отдохнуть. В радио, стоящем на тумбочке, играла медленная успокаивающая музыка, в такт которой, до оконного стекла дотрагивались капли вечернего дождя. В квартиру пришла нежная, приятная обстановка. Под нее было так приятно спать, особенно, когда еще не совсем оправился от болезни и сильно устал за день… Кобблпота разбудил ужасный запах гари, вонь и дым во всей квартире из-за которого жгло глаза. Освальд, как ошпаренный, вскочил с кровати, до хромав до плиты, он обнаружил пирог, который превратился в темный жженный кусок чего-то, но точно не похожего на пирог; мясо, пригоревшее к кастрюле, еще можно было спасти. Нигма придет через 20 минут, Освальд не успеет сделать еще что-либо. «Как я мог?! Как я мог?!» - вертелось в голове Кобблпота. Он быстро вытащил пирог из духовки. Оззи посмотрел на него и из глаз, только что бывших счастливыми изумрудиками, покатились капельки и упали на блюдо с пирогом. Ананас, будто осуждая, смотрел из своего горшка. «Ха-ха! Возомнил себя кулинаром! Смешно!» - Освальд не мог поверить, что все то, над чем он трудился весь день сгорело. Сняв кастрюлю с плиты, Кобблпот открыл окно и громко вздохнув, остался стоять, дыша вечерним воздухом. В квартиру ворвался ветер, принося с собой дождь и запах улиц. Луна уже спустилась в Готэм и теперь сияла как огромный прожектор, готовый мгновенно погаснуть и оставить весь город во тьме со своими мыслями, которых Освальд особенно боялся. Машины, будто маленькие светлячки проезжали мимо больших, могучих домов. Светло-голубая старенькая машина остановилась и уставший хозяин, поправив очки, направился домой. Освальд не заметил Нигму, поднимавшегося на крыльцо и заходящего в подъезд, потому что мысли поглотили Кобблпота и отпускать видимо не собирались. Мощная дверь открылась довольно бесшумно, для таких-то размеров, показывая всю свою беззащитность перед человеком открывающую ее. Эдвард вошел, рефлекторно посмотрев на кровать, на которой обычно лежал Освальд. Кровать была не застелена: подушка сильно смята, будто в паники; одеяло валяется с краю, свисая, словно намеревавшееся уйти. Но постель пуста, Кобблпота нет, и будто никогда не было. Вдруг Нигму охватил страх, ужас, точно он потерял что-то необходимое, без чего буквально нельзя жить: тот заезжанный смысл жизни о котором все говорят. Пустота проникла в Эда и окутала своими холодными объятиями. Нигма не обращал внимания ни на бутылку вина на столе, ни на дымку в помещении, ни запах гари… было не до этого. Впервые он ощутил одиночество. Со смертью Кристин такого не было: может чувство потери, содеянного поступка, но не одиночества, не пустоты… Только присев на кровать, Эдвард заметил силуэт у окна, силуэт того, кого думал, что потерял навсегда. Он подбежал к Освальду и обнял со спины. Кобблпот не ожидал этого и глаза его слегка округлились. - Я думал, ты ушел… думал, что потерял тебя… Освальд дотронулся своими руками до рук Нигмы, стал их поглаживать. Потом повернулся к Эду и уткнулся в грудь, ощущая этот запах мятных жвачек, которые тот так любил. Эдвард, положив голову на плечо другу, начал дышать ему в шею. Освальду стало приятно щекотно, от чего он стал улыбаться, хотя по его лицу и текли слезы, постепенно впитываясь в клетчатую рубашку Эда. - Я не уйду, Эд, пока точно не уйду. - Я не хочу, чтобы ты уходил вообще. - Что? – Освальд отстранился от Нигмы. Подняв голову, он посмотрел в глаза Эду, – темно-карие, но такие яркие, будто смотришь на солнце, твое солнце; ослепляющие разум так, что ты точно их не забудешь – а тот опустив взгляд на друга, посмотрел на него. - Я не хочу быть один. А точнее, я не хочу быть без тебя, понимаешь? - Понимаю… - прошептал Освальд. Он встал на носочки и мягко прикоснулся к губам друга. Маленькие капли из глаз обоих стекали по щекам, сливались и образовывали большие. Фонари наконец зажглись на улице и стали освещать всю комнату и две фигуру, целующиеся у огромного окна. *** - Прости за еду, а скорее, за то, что ее испортил. – улыбнулся Освальд, когда они с Эдом сидели за столом, попивая вино из больших кружек. – Я хотел сделать сюрприз… а получилось это… - и он указал в сторону блюда со сгоревшим пирогом. Это был ужин, о котором Освальд даже не задумывался. Не такой, каким представлял его Кобблпот. Неудачный ужин. А может, удачный? Ведь, Эд сидит и даже не злится на сгоревшую еду, испорченную посуду… Оззи заметил улыбка Нигмы, наблюдавшего за ним… - Да ладно тебе, если ты хочешь, как-нибудь могу поучить тебя. Кобблпот улыбнулся и допил из своего стакана. В радио тихо играла музыка, теплый свет мягко светил, окуная в нежную атмосферу жителей квартиры, а снаружи всё слышались выстрелы, сирены и крики… - Эй, слышишь? – вдруг вскочив, спросил Эд. Оззи стал прислушиваться к уличным звукам. -Да нет! Песня! – и Эдвард указал на радио на комоде. – Моя любимая! – он подбежал и сделал музыку громче. «You can dance, You can jive, Having the time of your life…» - О, ABBA? – Освальд узнал песню. – Что ж не плохо – Он улыбнулся и подошел к Нигме. И вдруг начался припев... Эд быстро схватил Оззи, так что, тот вскрикнул, и стал кружить в танце. - Эй, Эдди, что ты творишь? – кричал Освальд, - Отпусти! - Я не пущу тебя, никогда не пущу. - Поставь меня, можешь не отпускать, но поставь! - Что? – переспросил на этот раз Эд, остановившись. - Я не уйду от тебя, не оставлю… Эд замер, наклонился и снова поцеловал Освальда. - Правда не уйдешь? - Не уйду… С этими словами Эдвард снова схватил Кобблпота и стал кружить в такт песни. Готэм совсем опустел, на улице остались лишь преступники, работавшие по ночам. Молодая девочка во всем темном сидела на железной ограде балкона и смотрела на что-то, что ее очень привлекло. Две счастливые, дурачившиеся, танцующие фигуры в окне. Такие беззаботные и радостные – любой бы позавидовал. Девочка улыбнулась, но ее спугнул приближающийся звук полицейских машин. Она в последний раз посмотрела на силуэты: один повыше, другой пониже с запоминающейся прической. А потом, когда сирена стала совсем близко, девочка, словно кошка, прыгнула во тьму…