Steel, Shards, Shambles

Эд старше, но Ал выше и жёстче. Эд все ещё говорит во сне и иногда зовёт папу, зовёт маму, зовёт чудо. Ал лишь лежит без сна и ненавидит весь мир. — Вы должны заботиться друг о друге, — на смертном одре сказала их мать, но, когда она взглянула на него, ее зеленые тёплые глаза говорили, защити своего брата.   Он знает, что совершенно провалился в этом, когда трансмутация идет не по плану, когда он поднимается и находит Эдварда лежащего в луже крови. Он совершенно не в себе. Мысли путаются и превращаются в кашу, когда он пытается подумать о том, что произошло в последние несколько минут, но не чувствует бешено колотящегося в груди сердца. И кровь не приливает к его ушам. О, думает он, когда поднимает своего брата, а его собственное тело громко звенит и клацает с каждым движением. О, думает он, когда понимает, что ростом под два метра и совершенно бессердечен в самом прямом смысле. Он не чувствует вес Эда в своих руках, но взгляд его каким-то образом видящих глаз приклеивается к разнородной массе в темноте подвала. Защити своего брата, говорили глаза Триши. Теперь они только кричат, Беги. И Альфонс бежит.   — Ты не можешь стать государственным алхимиком, — говорит ему Мустанг, — это слишком опасно. — К черту, — рычит Ал, — если это слишком опасно для меня, то и для него тоже. — Автоброню легко можно обьяснить, — спокойно возражает полковник, — пропавшее тело — нет. Ты либо остаёшься вместе с ним без лицензии, либо рискуешь стать лабораторной крысой, пока он будет гнить в тюрьме. Выбирай. Хотя выбирать не приходится. Ничто из этого не было выбором, и Альфонс уверен, что они оба знают, что это не так. И даже если их учитель всегда называл солдатов армейскими псами, ощущается это так, будто он бросает своего брата стае волков. Или, как оказывается, только одному волку. Потому что Ал прекрасно знает, как Полковник смотрит на Эда. И не то чтобы Ал не привык к тому, что его осматривают, будто он самая настоящая музейная выставка, но Мустанг смотрит на Эда так, будто тот является невероятно редким образцом, чрезвычайно пугливым и практически вымершим видом. Но это точно не научный интерес и не книжные и банальные бабочки перед стёклами очков. Это больше похоже на жестоких мальчиков, которые ловят этих бабочек в руки и наблюдают за тем, как они беспомощно бьются о свою клетку, пытаясь выбраться из грубых ладоней, пока бедные создания не истощаются, пока их крылья не отрываются от тела, застревая между пальцами и стираясь в пыль. А бабочки не могут летать с автоброней.   — Тронь моего брата, и ты мертв, — предупреждает Ал, стоя в пустом коридоре, и он никогда в жизни не угрожал так искренне. — Тронь меня, и твой брат мертв, — говорит Мустанг и улыбается.  Ал никогда не был особенно хорош в шахматах. — Что случилось? — спрашивает Ал, когда Эдвард возвращается из участка с разбитым носом, кровью на губах и синяками на рёбрах. — Ничего, я упал (fell), — Эд отталкивает его, толкается сквозь него. — Не ври, — рычит Ал, потому что если и есть что-то, что брат должен ему, так это правда. Эд вжимает голову в плечи. — Ничего, — повторяет он. — Ничего, я знал, что это произойдёт. Клянусь, я знал, что это произойдёт. И дело в том, что его брат не виноват ни в чем, так что Ал говорит: — Я убью его. — Нет! — вскрикивает Эд, распахивая глаза. — Не делай этого, Ал, не трогай его, это слишком опасно, просто позволь ему, дай мне… забудь, не думай об этом- И в это мгновение Ал осознаёт, что когда Эд сказал, что упал (прим. переводчика: игра слов, «fell» переводится как «упал» или, на сленге, «влюбился»), он имел это совершенно в другом смысле.   — Ты играешь с огнём, — предупреждает Ал, когда Эд снова идёт на встречу с Огненным Алхимиком, несмотря на то, что старые синяки ещё не прошли. — Не провоцируй его, Ал, — бешено шепчет Эд, будто бы их стены могут прослушивать. — Не провоцируй его, я знаю, что делаю, я знаю- Я знаю, что делаю. Вот что говорил Эд каждый раз, когда Ал начинал возражать насчёт трансмутации. Я знаю, что делаю, когда он, очевидно, совсем не знал. Только на этот раз Эду необязательно рисовать алхимический круг на груди, чтобы потерять сердце.   Иногда Эд возвращается с синяками на шее. Иногда это отпечатки от пальцев. Иногда это не они. — Никак не могу понять, — медленно говорит Альфонс, даже не отрываясь от книги, — хочет ли он убить тебя или трахнуть. Эд замирает, ничего не говорит и перекидывает косу через плечо, оттягивая ее. Ему нравится, когда тянут за волосы? — Кажется, он ещё не убил тебя, — мычит Ал, закрывая книгу, — уже трахнул? — Ал, замолчи, пожалуйста, замолчи, — молит Эд, вжимаясь в кровать и пряча лицо в ладонях. Альфонс разрыдался бы, если мог, но его голос звучит лишь чуть грустнее и подавленнее. — Я даже не знаю, что хуже, — шепчет он, — если он шантажирует или принуждает тебя. Или если ему не приходится делать этого. А потом, — Ты хочешь быть с ним? Эд не отвечает, и это и не да, и не нет, и Ал понятия не имеет, как это понимать.   — Он хороший человек, знаешь, — говорит ему Хоукай, когда они ждут у кабинетов. И Альфонс не знает, в каком виде на этот раз появится Эдвард. — Это не оправдание, — хмыкает Ал. — Иногда люди делают плохие вещи с хорошими намерениями, — бормочет она, опуская взгляд в пол. — Становятся ли они от этого хорошими или плохими? Она думает про подвал в Райзенболе и про крыши Ишвара, но Алу наплевать. — Они становятся ответственными за то, что сделали, — и все его полые внутренности горят пламенем, когда дверь открывается и Эд заходит внутрь. На нем нет заметных синяков, но его губы искусаны в кровь. И Ал думает о том, что Гогенхейм, покинув их мать, совершил предательство, но то, что происходит сейчас, во столько раз хуже, что он надеется, что никогда в жизни ни в кого не влюбится.   — Помоги мне понять, — просит Ал. — Он что, пишет тебе стихи, хорошо сосет? Что, что в нем такого, что ты видишь в нем? — Это не из-за того, что я вижу в нем, — тихо говорит Эд, и это первый раз, когда он вообще отвечает на вопросы Ала, — он будто бы смотрит на меня и знает, что во мне есть что-то, о чем люди и не подозревают. — А оно есть? — Алу тоже хочется знать. — Да, — кивает Эд. — Да, есть. — Тогда почему ты не покажешь ему, почему не расскажешь? — и Ал сжимает свои огромные беспомощные кулаки. — Потому что если бы я сделал это, — говорит Эдвард и медленно поднимает голову, — он бы перестал смотреть.   — Однажды я убью тебя, — обещает Ал, когда врывается в дом Полковника и спускается по тёмной лестнице. Мустанг смотрит на мальчика в своих руках, обнаженного и истощённого, покрытого синяками и засосами. — Да, — кивает он, бормоча хриплым голосом, — пожалуйста, сделай это.   — Хей! — зовёт Ала Эд и прижимается спиной к стене коридора, тут же появляясь рядом с ним. — О чем мечтаешь? — О, — пугается Ал, потому что, конечно, он больше не спит, и с тех пор его сны смешались с реальностью. Иногда Ал забывает, что никогда не спит. Иногда он удивляется тому, как умело его сознание сплетает мечты с реальностью. — Ничего, — бормочет он и на одно мгновение радуется, что его лицо не выражает эмоций. Но Эд все ещё хмурится. — Не ври мне, — предупреждает он, двигаясь ближе. — Что-то случилось? Ал молчит какое-то время, незаметно проверяя, закрыта ли дверь в кабинет и пуст ли коридор. — Брат, — говорит он, не давая голосу сорваться. — Что ты думаешь о Полковнике? — Эд вскидывает бровь. — Он напыщенная задница и время от времени заслуживает хорошей трепки, — пожимает плечами он, но мешкает пару секунд, и Ал, конечно, не выпускает это из виду. — Да, ровно до того момента, пока ты не становишься тем, кого бьют, — бормочет он, и Эд все слышит. — Что? — удивляется он, тут же выскакивая на ноги. — Ты пытаешься сказать, что он изобьет меня? Я в любой момент могу отшить этого ублюдка, понял? Если бы Ал мог, он бы улыбнулся. — Брат, — тихо говорит он, — никогда не меняйся. Эд вскидывает руки в воздух, направляя ладони к потолку в молебном жесте. — Почему все последнее время твердят мне одно и то же? — причитает он, и Ал хлопает его по плечу. — Потому что мы любим тебя такого, какой ты есть, — говорит он, и Эд странно поглядывает на него, отходя от стены и продолжая путь по коридору. — Я напомню тебе об этом, когда ты в следующий раз начнёшь жаловаться на то, как я ем, — возмущается он. — Или когда я слишком громкий. Или когда я отстойно одеваюсь. Или когда мне нужно быть вежливее. Или- Его голос эхом отражается от стен, и Ал в жизни не захотел бы получить в ответ ничего другого.