Кроха

Если вы вдруг решите когда-то спросить Пак Чанёля о том, когда его спокойная и распланированная жизнь пошла далеко не по намеченному пути, если не затрагивать уж крылатое выражение «чертям под хвост», то он, скорее всего, сольёт тему, почешет нос и сошлётся на срочное совещание-собрание-референдум-войну-переворот, ну или на то, что Бэкхёну рожать вот-вот, а в холодильнике, что является в его доме третьим по счету и стоит на огромном балконе, уничтожены все запасы пирожных и карамельного соуса. А вот когда вы помашете ему в ответ и пожелаете удачи, он почешет указательным пальцем правой руки висок и определенно вспомнит тот день, с которого воды утекло больше, чем поглотившей столетие назад, тот самый роковой Титаник. — Как ты там, Кроха? — на другом конце провода Чанёль обязательно услышит тихое почавкивание и грустный вздох. — Вкусно тебе? — Твои дети, Пак Чанёль, настоящие проглоты, поэтому рекомендую тебе переквалифицировать свой бизнес и вместо строительных материалов, постройки высоток, выпускать… о боже, как вкусно, Чанёлли, — промычал в трубку Бэк и снова зашелестел обёрткой. — Крош, ты же знаешь, что нам хватит денег чтобы прокормить и наших детей, и папочку, который, если я прав, а я сто процентов прав, погонит меня сейчас в кондитерскую к Кёнсу?! — Ты намекаешь, что это все я ем сам и для себя, а не по прихоти твоих детей? — возмущался омега, делая краткие перерывы между словами, чтобы пригубить глоточек какао. — Не надо никуда ехать, я погрызу кусочек сахара, если уж совсем приспичит. Езжай домой и всё, Чанёль, ты устал. — Эй, ну ты чего? Бэкки, маленький, я никогда и ни в чем не буду тебя ограничивать, будь то сладости или количество фарфоровых собачек на полках, ты же это знаешь, — Пак снял автомобиль с сигнализации и выбрал уже забитый в навигатор адрес До. — Я никогда не дам тебе почувствовать себя также, как раньше, Кроха. Люблю тебя, и тем зайчатам, что прячутся у тебя в животике, передай, что папа скоро приедет и не с пустыми руками. Хорошо? — Угум. Прости, Ёлли, я не хотел, — стушевался омега и накрыл ладошками большой живот, поглаживая кожу через тонкую ткань рубашечки. — Я люблю вас, моя маленькая омежья банда. — И мы тебя, папочка, — шепчет названный Кроха и ярко улыбается, думая, что годы страданий стоили данного исхода и нескончаемой нежности. А все начиналось именно так… *** — Йоу, Пак-Пак, слышал новости? — на диван в холле элитной школы Хонсон плюхнулся Сехун, отбирая у друга учебник по экономике. — Да что же ты за человек такой, — негодовал он. — У нас выпускной год, а ты двадцать четыре на семь задротничаешь и совсем не обращаешь внимания на лучшего друга. — Хун-а, у нас выпускные экзамены через пару месяцев, а у тебя до сих пор перекати поле о черепную коробку стукается. Может, уже пора забить на клубы и на манерных омег, чтобы хотя бы пару месяцев посвятить себя знаниям? — спокойно выдал Пак и потрепал по голове младшего. — Хотя чего это я, вашими машинами по всему миру пользуются, поэтому не слушай хёна и верни учебник, тебе он ни к чему. — Придурок ты, но да, ты прав, — махнул рукой блондин и устроился удобнее. — Я вот что узнал, — начал он. — К нам в школу переводят детдомовцев, из того заведения, что в двух кварталах отсюда, — уточняет О. — Блин, Пак, там еще палаточка с твоими любимыми рыбными пирожками. Так вот, у них была отдельная школа, но там что-то с фундаментом, говорят, что трещины пошли, поэтому на время ремонта их отправили в ближайшее учебное заведение… — К нам, я понял, — кивнул Пак. — И что теперь? Тебе санитайзер для рук подарить или что? — То есть тебе совсем все равно, что с нами будут учиться дети, у которых манер ноль, а воровство и препирательства курсируют по венам вместо крови? — возмущался младший и гнул пальцы на аккуратных руках. — Господи, О Сехун, что не так с тобой и твоим отсутствующим мозгом? — прорычал старший альфа с ноткой безнадеги в голосе. — Мы все люди, но и не у всех такие родители, как у нас с тобой. Хун-а, пойми, то, что ребенка бросили родители, совершенно не их вина, а тех тупоголовых и трусливых ублюдков, что не имеют понятия ответственности и морали. Поверь, мне это хорошо знакомо, если ты забыл. Мне очень неприятно думать, что ты мой друг только потому, что у нас равные статусы, а не потому, что мы понимаем друг друга и имеем столько тем для бесконечных разговоров, ну, — он закашлялся, — кроме учебы, конечно. Хунни, ведь когда человек, который меня родил, оставлял люльку под дверью дома отца, он вряд ли был уверен, что тот примет такой «подарок». — Прости, я не подумал, хён, — пристыженно опустил глаза младший и осторожно сжал колено рыжеволосого альфы. — Ну да, думать не в твоих правилах, но это всё равно не отменяет того, что я тебя люблю, и того, что нам ой как влетит от профессора Ким, если мы не поторопимся, — кивнул Пак и лучезарно улыбнулся, хватая портфель и руку младшего, утаскивая того вглубь коридора и совсем не замечая маленького скопления людей у расписания, что заинтересованными взглядами окидывали свое новое учебное заведение. *** Сегодня была среда и занятия начинались у выпускников с третьего урока, и вроде это хорошо, но вот парковочное место сыскать в это время было достаточно тяжело, особенно для чанёлевской машины, что с виду больше напоминала танк, нежели стандартное средство передвижения. — Опаздываешь? — радостно кричит Сехун с порога школы и думает о том, что хоть он и не мистер заумник, как рыжая шпала, зато всегда приходит раньше всех. — А тебе лишь бы поржать над другом, — фыркает старший и получает стаканчик кофе в свои руки. — Спасибо, спаситель О, — говорит он и отпивает глоток. — С местами вечная напряженка. — Купи себе жука или тот обрубленный мерседес, раз уж так! — Смарт? Боюсь мне придется делать прорез в крыше для головы, — смеется Пак. — Ну хоть когда-нибудь тебе надо ее проветривать, хён, — пожимает плечами Хун и ускоряется, когда по коридорам пролетает трель звонка. — А это что за сюрприз? — поджимает губы Чанёль, стоя рядом со своим законным местом. Со стороны Хуна парта пуста, а вот на его половине лежит стопка учебников, потрепанный тканевый синий пенал с рисунками плюшевых мишек и тетрадка, на которой написано имя… — Это моё, — слышится от двери, и Чанель поднимает взгляд, видя перед собой нового ученика, который, вытирая потные ладошки о зеленые штаны, спешит вглубь кабинета, а потом замирает на мгновение, открывая рот в подобии изумления. — Прив-вет, ой, здравствуйте, — заикается он и сжимает ладошки в кулачки. — Меня зовут Бён Бэкхён и если не хочешь, чтобы меня увели, советую долго не думать и поставить мне метку, — выдает он, цепляя взглядом бейджик с именем, — П-пак Ч-ч-а. — Чанёль, — заканчивает за него альфа и на мгновение прикрывает усталые глаза. — Кроха, тебе лет-то сколько? — спрашивает он, не обращая внимания на замерших одноклассников. — Тринадцать, — гордо выдает омега и теребит пальчиком шоколадные волосы, спадающие на глаза густой челкой. Сам парень достаточно низенький, но слишком милый с его красными от смущения щеками и безумно хрупкими пальцами. По виду можно сказать, что питается он, как максимум, воздухом, потому что ноги словно палочки, а под полупрозрачной рубашкой, не вглядываясь совсем, можно пересчитать ребра. Симпатичный, но не бросающийся в глаза ребенок. Такого не выцепишь взглядом в толпе, только если его запах не столько родной и близкий, как для стоящего подле Пака. Бэкхен пахнет хлопком и безоговорочной чистотой, а у Чанёля горят лёгкие и в голове полный ноль мыслей о том, что же ему теперь делать. Паку девятнадцать лет и билет через три месяца в Лондон для дальнейшего обучения, а Бэкхен живет в детском доме, немного хромает на левую ногу и тональник совсем не скрывает отпечатка синевы на шее. В тот день всё сошло с рельс. *** — Отец, я не знаю, что мне делать, — Чанёль ходил по кабинету старшего и ерошил волосы. — Я не могу, понимаешь? А что, если что-то случится, я не смогу ведь жить, а это вопрос времени. Он глупый мальчишка, который не может держать язык за зубами, кусается и отбрыкивается, а я за месяц уже не могу смотреть на синяки, что цветут везде. Господи, да я чуть с ума не сошел, когда его облили в столовой и я повел переодевать его в свою запасную футболку. Па, у него на спине живого места нет, весь в синяках, но я же понимаю, что если пойти к руководству интерната, то лучше не будет, его сожрут и кости не оставят. Боже, как же я встрял! — Пак Чанёль, хватит истерить, ты омегу сейчас напоминаешь, а не моего сына, — ворчал мужчина. — Сядь, голова сейчас лопнет. — Я не поеду в Англию, останусь с ним, да, — умозаключил младший Пак, за что и поплатился папкой по голове. — Зачем ты меня бьешь? А? — Внутрь глянь, истеричка малолетняя, а потом марш спать, потому что завтра два события, за которые ты мне будешь ой как должен, сынок, — рассмеялся пятидесятилетний мужчина. — Что должен? — Никогда не становись мной, что бы не случилось, Ёлли. Помни, что жить нужно для семьи, а не для людей, которым на тебя плевать. — Но па… — Послушай, ты нашел свою Пару, истинную, но придется тяжело из-за разницы, и не только в возрасте, поэтому помни, какую ответственность ты на себя возлагаешь. Если ты уверен, что будешь ждать, не переменишь решения и не оставишь мальчика разбитым, я помогу, но если ты сомневаешься... — мужчине не дали закончить. — Как я могу оставить его? Он мой, а я его, и это не изменится ни через десять лет, ни через пятьдесят, — выдохнул Ёль и открыл папку. — Дай Бог, сынок. *** Шестого мая, ровно в семь утра, большой автомобиль представительского класса припарковался возле трехэтажного кирпичного здания, располагавшегося в хитросплетении улиц, совсем недалеко от станции метро Ёксам. Дверь отворил водитель и, казалось бы, направился уже к другой, но юный господин, как тот сам заявлял, не мог терпеть этой мишуры, вылез самостоятельно и теперь глаз не сводил с отца. — Боже, Чанёль, угомонись, — взвыл старший. — Опять от меня голова болит? — Уже девятнадцать лет как, ты, гиперактивный мальчишка, — он потрепал сына по волосам. — А теперь вас двое будет и я вообще мозгами съеду. — Пошли, па! — Нет, давай подышим воздухом, — прикрыл глаза мужчина. — Ой, ладно, не рычи, я пошутил. А потом Чанёль с огромной улыбкой смотрел на то, как радуется директор, принимая большую сумму «пожертвований» и договор на финансовую поддержку до восемнадцатилетия Бэкхёна, после чего ставит размашистую подпись в документах, передающих права на опеку Паку старшему. Чанёль, спрашивая дорогу у всех, кто попадался под руки, бежит в сторону комнаты Бёна, где минут десять назад был объявлен подъем и замирает на пороге, когда видит, что его Кроха сидит, завернувшись в одеяло, и ненавистно смотрит на смеющихся детей, что машут перед ним его насквозь мокрыми вещами. Его снова травят и с самого-самого утра. У Бэка трясётся губа и, он вот-вот готов расплакаться, размазывая по щекам слёзы, но дети замирают, слыша рык и усилившийся запах леса и коры. — Дядя, шли бы вы, — вперёд подается омега, явно старше всех здесь присутствующих. — Да без проблем, только своё заберу, — басит Чанёль и в два шага пересекает расстояние между дверью и своим истинным. — Привет, Кроха, — шепчет он на ухо мальчику в белом коконе одеяла. — С днём рождения, Хённи, — он целует омегу в щеку. — Поехали домой, а? — гладя по волосам больше утверждает, чем спрашивает рыжий альфа. — Где твои вещи? — и мальчишка тыкает пальчиком на рюкзак из которого торчит пенал с рисунком мишек. — Одежда у них, — тихо произносит Бён. — Ну они могут ей подавиться, потому что нам она не нужна, новую купим, — кивает альфа и закидывает рюкзак себе на плечо, а на руки берет мягкий кокон, с торчащей из него смущенной мордашкой. — Больше ты сюда не вернёшься, Кроха. Чанель не выпускает из рук мальчишку даже в автомобиле, устраивая того на своих коленях, и разжимает ладони лишь тогда, когда умещает Бёна на огромной кровати в его личной новой комнате, где преобладают голубые тона, а шкаф ломится от одежды, привезенной личным помощником отца еще вчера. Бэкхён лишь озирается по сторонам и прячет лицо в ладони, впервые при альфе давая волю слезам. — Кроха моя, ну ты чего сырость разводишь? Тебе четырнадцать, а ведешь, словно еще тринадцать, — подтрунивает Чан и снова обнимает Бэка, целуя в мягкую россыпь волос. — Больше никто тебя не обидит, маленький. Веришь мне? — Меня же будут искать, Ёлли, — всхлипывает младший. — Мой отец теперь твой официальный опекун, пока тебе не исполнится восемнадцать, и этот дом теперь тоже твой, Кроха. Всё моё — твоё, хорошо? — А если я тебе не понравлюсь, бросишь? — и смотрит так грустно, что альфа готов сам разреветься. — Я сейчас тебе секрет открою, только, — он прикладывает палец к губам, — никому. Хорошо? — омега обрывисто кивает и замирает. — У меня в этом мире только один истинный, данный природой, Кроха, и это, — он тыкает пальцем в щечку омеги, — ты, мой плакса. — Спасибо тебе, Ёлли, я тебя очень люблю, — шепчет мальчишка, а у Пака в горле ком, потому что признаваться в ответ ребенку очень даже страшно. — Кроха, у нас с тобой всё будет, я тебе обещаю. А теперь вытираем слезы и приводим себя в порядок, договорились? Я буду ждать тебя на кухне и да, у нас сегодня праздник, поэтому, чур выглядеть нарядно! С Бэкхёном жить очень легко, потому что кажется, словно этот активный ребенок был рядом с Паками всегда. Тот очень любопытный и внимательный, любит читать и активно просит бету, что помогает семье Пак вот уже лет пятнадцать, научить его готовить. Утром маленький омега встает первым и уже сам расталкивает своего альфу в школу, а потом мостится на пассажирском сиденье и так любовно смотрит на Чанёля всю дорогу до учебной парковки. Они расстаются только на время уроков, потому что понимают — осталось меньше двух месяцев до перерывов, что будут длиться по половине года и в совокупности составят все четыре. Но Чанёль уверяет мальчишку в том, что есть скайп и фейстайм, смски и социальные сети, поэтому младший вряд ли заметит, как пролетят четыре года обучения старшего в Лондоне. Сехун тихо завидует тому, что Пак укомплектовал свою жизнь и теперь в свободные минуты смотрит не в книги по экономике, а на яркую улыбку омеги, что болтает без умолку, но не в одну сторону, не ограждая О от общения, а часто привлекая блондина в диалог. Определенно Бэкхён не может не нравиться. Чанёль ругается с Бэком лишь раз, когда тот упирается рогом и говорит, что не готов принять такой дорогой телефон, планшет и компьютер, но Чанёль делает ход конём и сообщает, что тогда они будут видеть друг дружку лишь на зимних и летних каникулах. Чанёль любит Бёна очень искренне и оберегает его, словно тот может упасть и разбиться. А еще за два месяца омега набирает добрых три кило и смотрится уже не так прозрачно, как раньше. Альфа улетает завтра, но не может заставить себя пойти собирать чемоданы, потому что ясно слышит всхлипы в комнате его Крохи. Бён не готов сейчас отпустить, ему слишком больно. Пак скидывает все самое необходимое в большой оранжевый чемодан и думает о том, что остальное купит уже на месте. Чанёль стоит в душе почти сорок минут и бьет кулаком по плитке. Ему тоже больно бросать Кроху. — Спишь? — альфа осторожно прикрывает дверь и подходит к большой кровати, где в ворохе одеял прячется любимый клубочек. — Бэкхён, я… я… Кроха мой, я люблю тебя, — шепчет он и где-то под одеялами раздается новый вой. — Можно я посплю с тобой сегодня? — а в ответ новая порция рыданий, но и движение одеял ближе к стенке не уловить невозможно. — Бэкки, ну почему ты плачешь? Я же твой, я вернусь, — альфа лезет под одеяло и прижимает мальчишку к себе. — А если ты встретишь еще кого-то? Того, кто сможет дать тебе всё и сразу? — Ну что за глупости? — Чанёль гладит по волосам и мажет губами по макушке. — Ты мой исти… — Это не повод держать верность, — шмыгает носом Бён. — Кёнсу сказал… — О боже, детка, Кёнсу еще та истеричка, которая односторонне и без уведомлений второй стороны расстаётся с бедным Чонином раз в три дня, говоря, что тот ему изменяет. — И ты мне изменишь? — Эй, эй, стоп, — засмеялся Пак и перевернул омегу лицом к себе. — Ты видел метку Кёнсу? — Да, видел, — кивает Бэк, пряча глаза. — А Чонина? — снова кивок. — Когда пара обменивается метками, то они чувствуют друг друга так, словно включается телепатия. Вот только Кёнсу не знает, что его родители поставили его альфе условие, что их единственный сын омега будет отдан замуж за Кая только в том случае, если тот сможет вникнуть не только в бизнес своей семьи, но и семьи До. Вот бедный Ким и проводит все свои вечера в компании отца Су, а тот думает, что Чонин ему изменяет, но вот только забывает о том, что метка бы побледнела в таком случае. — Прости, Ёлли, я дурак. — Ты примешь мою метку, Кроха? — А ты мою? *** — Эй, Кроха, ну покрутись для меня, — сладким голосом тянул Пак. — Ну Ёлли, перестань, ты меня смущаешь, глупый альфа, — красный, словно рак, омега стоял перед камерой ноутбука и поправлял покрытую россыпью кружева блузу. — Мне будет не хватать тебя сегодня, мистер Пак. — Да? Только сегодня, негодник? — старший прищурился и приблизился к экрану. — Боже, твои ножки в этих брюках просто объедение. — Мне всегда тебя мало, а сегодня мне шестнадцать, ты за сотни километров, а я хочу свой подарок! –Бэк топнул ножкой и уставился взглядом в монитор. — Не оставлю я тебя без подарка, маленькая вредина. Веришь? — Да, но я хочу поцелуй, — смущаясь, промямлил Бён. — Ох, Кроха, будь я сейчас рядом, то зацеловал бы тебя всего, без остатка. Хочу поцеловать твою метку, родинку, что на виске, щечке и над губой, а ещё ту, что у тебя на пальчике, мой маленький, родной мой. — Ёлли, возвращайся быстрее, — просит омега и прищуривается. — А ты где, кстати? — Я? Я у друга, он альфа, Бэкки. У меня в доме перебои электричества, поэтому пока пережидаю у него, — кивает Пак и, еще раз поздравляя своего омегу, отключается. За два года в новой школе Бэкхен находит новых друзей, почти стирает свое прошлое и гордо носит метку своего парня. Омега очень усидчив в учебе, а еще с тела стирается мальчишеская угловатость, формируются мягкие бедра и рост прибавляется на добрых десять сантиметров. Он, как примерный воспитанник, каждое утро провожает старшего Пака на работу, готовя тому завтраки и поддерживая беседы на любые темы, а еще он чувствует, что его любят за то, кто он есть, а не потому, что Чанёль заявил права на него. В это первое взрослое утро, шестнадцатилетний омега не отходит от традиции готовки завтрака старшему альфе, но удивленно хлопает в ладоши, когда видит того в фартуке и костюме у плиты, а на столе стоит две чашки кофе и огромный, вкусный шоколадно-карамельный торт. — С днём рождения, милый, — улыбается альфа и целует мальчика в макушку. — Ты стал такой большой радостью для нас с сыном, маленький, — и протягивает ему коробочку с красной лентой. — Что это? — спрашивает омега, вертя в руке ключик. — Бэкхён-а, ты стал для меня не только парой моего сына, но и ребенком, которого я очень люблю. В жизни, как ты знаешь, может случиться всё что угодно, поэтому я хочу, чтобы у тебя всегда был путь для отступления и выбор. Это ключ от банковской ячейки в национальном банке, а в ней ты найдешь всё, что может тебе понадобиться для того, чтобы встать на ноги, мой дорогой мальчик. — Но ведь Ёлли… — Нет-нет, я ни на что не намекаю, просто мы, как ни прискорбно, все смертны и зависит это не от нас. Просто пусть это будет у тебя, и я буду молиться, чтобы тот подарок, что я оставляю тебе, ушел в качестве приданого одному из ваших с Чанни деток, — улыбнулся мужчина. — Спасибо, спасибо большое Вам за всё, — кинулся в объятия альфы Бэкхён, казалось, совсем не слыша тактичного покашливания сзади. — А сейчас, думаю, что если ты не разожмешь свои ручки и не отпустишь меня, то внуков я уж точно не увижу, — засмеялся старший. — Правда, сынок? — Здравствуй, папа, — привалившись к косяку двери стоял рыжий альфа. — Ну что, Кроха, будешь принимать запрашиваемый подарок? — Ёлли-и-и! — омега кинулся в руки своего парня и уперся носом в крепкую грудь, остервенело вдыхая запах. — Эх ты, чудо, не узнал квартиру Сехуна на заднем плане, — беззлобно усмехнулся Чанёль и кивнул покидающему дом отцу. А потом были поцелуи, много, до припухших губ и стука зубов. Они мешались со словами признаний и трепетной нежности, что распускалась, словно цветы по весне, и на душе было так спокойно, что казалось, совсем ничего в жизни больше не надо. — Я люблю тебя, Кроха, — шептал альфа, протягивая на ладони тонкий ободок колечка. — Через два года, седьмого мая, ты станешь моим мужем? — Я уже твой, вот только мэрия пока не в курсе. *** Все поменялось резко, словно погода в дождливом Лондоне. Чанёль то утро не забудет никогда, ведь звонок, раздавшийся посреди последнего экзамена, чуть не перечеркнул сразу несколько человеческих жизней. Альфа плохо соображал, когда кидал свой аттестационный лист на стол деканата и объяснял проблему, когда трясущимися руками протягивал паспорт на контроле в аэропорту, и когда в сотый раз из динамика доносилось одно: «вызываемый абонент не доступен». Как пояснил Сехун, еле сдерживая слёзы, отца Чанёля не стало мгновенно. Сердечный приступ схватил мужчину в кабинете, а секретаря на рабочем месте не было, бедолага копировал договора в архивном помещении, а уже потом, когда врачи были бессильны, позвонил в службу спасения. Бэкхён не отвечал, и Чан не знал, куда себя девать, лишь сунул бортпроводнику крупные купюры и попросил код доступа к интернету на борту. Сехун сообщил, что Бэка нет ни дома, ни в морге. Пропал… Исчез на втором месяце беременности, и сейчас альфа рвал на себе волосы, моля всех богов помочь его мальчику справиться и не сломаться. Альфа корил себя за то, что поддался на уговоры Крохи и сорвался из Англии, чтобы провести первый гиперактив со своей Парой, а таблетки, что принял тогда Бэк, допустили оплошность и внутри его омеги зародилась жизнь, которую будущие родители уже так сильно любили. От кого: Сехунни «Чан, я нашел его. Ваш новый китайский садовник с горем пополам объяснил, что Бэкки служба опеки увезла» Кому: Сехунни «Вытащи его! Мы объявили о помолвке, ему не дадут там отсидеться в уголке до моего приезда» От кого: Сехунни «Бэка тебе не отдадут до его совершеннолетия, Пак. Ты не можешь по щелчку пальцев стать опекуном, твой отец готовил документы почти месяц» Кому: Сехунни «Он ждет ребенка, Хун. Придумай хоть что-то. Позвони Каю или До. Мёну, звони ему, его отец председатель суда. Друг, мой жених и мой ребенок, это всё что у меня есть. Прошу тебя» От кого: Сехунни «Приземлишься, звони. Я сделаю всё, что в моих силах, хён» Время полёта — одиннадцать часов, до приземления — десять. *** Чанёль приземляется с задержкой на полчаса, потому что грёбанный самолет кружил над Инчхоном из-за сильного тумана или тупизма диспетчера, но это не важно, ведь О орёт в трубку о том, чтобы Пак летел в больницу по адресу, что пришел сообщением, и внутри всё падает. Он кидает водителю чек на пять миллионов вон и умоляет выжать из мерседеса свой максимум, что тот и делает, разгоняясь на трассе до предела. Он снова звонит Сехуну, но слышит на фоне вопли своего Крохи и что-то про убийство, Сехун рычит и кричит, что перегрызёт всем глотки за омегу своего брата, а потом рявкает, что у Чана пять минут, потому что в здание едет полиция и тогда Бёна больше никто не защитит. Чанёль отчетливо ощущает, как крошится его сердце, осколками застревая в венах и горле, перекрывая путь к кислороду. Он выпрыгивает почти на ходу и проскальзывает под руками подобия оцепления из больничной охраны. Глаза цепляют название отделения и все встает на места — его Крох хотят убить и физически и морально. Чанёль слышит крик и обрывки фраз о том, что его Кроха шлюха, что он не нужен Паку, а дети от таких омег рождаться не должны, ведь те всё равно кидают их в детские дома и Бэк сам тому пример. У альфы удлиняются клыки и он думает о том, как здорово будет перегрызть глотку тому ублюдку, что носит должность директора спонсируемого его отцом интерната, а потом пинает дверь и видит, как из вены Бёна вытаскивают шприц. Внутри всё холодеет. — Убью! — рычит альфа и кидается на мужчину, что посмел привезти сюда Бёна. — Ёлли, Господи, наши дети, Ёлли, — вопил омега, загораживаемый персоналом. — Что вы ему вкололи? — он двинулся на седого бету, что был повинен во всем. — Пак, тихо, это успокоительное, — подал голос Сехун, у которого в ноге торчал шприц. — Я смогу, — прошептал он, почти засыпая. — Пора! — из последних сил крикнул альфа и медленно сполз по стенке. Дверь в палату открылась и в нее проскользнул невысокий омега, лет так двадцати пяти, что был облачен в белый халат. — Вы кто? — спросил один из врачей, прикрывающих Бёна. — Ой, точно, я из мэрии и я здесь, чтобы связать узами брака этих двух молодых людей, — кивнул он. — Я, как опекун, запрещаю, — закричал бета. — Господин Пак оставил разрешение на брак опекаемого еще четыре года назад, поэтому уж извольте. Пак Чанёль, вы согласны взять Бён Бэкхёна в законные супруги? Да? Отличненько. А Вы, Бён Бэкхён? Да? Так и запишем, — кивнул омега. — Я, кстати, Лухан, а это для ваших отпечатков на документе. Вот так, пальчик раз, — он пронырливо протискивается между врачами и дергает руку почти уснувшего Бёна. — Пальчик номер два-с! Готовенько! Муж, муж, поздравляю. Если будете фамилию менять, то пусть тот спящий красавец мне звякнет, я все сделаю. И да, — он развернулся к врачам и бете. — Этот альфа теперь опекун Бён, но скорее всего нет, Пак Бэкхёна, поэтому если не хотите, чтобы приехавшая полиция забрала вас, то свалите отсюда, пока я папе не позвонил, — щелкнул пальцами Хань и открыл дверь. — Да, забыл, мой отец на посту главного прокурора, а папочка лучший в Корее юрист. Ну всё, пока, мальчики, — он проводил взглядом опешивших посторонних. — Кстати, я не шутил по поводу Хуна, пусть позвонит мне, а то ведь после такой дозы и не вспомнит, что истинную пару встретил. Удачи, молодожены. — Эй, Кроха, — Чанёль присел у кровати и ласково погладил омегу по волосам. — Прости меня, родной, — губы коснулись мягкой щеки. — И ты меня прости, - маленький, еле заметный животик накрыла большая ладонь. — Они, — прохрипел омега и устало улыбнулся. — Их двое, Чанни, два малыша. — Мои же вы любимые, простите своего мужа и своего отца, — первый раз Чанёль плакал так отчаянно и совершенно не стесняясь своих эмоций. Этот день чуть разом не отобрал у него четверых родных людей. А Бэкхён из последних сил, уже закрывая глазки, гладил своего мужа по волосам и всё думал-думал. — Он хотел денег, что оставил мне твой отец, но я отказал, Чанни, — просипел омега и уснул. — Глупый задиристый мальчишка, — вздохнул альфа и примостился рядом, прикрывая глаза и совершенно не думая о сопящем на полу Сехуне. — Ты бесценен, а на деньги плевать, Кроха. *** — Кроха, я дома! — пробасил Пак из коридора и прошлепал босыми ногами к огромной лоджии с панорамными окнами, что открывали вид на такой яркий Сеул. Бэкхён сидел на огромном мягком кресле, поджав под себя ножки и умостив на животике книжку сказок. Омега дремал, иногда поскуливая во сне и морща прекрасный маленький носик. — Эй, малышня, папочка дома и очень-очень вас ждет, — прошептал рыжеволосый и осторожно убрал книгу на соседнее кресло. — Кроха, пойдем в кроватку, а то твои аппетитные ножки затекут и будут болеть, — альфа замирает, когда Бэкхён трет кулачками глаза и мягко улыбается. — Привет, Ёлли, — хрипло тянет он. — Привет, родной, — альфа целует невесомо и выпутывает омегу из голубого пледа. — Я так скучал по вам, - он осторожно поднимает своего мальчика на руки и несет в комнату, чтобы облачить того в свободную длинную маечку, а также сменить носочки. — Устал? — Они сегодня там в догонялки играли и совсем не дали папочке передохнуть, — жалуется Хён. — Поэтому, если ты не голоден, ложись с нами, пожалуйста. Малыши всегда спокойнее себя ведут, когда рядом ты. — Прям все в тебя, Кроха, — Чанёль заливается смехом и стягивает с себя одежду, оставаясь лишь в белье. — Эй, Пак Чанёль! — Да, Пак Бэкхён? — Я люблю тебя. — И я тебя, Кроха. Спасибо, что был таким смелым малышом и потребовал сделать тебя своим. — Хм, да без проблем, обращайся…