Disasterpeace – Detroit
Disasterpeace – Lakeward
Кихён щурится из-за яркого солнечного света, и на носу у него появляются смешные морщинки, напоминающие гармошку. - Думаешь, я странный? Кихён не раздумывает даже секунды: - Да. Вечно он такой: говорит, что думает, и часто не думает, что говорит. Закапывать труп под палящим солнцем - идея, как минимум, странная. Но Чангюн уверен, в такую жару их точно никто не поймает и следов они не оставят. Отвлекаться не стоит, но Кихён в окружении ярко-жёлтых подсолнухов, немного измазанный в крови, обливающийся потом, - произведение какого-то жутко сексуального грязного искусства. Чангюн бросает старую ржавую лопату на землю и сжимает кулаки. Кихён вздымает брови, возмущаясь: - Эй, не борзей, договорились же копать вмес… Чангюн испачканными кровью, грязью и лимонадом, который неудачно взболтался в машине, руками хватает Кихёна за шею и притягивает к себе. Над с трупом уже начинают кружить мухи, где-то вдалеке, восседая на старом кривом пугале, кричит ворон. А губы Кихёна даже в такую жару мягкие, влажные и невероятно вкусные. Кихёновы пальцы, тоже не отличающиеся чистотой, зарываются в чангюновы иссиня-чёрные волосы на затылке. Сердце, едва успевшее успокоиться после того, как они с Чангюном всю ночь разгребали не разгребаемое дерьмо, снова ловит учащённый ритм. - Чтобы поцеловать меня, тебе потребовалось около семи лет и одно убийство. Если ты захочешь меня трахнуть, выбери, пожалуйста, другую стратегию, - прошептал Кихён в губы Чангюну, гипнотизируя его взглядом и поглаживая липкими пальцами чангюнову шею. - Тогда мне уже пора её разрабатывать, - хрипло отозвался Чангюн, скользя рукой под чужую футболку. Кихён довольно ухмыляется и толкает Чангюна в грудь. Тот едва не шлёпается в вырытую ими яму и облизывается как-то плотоядно, наблюдая за Кихёном, склонившимся над обмотанным в грязную зелёную ткань трупом. Небо над их головами такое синее, бескрайнее, безоблачное, будто откуда-то из его глубин сейчас спустятся сюрреалистичные рыбы, а за ними рыбаки на хлипких лодках. Таких же хлипких, как терпение Чангюна. Когда яма нужной глубины была выкопана, Кихён одёрнул приготовившегося сбрасывать на её дно труп Чангюна. - Нужно избавиться от зубов, колец, и всего, что не перегорит и станет уликой. Чангюн хмурится, оглядывая пропитанный крупными пятнами крови зелёный кокон. Перед глазами у него снова прижатый к барной стойке, вырывающийся из мёртвой хватки незнакомого человека Кихён, снова красная пелена. Он смотрит на труп так пристально, что в глазах начинает рябить и кажется, будто под тканью что-то зашевелилось.Огромное чудовище, спавшее всю ночь, с треском разорвёт плотную ткань, чтобы вгрызться в его слабое человеческое тело. Как самка богомола, пожирающая своего самца.
- Эй, у тебя в машине нет плоскогубцев? Кихён хлопнул Чангюна по плечу, привлекая внимание, заглядывая в напряжённое лицо. Он чуть прищурился и устало выдохнул. Где-то внутри скользкая тревога копошилась, как черви в земле. Из головы настойчиво не лезет мысль о том, что убийцей должен был стать он, а не Чангюн. Он уже тянулся за ножом, валявшимся на ровной деревянной поверхности стойки, но увидел Чангюна. Чангюна, чьи глаза горели огнём, чёрным всепоглощающим пламенем. Словно в нём, Чангюне, уместилась вся преисподняя с её демонами и ужасами. Он видел, как Чангюн хватает стул, как крепкое дерево проламливает череп человека напротив. Слышал этот хруст, глухой стон и грохот падения. Возможно, они отделались бы каким-то не критическим для их и без того прогнивших насквозь жизней наказанием, потому что человек выжил. Каким-то ёбаным чудом он выжил. Начал стучать и хрипло, вяло стонать в багажнике, когда в баре старательный Кихён оставил всё так, как должно быть к открытию, и они уже мчались по пустой, окутанной ночью трассе. К заброшенному полю, к месту, где когда-то Кихён играл, будучи маленьким невинным мальчиком. Чангюн резко затормозил, вытащил из бардачка складной нож и вышел из машины. Кихён слышал слабые крики, чувствовал, как машина раскачивается из-за борьбы. Казалось, он слышал тот характерный для рассекающейся лезвием плоти хруст. Кихён сидел и ждал, адреналин заставлял сердце биться бешено, но на лице у него было умиротворение. Он не боялся, чувствовал странное доверие по отношению к Чангюну, а ещё был рад. Рад, что этот ублюдок в багажнике сдох. Он был рад услышать хлопок закрывающейся крышки багажника и даже увидеть чангюново лицо, забрызганное алой кровью. Его захотелось поцеловать, но Кихён лишь обтёр чангюново лицо платком. У Кихёна руки немного подрагивали, в отличие от Чангюна, который даже дышал ровно. Будто не он только что остервенело испещрял человеческое тело ранами. Кихён был восхищён. Плоскогубцы у Чангюна находятся, он возвращается с ними спустя минут пятнадцать и направляется прямиком к трупу, освобождённому Кихёном от «кокона», явно намереваясь справиться в одиночку. Но Кихён спешит к нему, хватает его за локоть и вынимает инструмент из рук. В его взгляде читается неприкрытое «моя очередь», и он просит лишь подержать челюсть открытой. Три десятка зубов, серебряные кольца, серьга и крестик на цепочке – всё, что остаётся не тронутым пламенем. Столп чёрного дыма и вонь горелой человеческой плоти пробуждают рвотные рефлексы. Кихён едва успевает отойти подальше в кусты, чтобы согнуться пополам и выплюнуть на землю содержимое практически пустого желудка – апельсиновую фанту напополам с желчью. Горло жжёт, но у них даже воды с собой нет, чтобы ополоснуть рот. У Чангюна звонит сотовый. Он отсчитывает пять гудков и, изображая сонный хриплый голос, отвечает: - Да, Хосок. Минхёк? Откуда мне знать? Кихён поражается, ему бы сейчас сил хватило только проигнорировать звонок, едва удерживаясь, чтобы раздражённо не сбросить вызов. - Ты на время вообще смотрел? Он свалил вчера куда-то под ручку с Джухоном, вот его и спрашивай. Я не сторож твоему драгоценному бойфренду и пасти его при каждой вашей ссоре заебусь. Отключаюсь. Жара усиливалась, а им ещё неизвестно сколько ждать, чтобы труп прогорел настолько, насколько это вообще возможно в данной ситуации. Потом закапывать. Кихёна пару раз набирал Джухон, но он игнорировал. У них с Чангюном сомнительное, но хоть какое-то алиби – сразу после смены Кихёна они завалились к нему домой, всю ночь занимались там пьяным сексом и проспали до вечера.