Подпись в его больничной карте

Не так Акааши представлял свой отпуск каких-то пару лет назад. Ох, не так. Яркое солнце после двухнедельной изоляции свирепо резануло глаза. Пришлось постоять пару минут на крыльце, чтоб сморгнуть невольные слезы и привыкнуть к легкому головокружению от пронзительно свежего воздуха. Акааши поправил лямку сумки на плече и, вдохнув полной грудью, как перед прыжком с парашютом, шагнул с последней ступени крыльца. Прощайте серые стены, запах еды сразу на сотню человек, белые халаты и непредсказуемые соседи по палате. По крайней мере, на ближайшие полгода, поправил он сам себя мысленно. Через неделю нужно выходить на работу, а до этого момента Кейджи отвел себе целых семь блаженных дней на свободе. Быть в подвешенном состоянии ему представлялось неописуемым счастьем. Не принадлежать ни стороне больных, ни – здоровых. На нейтральной территории, в тишине квартиры, занимаясь любимым делом, и просто ни о чем не думать. Путь до дома занял около получаса. В лучшие свои дни Акааши тратил на дорогу до больницы никак не больше пятнадцати минут. А это показатель. Возможно, стоило задуматься о частоте лечения. Возможно – два раза в год это слишком много для молодого организма? От лекарств он чувствовал, что съезжает окончательно, пусть они и помогали, но каждый раз, когда проявлялся эффект, Акааши думал, а стоит ли оно того? Квартира встретила хозяина скопившейся пылью, тишиной и одиночеством. После шумной многолюдной клиники это чувствовалось особенно остро. И от того еще более сладко. Никого. Абсолютно. Полное одиночество. Он хоть и рассчитывал на это после прохождения лечения, но все равно каждый раз удивлялся, как в первый. Тишина таилась в каждом уголке квартиры, не урчал отключенный холодильник, не капала в ванной вода из-за неплотно перекрытого стояка, не кипел чайник. Не разговаривал… Акааши сглотнул и улыбнулся. Никто не разговаривал. Он быстро пробежался мокрой тряпкой по полкам, сбегал в магазин, сотворив себе нехитрый обед и, с удовольствием умяв нечто наконец-то съедобное, извлек из шкафа приволоченный с работы перед лечением ящик со старыми журналами. Руки действовали на автомате, перебирали яркие листы, вырывали нужное, либо аккуратно вырезали ножницами. Готовили рабочий материал. Акааши сходил за клеем и квадратной картонкой под основу. Макнул кисточку в банку и… Пропал. Очнулся от творческого транса Кейджи только под утро. Еле разлепил сцепленные почти намертво клеем пальцы, счесал со щеки клочок бумаги и, встав, окинул, наконец, придирчивым взглядом готовую работу. Видно, что портрет, а это был именно портрет, собирался в спешке: неровные края оторванных листов, кривые резаные линии, не везде сочетающиеся цвета. И только два янтарно-желтых глаза вышли до боли пронзительными, словно живыми. Акааши отшатнулся. – Уже соскучился? Не шепот, просто неуловимый, невесомый выдох у самого уха. Со спины повеяло холодом, и Кейджи чуть заторможено обернулся. Никого. И тишина подозрительно мертвая. Ни шума автомобилей за окном, ни ругани соседей, ни ворчания работающего на кухне приемника. Акааши сглотнул. Лекарства. Он пропустил вечерний прием. – Чертовщина, – помотал он головой и спешно зашагал на кухню. Лечащий врач не раз предупреждал, чем чреват нерегулярный прием, а он все равно забывал. Как глупо. Отмыв руки от клея, Акааши распаковал новую упаковку таблеток. Врач обещал, что этого хватит месяца на два, а после придется идти к нему снова, на этот раз продлевать рецепт. Отточенным движением он закинул лекарство в рот, запил водой и сразу полегчало. Пусть это просто самовнушение, препараты такой категории не действуют мгновенно, но дышаться все равно стало чуточку свободнее. Возможно, эта неделя перед работой выдастся не такой уж легкой. Он позавтракал остатками вчерашнего обеда и вернулся к распотрошенной коробке с журналами. Картину, отложенную на заправленную постель, он постарался игнорировать. Ну, ясно же – свет клином на этих пронзительных глазах не сошелся, и в голове Акааши было уйма проектов и без выкрутасов подсознания. Он еще в начале года обещал несколько работ для новой выставки. Но сначала одно, потом другое, потом необходимость вновь пройти проклятое лечение, и выставка затерялась в ворохе более срочных дел. Сейчас же его ничто, он строго обвел взглядом пустое помещение, ничто не отвлекало от работы. Акааши перебирал яркие журналы и поблекшие выцветшие страницы желтой прессы и все никак не мог сдержать предвкушающую улыбку. Как все-таки хорошо вернуться к привычному любимому делу. Листы рвались, резались ровными крупными лоскутами. Акааши вынул из-под кровати еще одну картонку-основу, раза в два больше предыдущей, макнул кисть во внушительную банку с клеем и с головой ушел в работу для будущей выставки. Середина лета ознаменовалась наконец-то открывшейся выставкой и пустым пузырьком из-под прописанных лечащим врачом лекарств. Акааши с минуту постоял, разглядывая оранжевый пузырек и, пожав плечами, закинул его в урну. Состояние с окончания лечения только улучшалось, а от этих проклятых лекарств постоянно клонило в сон, и окружающие отмечали заторможенную реакцию. – Ничего не будет, если пропущу пару приемов, а после выставки съезжу за рецептом, – решил Акааши и благополучно забыл о маленькой проблеме. Посетителей в галерею набилось столько, что Акааши чувствовал, как улыбка постепенно приклеивается к губам. Он не успевал пожать руку каждому желающему, одновременно улыбаться в многочисленные камеры и рассовывать по карманам визитки с предложениями. Выставочная неделя забила до отказа голову. Акааши каждую ночь тратил все больше времени, чтобы уснуть и снова и снова мысленно возвращался к пустому оранжевому пузырьку, который, минуя урну, закатился под шкаф и мерцал оттуда белой крышкой. Подъем каждым следующим утром давался тяжелее предыдущего, но не было ни единой лишней минуты съездить к врачу и обновить рецепт. Надвигался последний выставочный день, а вместе с ним удесятерившаяся суета организаторов и покупателей. Акааши чувствовал себя словно между молотом и наковальней, пытаясь угодить и тем и другим. Праздно шатающийся люд огибал колонны галереи, толпился у самых интересных по их мнению фотографий коллажей и нагло игнорировал самую первую работу, сделанную Акааши сразу после выписки. Кейджи вежливо распрощался с мужчиной, по виду больше напоминающего якудзу или скупщика краденого, но никак не влиятельного бизнесмена, и обратил внимание, что перед желтоглазым портретом кто-то замер. Строгий костюм, трость, коротко стриженные уложенные волосы то ли с проседью, то ли просто с интересной окраской. Он стоял, опираясь на свою трость, и медленно словно бы в раздумьях покачивался из стороны в сторону. Акааши отвлекся на мгновение, чтобы выцепить одного из организаторов, и, ткнув в интересующую его сторону, требовательно спросил: – Кто это? – Где? – парень посмотрел в сторону фотографии, на которую указывал Кейджи, и пожал плечами, – там никого нет. Кстати, прекрасный коллаж, странно, что он не пользуется популярностью. Акааши медленно повернулся к картине – перед ней никого не было. А вот желтые глаза портрета издевательски замерцали. – Черт, – он прижал ладонь к губам и в панике отступил. – С вами все в порядке? Скоро начнется фуршет, лучше бы вам быть в форме Акааши-сан. – Да-да, – Кейджи с силой провел ладонями по лицу. Он ведь своими глазами видел… ну да, видел. Своими лживыми глазами. – Все прекрасно. Собирайте людей, я скоро подойду. Туалет галереи встретил его прохладой и тихой успокаивающей музыкой. Все гости уже проследовали в большую залу, чтобы посмотреть на торжественное завершение выставки, где не хватало только самого Акааши, вроде как виновника всего недельного торжества. Акааши мутило. Он смотрел стеклянными глазами в зеркало над раковиной и не видел себя. Взгляд желтых глаз, поймавших его в выставочном зале, не отпускал и теперь, обретя плоть и кровь. Обладатель этих глаз в джинсах и кедах, в футболке с накинутой поверх ужасной рубашкой стоял за спиной и широко, нахально улыбался. – Соскучился? Акааши не видел своего отражения. Он видел только свой ночной кошмар. Кошмар с нечесаными черно-белыми лохмами, с тейпом на пальцах и следом от соуса на щеке. От детальности увиденного замутило еще сильнее. – Но как? – тихо спросил Кейджи, с силой вцепившись в края раковины. Пальцы заломило от боли, ногти заскоблили по фаянсу. – Кое-кто опять забил на прием лекарств, чувак, и режим, и питание! Я же твоя чертова совесть. Пришел тебя спасти. Акааши мотнул головой. – Разве тебе не лучше будет, если я вовсе прекращу лечиться? – Ну, нет! – парень смешно наклонил голову на бок, от чего прядки волос наверняка щекотно уткнулись в плечо. – Ты же тогда окончательно рехнешься и помрешь. Зачем мне такое счастье? – А разве не в этом смысл всех шизоидных галлюцинаций? Акааши набрал в грудь воздуха и резко развернулся. В туалете никого не было. Все гости собрались в большой зале и ждали только его. – Проклятье. Акааши ударил кулаком по глянцевому краю раковины и отвернулся снова. Нужно было умыться и идти к гостям. Надо хоть эту выставку закрыть с достоинством, а не прослыть психом, как в прошлый раз. – Вообще-то на этих фуршетах есть не рекомендуется. Стоит отдать должное Акааши, он даже не вздрогнул и не начал ошарашенно озираться по сторонам. Только закинул на тарелку что-то отдаленно напоминающее салат и отошел к стене. – А то я не знаю, – почти не размыкая губ, прошипел он. – И все равно ешь, – глубокомысленно заметил голос. Акааши скосил взгляд – один из фикусов приветственно махнул ему подозрительно человеческой ладонью. – Господи, – шепотом воззвал он к всевышнему, но домолиться ему не дали организаторы, вытребовавшие с героя дня пару слов для тоста. Отпустили измочаленного морально и физически Акааши домой только за полночь. Руку сводило от писчей судороги: за последние два часа ему пришлось подписывать столько контрактов, гарантий и договоров, что при взгляде на ручку с бумагой перед глазами темнело. Квартира встретила тишиной, едва слышным журчанием воды по трубам и прохладой летней ночи, веявшей в открытое окно. – С возвращением. Акааши сбросил обувь, туда же кинул портфель и, пройдя в спальню, без сил повалился на заправленную кровать. – Зачем ты вернулся, Бокуто Котаро? – О, ты все еще помнишь мое имя? – Бокуто сидел в изголовье постели, легкомысленно болтая обутой в дорогой кроссовок ногой. – Ты соскучился. – Нет. – Это был не вопрос. Акааши перевернулся на спину и мутным взглядом уставился в потолок. – Это рецидив. Мне нужно позвонить врачу. – Тебе нужно всего-то прекратить ломать комедию и вовремя принимать лекарства. – Бокуто-сан, – Акааши с усилием вытолкнул из горла приевшееся за пять лет обращение, – ты снова пришел ко мне играть роль моей совести? – Что поделать, – Бокуто пожал плечами и солнечно улыбнулся, жмуря свои невозможные глаза, – будем считать, что я неправильная галлюцинация. – Ты сводишь меня с ума. Акааши сел, покачнувшись от слабости. Да, поесть надо было. И поспать. И съездить все же к врачу за рецептом. – А разве ты не уже? Завтра. Все завтра. Он стянул с себя вещи и, сбросив на пол покрывало, забрался в постель. – Спокойной ночи, Акааши, – прошелестело над ухом. Акааши промолчал, с силой зажмурив глаза до цветных пятен под веками. Все завтра. А завтра все пошло наперекосяк. – Прекрати скандалить. – Я не скандалю. – Нет, скандалишь! – Ничего подобного! – Акааши! – Бокуто-сан! Боже. Акааши потер лицо, это движение скоро войдет у него в привычку. На столе стоял ноутбук с читанными-перечитанными статьями о шизофрении, параноидальном синдроме, о галлюцинациях и кучей других по сотне раз просмотренных вкладок. Полезных и не очень. На полу лежала расколотая на несколько частей кружка. Это не он. Это Бокуто смахнул кружку, пока они спорили о какой-то псевдо-научной статейке про прогрессивные методы лечения. – Какой же вредный у тебя характер, Бокуто-сан. – А ты уверен, что это мой настоящий характер? – При всей моей богатой фантазии, я не смог бы выдумать настолько раздражающую занозу в заднице! – Хей-хей-хей! Полегче, приятель. – Вот именно, – Акааши замер посреди комнаты и прикрыл глаза. Пара секунд. Ему нужна была всего пара секунд в тишине. – Акааши? – Заткнись, Бокуто-сан. Кейджи кожей почувствовал ненастоящую улыбку, и воцарилась тишина. Из памяти под зажмуренными веками четко встал образ застывшего в прыжке волейболиста. Черно-белая форма, удлиненные наколенники, заведенная для удара рука. Обесцвеченные лохмы, янтарный взгляд. И вспышкой – ярко-алая надпись над головой: «Едва взошедшая на небосклон спорта звезда на носилках покинула основной состав сборной университета Тодай!» Акааши отмер и опрометью бросился в спальню. – Вспомнил? Вспомнил-вспомнил-вспомнил?? А я чертовски хорош собой, ты не находишь? – Да помолчишь ты или нет?! – Акааши упал на колени у кровати, пребольно ударившись коленками, и тут же словил еще одно видение-воспоминание. Строчка из интервью, такая же алая, как и заголовок. – «После неудачного падения в одной из тренировочных игр прервалась карьера подающего надежды волейболиста», – пробормотал он. – Ты что, не мог не усердствовать так на неофициальном матче? Устроившийся на кровати Бокуто только неопределенно пожал плечами, словно бы говоря «Чувак, я плод твоего воображения. Если ты не в курсе, то откуда это знать мне?». Акааши проигнорировал жест, едва ли не по пояс зарывшись под кровать. Там, в самом дальнем углу лежала большая коробка с журналами, привезенная отцом из типографии специально для его увлечения. Коробке было лет пять, а его содержимое представляло собой издания совершенно разных годов и выпусков. – Вот будет смешно, если я на самом деле девяностолетний старичок, – заухмылялся Бокуто. Он нетерпеливо свесился с кровати и заглянул в пыльные обрезки бумаги. – Или я пристроил твое фото в одну из своих работ, – не разделил его веселье Акааши. Взгляд в панике заметался по обклеенным коллажами стенам. – Нет, сначала газеты. Он увлеченно зарылся в бумаги, давя в зародыше проклятую панику. Возможно, уже тогда Акааши догадывался, что в коробке не осталось и клочка от статьи про закатившуюся звезду волейбола. Целые журналы он не стал даже просматривать – в каком бы творческом трансе Кейджи не был, а привычка читать у него сохранилась только к тем текстам, которые он пускал в расход. Это был своего рода ритуал. И тем страшнее становилось при взгляде на стены. Черт с ними со стенами. Он столько коллажей раздарил друзьям и коллегам, что статья вполне себе могла перекочевать на материк. Поиск занял очень много времени. До этого дня Акааши и не представлял себе масштабы катастрофы. Все шкафы, не отведенные под одежду, были забиты газетными и журнальными вырезками, распотрошенными каталогами и даже сборником детских сказок в пяти томах, три из которых немало потеряли в весе. Кроме шкафов коробки со всякой всячиной прятались под кроватью, в выдвижном ящике дивана, за унитазом в ванной, на антресолях. Вся лоджия была забита книгами с цветными иллюстрациями. На четвертый день поисков Акааши начало одолевать отчаяние. Не отсвечивающий до этого Бокуто взволнованно поглядывал на хозяина квартиры и учиненный им беспорядок. – А вот теперь это больше походит на паранойю, – он осторожно встал возле Акааши, замершего напротив оклеенной коллажем стены, и положил невесомую руку ему на плечо. – С чего ты вообще взял, что та статья реальна? Мутный взгляд переполз с бумажной мозаики на замотанную тейпом кисть. – Ты не можешь не быть, – сорвано прошептал Кейджи. Его тело перетряхнуло дрожью. – Не можешь не быть. Не можешь. – Акааши. – Если тебя тут нет, – голос сухой и надломленный пугал, – если тебя нет то, что мне делать? Взгляд заметался по коллажу. – Акааши, ты так и не съездил к врачу. Кейджи поднял остекленевший взгляд на Бокуто. – Тебя не может не быть, Бокуто-сан. Нет! – Акааши рухнул на колени и в отчаянии заскреб по стене, не замечая, как клочки затвердевшей бумаги забиваются под ногти, и абсолютно не чувствуя боли. – Нет. На пол посыпались обрывки вырезок, хрупкие от клея и времени. Осыпались пылью, а Акааши все драл и драл со стены ненавистный коллаж, пачкал бумагу выступающей кровью и сквозь вату в ушах едва-едва слышал голос. – Акааши! Акааши, черт возьми! Какого дьявола! Прекрати. Вызови скорую! Акааши! Тебе помощь нужна! Кейджи сорвал со стены портрет и со всей возможной злостью бросил в сторону голоса. – Замолчи! Заткнись!! Убирайся! Знать тебя не хочу. Ни видеть, ни слышать. Ничего! – он упал на колени и сорвано захрипел, пытаясь восстановить дыхание, окровавленные пальцы заскользили по паркету, – убирайся, Бокуто-сан, или, клянусь, я добавлю новую строчку в свою историю болезни. – Какую? – тут же озадачился Бокуто. – Попытку суицида! Вот какую! Уйди. Просто уйди. Акааши медленно уткнулся лбом в пол, захлебываясь сухими рыданиями. Бокуто явился под вечер. А может быть это сам Акааши позволил ему показаться на глаза. В пустой, вылизанной до стерильного блеска квартире, на холодном полу с бокалом какого-то отвратного пойла было так невыносимо одиноко. – Ты съездил за рецептом. В ответ раздался негромкий плеск спиртного. – Только не говори мне, что ты запил лекарства алкоголем. – Ты сам это сказал, Бокуто-сан. Акааши отсалютовал ему фужером и сделал хороший глоток. Голова приятно кружилась. Насущные проблемы уже не казались такими неразрешимыми. Откровенно говоря, Акааши в кой-то веки было абсолютно плевать на галлюцинации, лечение и собственную историю болезни. В которой, если так дальше пойдет, вместо суицида будет красоваться строчка «начальная стадия алкоголизма». Бокуто присел перед парнем, который только что, не поморщившись, осушил пол бокала чего-то спиртного. – Хей, я же беспокоюсь за тебя. – Чушь какая, – поплывший взгляд никак не мог сосредоточиться на лице проклятой галлюцинации. – Это остатки моей сознательности за меня беспокоятся. – О, так меня повысили до олицетворения твоей сознательности? – глупо ухмыльнулся Бокуто, но тут же посерьезнел. – Прекращай это дело, Акааши. Кейджи совету не внял. Вместо этого он заторможенным движением закинул в рот еще одну таблетку и залил ее остатками алкоголя. Пойло огнем прошлось по внутренностям, приятным жаром расползаясь по всему организму. На лице медленно проступил румянец, а воздуха перестало хватать еще после третьего бокала. Первую пуговицу Акааши расстегнул машинально, желая увеличить приток кислорода. Но, заметив потемневший взгляд сидящего напротив волейболиста, пошел дальше. И не остановился, пока полы рубашки не разъехались в стороны. – Хей, Бокуто-сан, – он медленно провел ладонью от шеи к животу и хрипло выдохнул, – помоги мне… Взгляд напротив на секунду почернел, после чего вспыхнул невыносимо ярким светом. Это было больше похоже на помешательство. Хотя, почему только похоже. Это и было самым настоящим помешательством. Только Кейджи оно уже не заботило. Его больше волновали ощущения от горячих ладоней – своих и чужих. Фантомные прикосновения, которые чувствовались много реальнее настоящих. Белеющее лицо перед глазами: с приоткрытым ртом, лихорадочным румянцем, и влажным языком, то и дело скользящим по губам. Своим и чужим. Акааши застонал в ладонь, когда вторая рука расправилась с ремнем и брюками. Тут же к ней присоединились проклятые фантомные конечности ставшего уже родным видения. Хотелось разрядки. До боли в почти сведенных судорогой ногах, в прокушенном ребре ладони, в груди. До звезд перед глазами и хриплых ругательств. – Бокуто, – выстонал сквозь зубы Акааши, – сан, – добавил он, чувствуя, как уносят начавшие действовать лекарства. Муть перед глазами усилилась, как и жар, буквально пожирающий каждый сантиметр тела. Чужие прикосновения ощущались едва заметным, пробирающим до дрожи, покалыванием. Удовольствие скапливалось, перекрывая собой подступающую тошноту, не хватало только одной детали, чтоб дойти до конца, и отключиться, наконец, забыв хотя бы на одну ночь позорный срыв. – Кейджи, – мягко в висок шепнул Бокуто, и Акааши даже ощутил теплое дыхание на покрытой испариной коже. А потом все закончилось. Его вывернуло прямо там, на паркет. От судорожного рывка ополовиненная бутылка со звоном отлетела в сторону. Акааши нетвердо встал на четвереньки, прикрывая рот ладонью. Но это не спасало. Желудок сводило такими спазмами, что хотелось вытошнить его вместе с пищеводом. Рядом растерянный и молчаливый замер Бокуто. Акааши свело новым приступом. В голове между туманных обрывков вечера с паникой носилась мысль позвонить своему врачу. Его нельзя оставлять одного. Пока это опасно только для самого Кейджи. А что случится потом? Он с трудом поднялся на ноги, кровь шумела в ушах, стена под руками казалось мягкой, и подозрительно покачивалась. Но он не прекратил попыток добраться до ванной и хотя бы лечь спать человеком. Холодная вода не помогла. Разве что смыла пот и остатки чего-то когда-то съеденного с рук. Акааши медленно сполз на пол, прижавшись лбом к ледяной раковине и блаженно вздохнул – больше не тошнило. Было просто не чем. Только теперь так сильно клонило в сон, что сил отскрести себя от кафеля и дойти до спальни уже не было. – Акааши? – едва осязаемый выдох у уха. – Мне нужно тебя найти, – сонно пробормотал он, опорная рука соскользнула, и он повалился на такой же ледяной пол. Под щеку попалось стащенное кем-то с крючка полотенце. Скорее всего – им самим. Кем же еще. Спустя несколько минут Акааши не стало. К счастью, не стало его только на одну ночь. Ранние подъемы никогда не были его сильной стороной. Но в этот раз Акааши словно толкнуло что-то головой о бортик ванной. Он с трудом поднялся, опираясь на дрожащие подламывающиеся руки. Парня качало так, как не штормило ни разу за не такую уж и примерную студенческую жизнь. Горло саднило, тело от проведенной на твердом полу ночи, затекло и замерзло, отказываясь повиноваться своему хозяину, совершая только необходимый минимум движений. Но в памяти четко отложилась последняя озвученная мысль. – Нужно его найти, – пробормотал Акааши тяжело глядя на свое бледное отражение. – Необходимо. Иначе я свихнусь, – он криво полубезумно ухмыльнулся оставшемуся невозмутимым двойнику за стеклом и принялся умываться. По клавишам ноутбука он защелкал онемевшими от ледяной воды пальцами. Волейболист Бокуто Котаро Восходящая звезда волейбола Бокуто Котаро Акааши лихорадочно перебирал и менял запросы, пока не смог отыскать ту самую статью пятилетней, как оказалось, давности. – Чем планируете теперь заниматься? – Хей-хей-хей! Я же не беспомощный котенок! Вернусь домой, пойду тренировать подрастающий молодняк. Вы еще услышите имя Бокуто Котаро – величайшего тренера чемпионов всех времен и народов! – Значит, стал тренером, – пробормотал Акааши. – Если стал. Город. Что за город? Откуда он?? Он быстро крутанул колесиком мышки обратно к заголовку статьи. – Не может быть. Мой город. С глаз на мгновение спала пелена, от которой расплывались буквы, а в голове немного прояснилось. Такие совпадения просто нереальны. Так не бывает. Но статья вот она, точно такая же, как в газете, спортивная колонка, местная редакция. Господи ты боже, его редакция! Это не совпадение! Акааши помотал головой. Не совпадение! Наверняка он видел газету на работе. И в памяти отложился образ шебутного парня, которого травмой спихнули с небес на землю, но который ни на грамм не растерял тягу к жизни. Спортивный комплекс у них один на город. В школу работать Бокуто вряд ли пойдет, судя по желанию воспитывать чемпионов. Акааши захлопнул ноутбук и кинулся в прихожую. – Ты бы поискал еще по некрологам, – окликнул его голос из коридора. Акааши обул кеды и резко обернулся. – Я должен тебя найти. Ты не можешь быть мертв! Я должен найти. – Ты сам-то себя слышишь? – Бокуто подошел ближе, загораживая собой проем. – Ты думаешь, найдя его, сможешь избавиться от меня? Акааши отступил на шаг, второй, третий, пока не уперся спиной о входную дверь. – Я не думаю, – медленно, едва шевеля языком, проговорил он, глядя пристально и зло в почти мистически мерцающие глаза, – я уверен. Уверен-уверен-уверен. – Кейджи завел руку за спину и отпер дверь. – Я не хочу быть психом. Я хочу поправиться. Серьезно. И если для этого мне придется делить постель с твоим прототипом, я это сделаю. С превеликим удовольствием. – Я всего лишь плод твоего воображения, Акааши. А он реальный человек. Мы разные. – Я знаю, знаю, – Акааши шагнул за порог. – И я ни за что вас не спутаю. Дверь с силой захлопнулась. Акааши стиснул виски, стараясь выбросить из головы слова видения про некролог. Он жив, он обязан быть жив, и избавить его, Акааши, от собственной галлюцинации. Хватит с него этого сумасшедшего дома. Спортивный зал встретил его темными окнами и внушительным замком на дверях. Акааши и не думал, что его это настолько подкосит. Рука со все еще кровоточащими кончиками пальцев врезалась в дверь. – Это не реально, – тихо как мантру шептал он, – не реально. Не может быть. Спортзал открыт. Просто я этого не вижу. Все пошло прахом. Акааши вцепил ногти в лаковую поверхность и прижался лбом к двери. Мысли перескакивали с одного на другое, но в итоге возвращались к одному и тому же – он в тупике. Акааши знает, как его зовут, но уже не уверен в реальности этого знания. Возможно, и сегодняшнее утро было всего лишь плодом его воображения? И Акааши сейчас где-нибудь дома отсыпается после открытия выставки? В любом случае, нужно было вернуться домой. Тут он ничего не добьется. Поднявшийся ветер бросил в лицо пригоршню дождевых капель. Акааши с удивлением поднял взгляд на затянутое тучами небо. Непогодится. Ну, надо же. Он опустил глаза на грудь, где собственные окровавленные пальцы сжимали мятую рубашку, и удивился, не ощутив должного холода. – Хей, господин. Вам помочь? Этот голос Акааши узнал бы и через тысячу жизней. Он медленно обернулся на обеспокоенный вопрос и робко, неуверенно улыбнулся. – Я так долго тебя искал. Если бы ранними подъемами можно было убивать, то Акааши бы не рождался. Из сна его вытолкнуло ощущение абсолютного ничто под боком. Тишина в квартире стояла зловещая. В окна завывая, бился ветер и швырял в стекло крупные капли дождя. Сейчас самый сезон. Холодная разворошенная постель навевала приятные мысли и необъятный ужас от того, что человек, с которым они вчера занимались сексом, отсутствовал. Хотя должен был спать, как убитый после ночного марафона. Но его подушка даже не помялась, в отличие от половины кровати Акааши. Зудящие над ухом подозрения он с успехом игнорировал. Игнорировал до тех пор, пока в дверном проеме не появился Бокуто. С извечной нахальной улыбкой, кедами, обмотанными тейпом пальцами и лукавыми желтыми глазами. – Хороша погодка, а? Лицо Акааши медленно мертвело. – Что ты здесь делаешь? Бокуто склонил голову к плечу и выдал сакраментальное «о». – Как что? Ты здесь. А, следовательно, здесь нахожусь и я. Это же элементарно. – Нет, – Акааши в прострации мотнул головой. – Где настоящий Бокуто? – Хей, Акааши, – осторожно позвал Бокуто, – что ты помнишь из вчерашнего? – Где. Настоящий. Бокуто. Акааши перевел дыхание и требовательно уставился на свое видение. – До тебя что, не дошло? Его нет. Это был я. Все время, всегда. До самого конца. От открывающихся перспектив сердце затопило ужасом. – Неправда. Нет, не правда. Ты лжешь. – Посмотри на себя, Акааши. Ты споришь с собственной галлюцинацией. – Ложь, вранье. Этого не может быть. Акааши что есть силы стиснул голову руками и невидящим взглядом уставился на смятые простыни. Он же помнит. Он хорошо помнит, вот и сухая корочка от его спермы. А он, Акааши, кончил внутрь. Вот его одежда – джинсы, и рубашка в нелепую зеленую клетку. Откуда этой одежде взяться как не с Бокуто? С реального Бокуто. – Почему ты еще не исчез? – сорвано зашептал он. – Я нашел настоящего Бокуто Котаро. Я нашел. Почему ты все еще здесь? Тот подошел ближе и присел на постель. Акааши отстраненно отметил, что ни единая складка не помялась под галлюцинаций. Потому что он на сто процентов был уверен в сущности присутствующего. Ненастоящий. – Акааши, – позвал тот, но Кейджи перебил. – Куда ты его дел? Что ты с ним сделал? – Ты заговариваешься, – Бокуто поднял ладони и заглянул ему в глаза. – Что я мог сделать ему? – Где он? – Акааши вскочил и начал лихорадочно одеваться. – Бокуто не мог далеко уйти. В такую погоду. Он где-то в нашем районе, правда же? – он поднял беспомощный взгляд на сидящего и накинул поверх футболки рубашку. – Я найду его. – Стой, ты куда? – Бокуто рванул следом. – Выходить на улицу в таком состоянии – самоубийство. Акааши обулся и пугающе трезво заглянул в взволнованные глаза личной галлюцинации. – Ты не можешь не быть, Бокуто-сан, и я это докажу. Последующие события дня слились для Акааши в серую беспросветную муть. И только один раз осветились яркими желтыми точками, почти что глазами Бокуто – это из завесы дождя мелькнули фары проезжающего мимо автомобиля. Тогда ему казалось, что проезжающего мимо. Но вспышка боли вернула все на свои места, и следующим воспоминанием Акааши стала приевшаяся белизна больничной палаты и горький запах тяжелых лекарств. Отделение для буйных. Вот он и попал, наконец, сюда. Руки были привязаны к койке, в горле пересохло, а голову вело от обезболивающих и успокоительных, насколько Акааши мог судить по своему неоднозначному состоянию. Рядом кто-то сидел. – Надеюсь, в следующий раз вы наденете дождевик, Акааши. И мы избежим хотя бы простудных заболеваний в моей клинике. Надо же, сам мифический главный врач его тюрьмы-лечебницы пожаловал. Акааши прикрыл глаза, отказываясь отвечать на реплики смутно знакомого голоса. Кажется, это он однажды по телефону помог разобраться с дозировкой лекарств. – Переломов к счастью у вас нет. Сильные ушибы, сотрясение мозга. Но все это не смертельно. Акааши кивнул, давая понять, что слушает. Сердце сжалось от расстроенного вздоха. – Кажется, я не уверен, что рад это слышать, – все же решился ответить он. Будь что будет с его историей болезни. – Я сделаю все, что в моих силах, чтоб изменить ваше мнение. Спите, Акааши, набирайтесь сил, – врач поднялся с места и, прихрамывая, направился к выходу. Перед тем как выйти, он еще раз обернулся и одарил пациента теплой улыбкой. – Отдыхайте. В свете пробившегося сквозь тучи солнца карие глаза мужчины блеснули невыносимым золотом. Акааши мгновенно прошиб холодный пот. – Доктор, – окликнул он взволнованно, насколько это возможно приподнимаясь на локтях. – Как вас зовут, доктор? Мужчина неловким движением прикрыл бейдж на груди, улыбка приклеилась к губам, а золото во взгляде медленно потухло. – Это неважно, Акааши, отдыхайте. *** – Ты не собираешься рассказать ему? – светловолосый парень подпирал стену напротив входа в палату. Отделение для буйных сегодня было особенно тихим в этот вроде бы еще не поздний час. – Рассказать что? – Брось, Бокуто, – Коноха, а это был именно он, отлип от стены и стремительно сократил расстояние до врача. – Когда ты скажешь ему, что мы вместе играли на том проклятом тренировочном матче? – Зачем? – Бокуто выглядел больным и уставшим. Под глазами залегли тени, а лицо за эти годы, кажется, постарело лет на десять. – Шизофрения Акааши заставила его забыть меня, забыть многое из нашего прошлого. И мучает тем, что раз за разом подкидывает ему мои образы. Если я живой из плоти и крови появлюсь рядом с ним – это окончательно сведет Акааши с ума. – Ты не знаешь этого наверняка. Бокуто поднял на Коноху потускневшие глаза. – Ты хочешь рискнуть? Рискнуть им? – А ты хочешь оставить все как есть? – Со стандартным постоянным лечением у Акааши есть шанс надолго задержаться в периоде ремиссии. – Вы всю жизнь были вместе. – А теперь я всего лишь подпись в его больничной карте.