Морг: перепись населения

***** Мягкий, как вата туман, влажным холодом ползет вверх, оплетая ноги. Дима чуть зябко ежится, натягивая на кисти рук рукава тонкой куртки, сон пока еще незримым призраком обитает в темноте августовской ночи, не туманя рассудок. -Молчаливое шествие по измененной ночью аллеей. - Тихо фыркает психиатр, смотря на танцующих у светящегося фонаря мотыльков. -Измененной? – заинтересовался его словами Роман, изучая направленность взгляда Димы – Ах, ты имеешь в виду физические иллюзии, - рассмеялся он через какое-то время, просмотрев по указанию Димы на будто бы слившиеся в объятье деревья на удаленной аллее. – В таком случае да, жаль только, люди не меняются темнотой и болезнью. -Думаю, что мог бы посмотреть, вспомни, сколько преступлений происходит ночью, вспомни, как сильно меняются люди, которым поставили смертельный диагноз? – с горячностью в голосе -Ты говоришь глупости. - Рассмеялся мужчина. - Люди не меняются, они самые страшные чудовища нашей планеты. -Ты ведь действительно так думаешь – С каким-то тайным, толи вопросом толи принятием, произнес в ответ Дима, чуть покачивая головой будто бы и не отдавая себе отчета в действиях. -Если тебе важно это знание, то знаешь, - задумчиво и как-то слишком осторожно начал Роман, смотря на дорогу и в легкой нервной напряженности пробегая по бедру, будто бы выстукивая какой-то странный мотив – люди они ведь по сути своей хамелеоны, секс как феномен он довольно противоречив. Как явление природы он нужен не для удовольствия, но для воспроизводства потомства, использование в качестве препятствия продления рода каких-либо средств, есть противоестественный фактор. Следственно, любой секс столь же аморален, как любые иные его проявления. -Пубертат? – выгнув бровь и чуть слышно фыркнув, ввернул в пространный монолог патологоанатома молодой человек, вызывая тем самым хриплый, горловой смешок Романа. -Сбой системы, ну или бета-тест, - посмеиваясь, предложил он свой вариант ответа. -Не думаю. Знаешь, все дело в любви, ведь мы не знаем, на какой именно сигнал ответит наше тело, впрочем, наш разговор начинался не тем, скажи, зачем ты начал говорить о человеческой бисексуальности? -Чтобы указать на неустойчивость человеческой позиции, - улыбнулся патологоанатом, останавливаясь на переходе и придерживая через чур, увлекшегося Дмитрия за плечо, дабы тот не вышел на проезжую часть. – Человек рожден биполярным, в процессе же своей жизни он обрастает ненужными социальными наветами обращаясь химерой, он научается молчать там, где жаждет говорить, смеяться с теми, кого хочет ударить, смеяться и плакать по указке разума, а не сердца. Впрочем, даже сердца как такового он постепенно лишается. Знаешь такую фразу «не слушай сердце, оно стучит»? Тут работает тот же принцип, человек бежит от привязанности, или же изменяет ее, сминает как белый лист. Девушка, что с трепетом читала романы, цедит по капле в обувь мужа этиленГликольДиНитрат или же жарит с пустотой во взгляде покупную грибную смесь, добавляя в нее бледную поганку, срезанную во дворе. Поверь, я видел подобное сотни раз: девушек с кровоточащими деснами и расширенными зрачками, «убитых горем» партнеров, фальшивые суициды, подмененные лекарства, дверные ручки с нанесенным на них ядом… Загорелся зеленый свет, и Роман мягко подтолкнул психиатра, что смотрел на него слишком внимательно в спину, чтобы тот продолжил идти. – Действительно видел и знаешь, любовь, ненависть, все это человеческое – с невыразимым презрением протянул последнее слово патологоанатом, с раздражением окидывая взглядом пронесшуюся мимо них и скрипнувшую резиной иномарку с кричащей из окон музыкой – служило объяснением их поступкам. -Страх да, - хмыкнул Дима, кивнув будто бы в ответ на собственные мысли. -Что, прости? -Страх. Знаешь, есть одна книга, мне ее Лена, как-то читала, когда мы попали на совместное дежурство, так вот, там один герой задавался вопросом, что есть страх, придя в конечном итоге к пониманию, что страх это нечто не стоящее ничего, но отнимающее время жизни, гонящее нас навстречу гибели. -Слишком громкие слова. Страх лишь составляющая инстинкта самосохранения, нет нужды окутывать его флером мистицизма, - покачав головой, весьма сухо произнес мужчина, подходя к дому, где как он знал жил Дмитрий. -Пожалуй ты прав. - Хмыкнул в ответ парень, всем своим видом выражая легкую насмешку над чрезмерным прагматизмом нового знакомого. – Мы пришли. -Я знаю, - кивнул в ответ Рома, и Дима почувствовал, как в его душе вновь заворочалось беспокойство. -Ты, - начал он неуверенно, переведя взгляд на стоящее в отдалении двухэтажное здание, окруженное редким садом, состоящим из яблонь и осин и куцым каменным заборчиком. -Я, - вновь кивнул Роман, в тайне радуясь, что любимый человек смог догадаться самостоятельно. -Ты работаешь. - Сделал очередную попытку прояснить ситуацию Дима, внимательно изучая тонкие черты лица молодого человека. Вьющиеся прядки темных волос растрепанных в том беспорядке, что заставляет задуматься, какая из сил природы повлияла на них больше, ветер или генетический код. Светлые, необычайно светлые зеленые глаза, кажущиеся почти полостью лишенными цвета в ярком освещении фонаря у самого подъезда. -Я патологоанатом. - Мягко улыбнувшись, подсказал Роман. Сделав шаг к молодому человеку, вздох сиплым хрипом осел где-то в районе горла и Дима слабо закашлялся, будто бы в попытках избавиться от слабого запаха лайма, мяты и чего-то заставляющего вспомнить о влажной земле. Рука патологоанатома скользнул за спину, будто бы поддерживая, странная мысль отчего-то билась о стенки разумности «почему же нет запаха стерильности, нет запашка тлена и разложения…почему?». -Значит…. – С тихим посвистом и будто бы лишенный всяческих сил этим странным разговорам и царящими в разуме мыслями, произнес Дима, прежде чем с тихим смешком Роман не наклонился и не запечатлел на его лбу легкий поцелуй. - Иди спать, ты устал. Завтра мы поговорим на любую из выбранных тобой тем. *** Девочка смотрела на небо, удивленно распахнутые глаза, раскинутые в стороны руки, будто бы она желает охватить весь мир.… Но уже не сумеет, кровь удивительным рисунком разукрасила ее тело, изогнутые под невероятным углом ноги, разорванная одежда. Голуби и воробьи уже никогда не покажутся обычными птицами, их взгляд столь же стеклянно-алчен, как и у ворон, что деловито ходят по опустевшим улицам. Безмолвным улицам. Лучшие друзья человека с глухим урчанием раздирают старика, лежащего чуть в отдалении. Разум будто ампутированный рождает идею, что это ее родственник, что пытался защитить. Мысли текут лениво, напоминая растаявшее желе, но десерт не оставляет ощущения грязи… Крики с соседней улицы, но руки ложатся на курок невзирая на мольбы о помощи, в этом городе первой умирает вера. Опоздание, слишком двоякое понятие, минута задержки необходимая на то, чтобы обойти сгруженные кучей тела бывших жителей этого города и на самодельной мине умирает не он, секунда задержки и грудную клетку пробивает пуля. Четкий выстрел, что сохранил его жизнь и карьеру. Игорь смотрит на шахматный потолок, дыхание ровное будто бы и не он только что пробудился от кошмарного сновидения-воспоминания. Рука чуть нетвердо ложиться на звездчатый шрам, оставленный от огнестрельного ранения, шрам, что будто линейкой проложил себе путь ровно на то расстояние, что спасло его от повреждения нерва или же смерти. Девять сантиметров в обе стороны. Идеально точный выстрел, что отправил его в госпиталь и на восстановление до конца службы. Меткий выстрел от «своих» же. Официально украденное боевиками оружие, неофициальное убеждение, друг, что в одной лишь ему присущей манере вернул его для себя и себе. Впервые они встретились в детском саду, ярко алая машинка, как предложение дружбы и насмешливое фырканье от лохматого мальчика, перемазанного в земле. Как результат два ревущих ребенка, что нашли решение этой своей проблемы в обычной драке. Тонкий шрам той встречи пересекал ладонь… Незаметно для спящей на кровати девушки, мужчина аккуратно, опасаясь разбудить любимую, встал и начал одеваться. Мысли его были довольно пространными, распыленными по всему древу их с лучшим другом отношений, от первого шрама в детском саду, перепутьев, скандалов и сор в школе. Университетское упрямство и самый страшный момент, когда он решился отправиться с частью выпускников в Пакистан, где им надлежало стать помощниками и миротворцами, врачами в больницах и детских садах и школах. Но ничего…Ничего подобного, дверь плавно закрылась, не потревожив спящую. Промозглая сырость и холод лестничной клетки встречает своими прикосновениями, в ответ на перепад температуры по телу пробегает дрожь, а руки привычно открывают соседнюю дверь. Пахнет пряностями и какой-то родной свежестью. Роман сидит на кухне, разливая чай по двум кружкам, он никогда не задает вопросы, почему он приходит к нему после своих кошмаров, почему не прислушался тогда к его словам, зачем с такой яростью и упрямством вцепился в скорую и реанимацию, если давно уже мог уйти в частную практику каким-нибудь хирургом. Но нет, он просто пододвигает кружку чая и жалуется на то, что кончились никотиновые пластыри, рассказывает какой придурок нынче работает с ним над делом и как он вообще устал от человеческой глупости.