Мишка

Утро выдалось препаршивое. Ноябрь решил вспомнить, каким ему полагается быть, и зарядил дождём; Дин обнаружил это, только выйдя из дома, а за зонтом возвращаться было поздно — он и без того проспал и даже позавтракать не успел. Решив хотя бы ноги не намочить, он буквально на цыпочках добрался до своего Приуса, маневрируя между лужами; а припарковавшись у офиса, бодро вышел из машины — прямо в кучку мокрых листьев, тут же отозвавшихся гостеприимным хлюпом. Мокрый, голодный и злой, он сказал себе, что хотя бы не опаздывает. И даже успел на чуть не ускользнувший лифт — кто-то внутри, видимо, услышал его хлюпающее топанье и придержал двери. Влетев в кабину, Дин открыл было рот для полагающегося "спасибо", но выговорить его не сумел, зацепившись взглядом за то, что держал в руках его единственный попутчик. Это был плюшевый медведь. Не новый, пушистый, только что купленный, а видавший виды и подрастерявший лоск мишка, с которым явно играли много и часто. Но вот державший его в руках мужчина был, ну, мужчиной, а не ребёнком, и Дин насмешливо приподнял бровь. В другой день он бы этим и ограничился, но сейчас в нём было столько злости, что он не смог сдержаться. — Сегодня что — день "Возьми дочурку на работу"? — едко поинтересовался он. Мужчина серьёзно посмотрел на своего медведя. — Это не моя дочурка, — ответил он. — Да ладно? Двери лифта съехались, и Дин поспешно нажал кнопку своего этажа, уже мысленно кляня себя за то, что не сдержался. — Сегодня день "Возьми плюшевого медведя на работу", — сдержанно ответили ему. Дин хмыкнул и потянулся без спроса коснуться медведя; наготове была реплика о том, что день наверняка выдуман девчонками, которые и не работают толком, а гоняют чаи да перебирают ещё не прискучившие темы для разговора. Но когда он коснулся медведя, произошло что-то странное. Медведь был хотя и потёртый, но мягкий, и смотрел на него доверчиво чёрными глазами-пуговицами, и Дин вдруг вспомнил, что и у него был мишка в детстве — почти такой же. Мягкий, хотя и совсем не пушистый, выцветший, с глазами-пуговицами и великоватыми ушами, купленный на распродаже и принадлежавший безраздельно аккуратному Дину, пока не появился Сэмми, которому постепенно начали переходить все игрушки Дина; конечно, ему не было жалко, ведь он был уже совсем большой. Вскоре мишка остался без уха, и Дин на удивление отчётливо вспомнил, как был расстроен тогда, пусть и не сказал никому. Но Сэмми тоже любил мишку, это точно, и даже без уха, и он даже имя ему придумал. Дин уже не помнил какое, но зато помнил, как крепко прижимал медведя к груди, засыпая, — и как потом, когда Сэмми немножко подрос, он иногда ночью приходил к Дину, говоря, что ему страшно, и так же беззащитно обнимал медведя. Дин приподнимал край одеяла, и братишка забирался к нему, и они лежали там все втроём и ничего не боялись, совсем. Дин ласково провёл рукой по спине медведя, на удивление ясно ощутив, что этого мишку тоже очень любили. И злость, и плохое настроение словно испарились, сменившись умиротворением и лёгкой задумчивостью. Лифт остановился; Дин, отняв руку, обнаружил, что его попутчик работает этажом ниже его самого. Он никогда не видел его раньше, потому что всегда ходил по лестнице, пытаясь хоть как-то сражаться с сидячим образом жизни. Сегодня по лестнице он бы не успел, но сейчас не ощутил даже лёгкого приступа раздражения от того, что нарушил план. — Кто-то очень здорово придумал с этим днём, — сказал он. Уже вышедший из лифта мужчина обернулся, просияв улыбкой. — Да, — сказал он. — Я тоже так думаю. Он снова повернулся к лифту спиной, но его улыбка ещё стояла у Дина перед глазами, и он выставил ногу вперёд, не дав дверям съехаться, и крикнул: — Эй! Как тебя зовут? Мужчина на мгновение замер, а потом снова обернулся и ответил с улыбкой — другой улыбкой, но всё так же красивой: — Кастиэль. И Дин, улыбнувшись в ответ, кивнул и убрал ногу. Лифт тронулся с места, а он всё улыбался.