You are welcome

Очки полетели в зал с последними аккордами гитарных запилов «Мэднесса» прямо над головой Отабека. С трибуны раздался оглушающий восторженный визг и даже звуки отрываемых конечностей счастливой обладательницы реквизита, но Юре уже было плевать, он сделал то, что так хотел. Поставил всех заграничных «петросянов» с их «рашн фэйри» на место. Больше никто не посмеет… Взгляд наконец сфокусировался, отходя от ярких вспышек прожекторов, ребра ходили ходуном, а во рту пересохло. И тут Юре резко стало не по себе, даже не так - ему стало пиздец как не по себе. Отабек стоял у выхода с катка и смотрел на него нечитаемым взглядом. Он сделал жест, как будто выстрелил, сжимая пистолет в обеих руках. Юра дернулся и сглотнул. Тысячи зрителей сейчас рукоплескали ему - «русскому безумию», а он не знал, как выйти со льда. Надо просто пройти мимо, в раздевалку, а потом прочь из Ледового. Но, глядя сейчас в глаза Алтына, Юра понимал: хрен у него это выйдет. На ватных ногах он подъехал к бортику. Трибуны не смолкали. Яркий луч прожектора мазнул по лицу, и на мгновение Плисецкий потерялся. Твердые пальцы подхватили его под локоть и потянули в нужном направлении. Дальше было все словно на автомате: надеть защиту на коньки, накинуть на почти голые плечи олимпийку, кивнуть в знак благодарности за впихнутые кем-то в руки цветы, шагнуть прочь. Пальцы с локтя почти не убирались, позволяя только натянуть рукав или нагнуться, и тут же стискивали снова. Юра молчал. Отабек тоже. Казалось, скажи хоть слово, и произойдет взрыв. Снесет на хуй и ледовый, и их самих, разорвет на тысячу пхитчитовских хомячков. Да бля… Что за бред в голове?! Юра тряхнул волосами – не помогло, челка была туго стянута на затылке. Дверь раздевалки возникла перед глазами неожиданно, распахнулась, и пальцы с локтя исчезли. Юра выдохнул, кхекнул от толчка в спину и чуть не навернулся на зачехленных коньках. Сзади щелкнула задвижка. «Пиздец», - успел подумать Плисецкий. Больше думать он не мог: горячие руки впились в бока сквозь прорези майки, а слева на ухо зарычали. Страшно, блять… - Бека-а-а-ахх… больно… Пальцы на боках слегка расслабились, убрались на спину, надавили, наклоняя его вперед на шкафчик. Юра оперся ладонями на холодный металл и позорно всхлипнул. Отабек, натягивая лямки майки одной рукой так, что ворот передавил горло спереди, прошелся языком по соленой коже спины. Блядский вырез. Пересчитал позвонки до основания шеи, прикусил над лопаткой. Больно. Юра прошипел: - С-с-сука-а.. Бека, блядь, остановись… - Заткнись. Юру тряхнуло - он еще не видел Алтына таким. Слово прозвучало, как выстрел. Коротко. Наповал. Юра повернул голову, встретился глазами с Отабеком. Лучше б пялился в дверцу. Колени предательски дрогнули, в паху напряглось. Блять. Плисецкий, это безумие. Ха-Ха. «Мэднесс», мать его. Вот тебе и «Велкам!». Отабек снова рыкнул, надавил на спину сильнее, прогибая, дернул костюмные штаны Юры вниз. Пробормотал что-то на казахском, обдавая рычащими вибрациями шею. Чуть отстранился, на голую поясницу с блестящего виска Алтына сорвалась тяжелая капля. А катал, между прочим, сейчас не он. Юра переступил с ноги на ногу, штаны мешали. - Что ж ты делаешь, - выдохнул в ухо Отабек, прижимаясь твердой грубой ширинкой к голым ягодицам. - Если б не полные трибуны, я б тебя прямо на льду трахнул. Это ты ангелам своим можешь голову с «агапе» дурить. Вот ты настоящий. Мой. Юра втянул воздух со свистом, понимая, что все, пропал. Вот здесь и сейчас. Дружба? «Ха»! Еще раз «Ха»! Да он прямо тут сейчас кончится только от одного голоса, мать его. Заскреб пальцами по металлу и попытался встать удобнее. С членом наголо. Извините, со стоящим членом наголо. Еб же ж твою мать, Алтын, откуда ты такой нарисовался?! Ладони сзади смяли ягодицы и раздвинули, и Юра не мог думать уже ничего, когда влажный язык коснулся между. - Бля-я-я-а-а-а-а! Отабек вылизывал и кусал рядом, потирал пальцами. Перед зажмуренными веками вспыхивали звезды, а член стоял как британский караульный у Букингемского дворца – твердо и непоколебимо. - Бека, мать твою, не издевайся, а? За спиной хмыкнули, сплюнули, а вовнутрь протолкнулось что-то твердое и скользкое. Ох ты ж ебушки-воробушки… Как оно оказывается, а это только палец – один! Двигается, давит. Куда, бля?! Ох, да, вот так! Юра растекается, плавится, проваливается, не замечая, что пальца уже в нем три, а дыхание Отабека за спиной все громче. Он встряхивает Плисецкого, еле слышно шепчет на ухо: - Сейчас я покажу тебе безумие. «Довел», - думает Юра остатками сознания. Кого? Куда? Да похуй. Бедра стискивают железной хваткой, по промежности течет чужая слюна. На секунду под веками вспыхивает красное, а изо рта вырывается крик, но его тут же закрывают широкой ладонью. Внутри горит. - Тшшш… Тшшшш… Тихо, мой родной… Еще услышат. А ты громкий, оказывается. Юра мычит в руку, пытается расслабиться. Член Отабека внутри распирает, тянет, начинает двигаться медленно, на пробу. Вторая горячая ладонь обхватывает его стояк, ощущения смешиваются в ебучий коктейль боли, удовольствия, еще хрен знает чего. Плисецкий не хочет разбираться – не сейчас, сейчас ему охуенно. Отабек толкается все сильнее, попадая. Куда? Да! Да! Еще раз! Именно туда! Надрачивает ему яростно, как катается. Взрыкивает на каждом движении. От этого по телу идут мурашки, внизу живота горит огнем. Юра кричит. Не осознает что. Ладонь на губах едва ли глушит. Плевать. Член в руке Отабека пульсирует и взрывается, исторгая из себя напряжение, сладость, боль. Он резко выходит, сдавленно мычит что-то, рука с члена убирается, а через секунду спину опаляет горячим, и еще… и еще… Да сколько же в тебе, успевает подумать Плисецкий, когда его тянут назад, прижимают к ходящим ходуном ребрам. - Ты - псих… - выдыхает Юра, откидывая голову на плечо Отабека. - Не меньше тебя, - усмехается, целуя его в макушку, Отабек.