camp

Проснувшись около часа назад, Луи не сразу понял, что послужило причиной его пробуждения. В комнате было темно и тихо. Шатен не уверен, который час, и темнота никак не давала рассмотреть циферблат настенных часов, но внутреннее чутье подсказывало омеге, что короткая стрелка едва ли миновала двойку. На нижней полке, уткнувшись носом к стенке и с головой укутавшись в одеяло, спал Зейн, издавая монотонное, еле слышное сопение, давно ставшее для Луи привычным фоновым шумом, потому никак не потревожившее сон Томлинсона. Самая обычная июньская ночь в летнем лагере. Тихая, спокойная, наполненная умиротворением, резко контрастирующим с той атмосферой неугомонности, что царит здесь днем. Ночь всегда приносит с собой чувство безмятежности, и время словно замирает в эти темные часы, предавая корпусам и прилегающим территориям ощущение мнимой пустынности и отсутствия чего-либо живого, кроме бескрайней зелени и главенства природы. Но сегодня в этой умиротворенной тишине было что-то не так, назойливо напоминая Луи настороженное затишье. Осознание наступает непозволительно неожиданно, заставляя сонного Луи резко принять сидячее положение и в ужасе приложить ладонь к приоткрытому рту, из которого был готов вырваться отчаянный стон. Ну конечно, что же еще могло разбудить его посреди ночи и заставить чувствовать себя бодрым и полным сил. С чего бы его заднице так сильно зудеть, а члену так сильно напрягаться от простого трения ночных штанов? Это похоже на кошмарный сон. Полный разрыв того шаблона, который он мысленно составил на ближайшие пять лет своей жизни. Это провал. Фиаско и жестокая насмешка судьбы за его детскую безответственность. — Господи, Луи, какой же ты идиот. Он не был одним из тех омег, кто хранит себя до свадьбы или же ждёт «того единственного», но и не был ветреным и готовым отдаться каждому симпатичному альфе. Сложно точно охарактеризовать Томлинсона в этом плане, ведь он и сам пока что не знает, к какому типу относится. Луи вообще всерьез не думал о скорой потере девственности, попросту не чувствуя себя готовым к взрослым отношениям и не находя в них для себя ничего интересного и волнующего. Он, как и любой подросток в его возрасте, иногда запирался в ванной комнате на некоторое время, включая воду и закусывая нижнюю губу, что, с учетом количества проживающих в доме людей, выходило довольно редко, но в остальном редкой дрочки ему было более чем достаточно, и секс его совершенно не интересовал. Ему только полгода назад исполнилось шестнадцать, и всё, что действительно с переменным успехом заботило и интересовало его сейчас — это учёба и футбол. Ещё немного Луи волнуют его отношения с друзьями, его родители и младшие сестры, но это отдельная история. Только баллы по успеваемости и количество проведенных на поле часов. Вовремя сделанная домашняя работа и незабытые в спортивном шкафчике Зейна бутсы, которые Луи зачастую одалживает другу. Бесконечно засыхающий цветок в его комнате и Лотти, часто теряющая где-то в доме его любимую кружку. Вечно ломающийся замок в школьном шкафчике и десяток случайно присвоенных серых и бордовых толстовок Стайлса, которые альфа настойчиво и неустанно просит вернуть. Лиам и его нездоровое стремление держать всё под контролем и Найл с его неугомонной болтовней обо всем что ни попадя. Все это — его подростковая жизнь. Не отношения и интимная близость с альфами, которых не волнует ничего, кроме собственного удовольствия и утверждения в глазах других, таких же самовлюбленных альф. В уголках глаз неприятно щиплет, и с шумным рваным выдохом Луи закрывает слезящиеся глаза, двумя пальцами зажимая переносицу. Это ещё что такое? Не хватало разныться, как пятилетка. Сейчас не время для слёз, Луи. Соберись. Нареветься ты успеешь после. У тебя будет на это время. Целая жизнь. Но не сейчас, черт возьми, только не сейчас, Томлинсон. Всё не так. Это не то место и не то время. Он не готов ни морально, ни физически. От одной мысли, что через час-другой ему придется раздвинуть ноги перед черт знает кем, воображение заставляет Луи покрыться стойкими мурашками и сильнее укутаться в одеяло в жалкой попытке укрыться от неизбежности. Что же мне делать? Прикладывая ладонь к сердцу, чувствуя пугающую частоту ударов, он с тоской думает о том, что за три сотни километров отсюда его мать чувствует то смятение и страх, что творится в душе Луи, и, скорее всего, ей снятся беспокойные сны, полные необъяснимой тревоги. Она всегда чувствует его, и если в обычные дни эта связь всегда напоминала Луи о том, что он не одинок, то сейчас она лишь усугубляла положение. Он позволяет двум настойчивым слезам скатиться по виску и впитаться в подушку. Чертова течка начнётся через несколько часов и нужно что-то делать. Срочно. Он не может позвонить матери и попросить забрать его домой, не может попросить у Зейна или у кого бы то ни было ещё таблетки ввиду проклятой индивидуальности каждого препарата. Ему придется раздвигать ноги, и это неизбежно. Единственное, что ему позволено в этом тупике — это выбрать того, кто станет его первым альфой. Первым. В голове не укладывается. От одной только мысли, что кто-то совсем скоро вторгнется в его тело, внутренности Томлинсона сжимаются, и все, чего он хочет прямо сейчас — кричать, зайдясь в истерике. И лишь здравый смысл настойчиво отговаривает внутреннего омегу Томлинсона от слез и бестолковых воплей, тратить время на которые сейчас — непозволительная роскошь. Луи вновь смахивает слезы со щек, судорожно раздумывая, кто это может быть. Какой альфа может ему помочь? Чья кандидатура кажется наименее пугающей и чье обнаженное тело не вызовет нестерпимое отвращение и волну истерики? Это должен быть кто-то, кого он хорошо знает. Кто-то близкий, понимающий и просто свой. Найл? Ирландец автоматически вычеркивается из крохотного списка, едва ли образ первых букв его имени мелькнул в голове Луи. Хоран не может оказаться этим «счастливчиком» лишь по одной, но несоизмеримо огромной причине — Зейн. Как лучший друг последнего, Луи знает, что Зейн влюблен в Найла, и, так же будучи другом альфы, он знает, что Найлу небезразличен Зейн — по этой причине Томлинсон не может позволить себе порушить ту связь, которую так упорно игнорируют эти двое. Да, его задница может потечь в любую минуту, черт знает, что ждёт его впереди, но, пожалуй, единственное, в чем Луи точно уверен на данный момент — Найл никогда не будет тем, под кого он ляжет. Найл создан для Зейна, а Луи не тот, кто берет чужое. Лиам? Лиам, Лиам, Лиам… Заботливый кареглазый шатен, чья вездесущая помощь зачастую тесно граничит с неуместной опекой и готовностью заступиться за каждого, кто только посмеет иметь неосторожность обмолвиться о каких-либо, даже самых незначительных, конфликтах с миром и обществом. Скрупулезный и до занудства ответственный. Как строгий отец, всегда готовый прийти на помощь, но после отчитывающий тебя в самой жесткой форме, что ты и сам не рад, что обратился к нему. У него всегда всё по плану и под неустанным контролем, неважно, о чём идёт речь: о выполнении проекта по биологии или о стирке белья. Иногда Луи кажется, что если завтра начнётся война, то Лиам будет одним из первых, кто соберет отряд из добровольцев и уже через час поведет людей в атаку, непременно одержав победу, а после и вовсе выиграв войну и напоследок захватив пару-тройку близлежащих стран. Просто потому, что таков его четкий план, отступать от которого ни в коем случае нельзя. И Луи кажется, что даже секс с Лиамом имеет определенную последовательность и четкие грани, за рамки которых категорически запрещено выходить, а это вовсе не то, чего Луи ожидает от своего первого раза. Он хочет, чтобы если не всё, так хотя бы многое прошло таким образом, чтобы он чувствовал себя максимально комфортно и расслабленно. Он хочет чувствовать защиту и поддержку, а не странные эмоциональные границы, в пределах которых он должен держать себя и контролировать свое тело в тот момент, когда он вообще ничего не сможет контролировать. Еще есть Джош, который пытался ухаживать за Луи в начале прошлого учебного года и который так и не запомнил, что у Томлинсона аллергия на мед, а значит и на все те конфеты и «милые» баночки в виде мишек, наполненные янтарной жидкостью, которыми он часто задаривал несчастного омегу — тоже, и Эндрю, который капитан школьной команды по лакроссу и заклятый враг всех парней из компании Луи, кроме самого Луи, потому что, как бы он ни пытался выяснить у парней, за что они так не любят этого красавца и с виду отличного парня, ответы друзей всегда расходились, в лучшем случае, а в худшем — вопрос и вовсе оставался проигнорированным. Эндрю несколько раз помогал Луи открыть шкафчик, и иногда преподаватель по биологии объединяет их в одну группу для выполнения межклассовых проектов, цель которых — сплотить учеников с двухлетней разницей в возрасте, что, к слову, чертовски раздражает Томмо, ведь, во-первых, он не видит никаких результатов от этого проекта, а во-вторых, была бы его воля, в напарники из старшего класса он бы предпочел выбрать дотошного Лиама или Гарри, чья сестра отлично разбирается в фазах митоза, группах крови, всех видах человеческих костей и препарирует лягушку меньше чем за минуту. Луи искренне восхищается ей. Остается только он. Тот единственный, кто с самого первого дня их знакомства разгребает все дерьмо, неустанно создаваемое вокруг Томлинсона, и каким-то чудом до сих пор не пославший Луи к чертовой матери. Луи стыдно. Он ненавидит постоянно дергать его, и, видит бог, Томлинсона и самого раздражает эта зависимость от помощи семнадцатилетнего альфы, но он просто не может справиться со всем этим в одиночку. В его жизни пока что не нашёлся ещё один человек, готовый точно так же постоянно впрягаться за него и помогать решать не убавляющиеся проблемы. Он как всегда упускает момент, когда начинает грызть ногти, замечая это лишь тогда, когда чувствует сильную боль и металлический привкус крови на своем языке. Снова до мяса. До крови. Лишь одно имя назойливой песней безустанно и непрерывно повторялось в его голове. С грустной ухмылкой Луи понимает, что, несмотря на наличие довольно причинного количества хорошо знакомых альф, в действительности, прямо сейчас в этом лагере находился только один парень, к кому он может обратиться и которому он сможет довериться до такой степени. Пусть и не любимый, но прямо сейчас он единственный, кому Томлинсон готов отдать свою честь. Только он сможет позаботиться о Луи именно так, как он того заслуживает. Луи верит. Луи действительно верит в это. И если что-то пойдет не так… это будет конец. Он тихо покидает комнату, прикладывая все усилия, чтобы не потревожить сон Зейна, и быстрыми шажками преодолевает лестницу, неприятно холодящую босые стопы. Спускаясь с третьего на первый этаж и тихо минуя комнаты спящих альф, Луи направляется к комнате, что расположена в самом конце коридора, ощущая, как внутренности совершают бесконечные кульбиты, заставляя омегу с каждым шагом терять уверенность, которой остается всего ничего, когда он останавливается напротив закрытой двери. Опуская ладонь на круглую ручку, он замирает в нерешительности, на мгновение прикрывая глаза, и глубоко вздыхает полной грудью, словно готовясь совершить прыжок в воду. Отчасти это было правдой — он готовился к прыжку, но вместо воды его ждала пугающая неизвестность. «Что если он откажет?» — звучит в голове Томлинсона за секунду до открытия двери. На носочках проскользнув в комнату, Луи тихо прикрывает за собой дверь и прижимается к ней спиной, застывая на некоторое время. Комната, сейчас погруженная в предрассветный мрак, была идентична той, в которой жил Луи. По левой стене — высокий шкаф с зеркальными дверцами, чуть дальше, у самого окна, стол, заваленный невесть чем, и при дневном свете на первый взгляд напоминает гору мусора, при детальном рассмотрении превращаясь в сборище книг, канцелярских принадлежностей, бесконечных исписанных листочков, грязных кружек и многочисленных тюбиков с совершенно разным содержанием, начиная от зубной пасты, заканчивая мазью от ссадин. По правой стороне находится лишь двухъярусная кровать с двумя спящими на ней альфами. С верхней полки свисает довольно большая часть одеяла, и Луи думает, что Лиам, вероятно, замерз во сне, но спит слишком крепко, чтобы проснуться и позаботиться о себе. Поэтому Луи делает это за него, и, тихо забираясь на несколько ступенек вверх по прикроватной лестнице, он поправляет одеяло, укрывая друга. Внизу, вплотную прислонившись спиной к стене и укрывшись по самую голову, оставив ступни и лодыжки неприкрытыми, спит тот, кто нужен Луи. В висках стучит от напряжения, и, прикусив нижнюю губу, невольно задержав дыхание, шатен опасливо приподнимает край одеяла, впуская прохладный воздух, и лежащий на кровати парень дергает плечом. Осторожно ложась рядом с сопящим другом, Луи медленно накрывается одеялом, спасаясь от холодного воздуха и прижимаясь к брюнету, ища тепло. Едва ли он успевает уместить голову на маленькой подушке и тихо, облегченно выдохнуть, как длинные конечности друга тут же сгребают хрупкого шатена в медвежьи объятия, напугав своей внезапностью и лишая мизерной возможности пошевелиться и, что более важно, дышать. — Хазз, — он старается звучать как можно разборчивее, что дается с трудом, будучи сдавленным со всех сторон, уткнувшись носом в ключицы и не имея возможности дышать ничем кроме запаха альфы. — Хазза, проснись, Хазз… прошу тебя. — Ночь, Лу, — раздается едва разборчивое недовольное бормотание, а чужие руки сильнее сдавливают живой ловушкой, в попытке успокоить и усыпить неугомонную раннюю пташку. — Спи. — Пожалуйста, Гарри, проснись, — а ранняя пташка и не думала засыпать вновь, мало того, она твердо намерена разбудить и вторую и, кое-как повернув голову вбок, жадно вдыхая прохладный свежий воздух, продолжает тихо бормотать, — мне очень нужна твоя помощь. — Утром, Луи. Я сделаю все, что ты попросишь, только у… — он раздраженно бормочет с закрытыми глазами, запоздало замолкая, когда слышит возню над собой. Несколько секунд, притаившись, оба друга слушают звук сминающегося одеяла и приглушенное сонное ворчание. Скрип кровати затихает, и, выждав некоторое время, Стайлс, всё ещё не разлепляя глаз, скрипучим шепотом продолжает: — Если мы разбудим Лиама — нам пиздец. Спи, прошу тебя. Томлинсон далеко не первый раз в лагере со своими друзьями, и поэтому он отлично знает, что Лиама никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя будить раньше положенного времени. В противном случае этот добродушный альфа превратится в разгневанного и беспощадного, словно разбуженный в середине спячки медведь. И не будь у Луи критичной ситуации, он бы сию секунду замолк и не издал ни единого звука и шороха до самого подъема, но сейчас, когда кровь кипит от вызванного паникой адреналина, он бесстрашно нарушает одно из главных табу. — Я умоляю тебя, выслушай меня, — игнорируя предупреждения [фактически играя с Дьяволом] шатен отчаянно скулит и возвращает голову в прежнее положение, вдыхая знакомый с детства запах кленового сиропа, — у меня течка. Три коротких слова будят кудрявого лучше, чем стакан холодной воды в морду. Он мгновенно разлепляет заспанные глаза и, зарывшись носом во взъерошенные карамельные волосы, глубоко вдыхает, и, наполняя легкие едва уловимым ароматом вишни, Гарри чувствует себя сбитым с толку, не понимая, что заставило друга подумать о скором наступлении такого деликатного периода. Облегченно вздохнув, он отстраняется, одновременно с этим растирая правой рукой заспанное лицо, одним глазом смотря на искаженное тревогой лицо Луи, и дарит ему успокаивающую улыбку. — Нет, Лу, ты что-то путаешь. Твой запах слабый, так что… — утренний зевок прерывает предложение, сбивая сонного Гарри с мысли. — Она начнется через несколько часов, — объясняет омега, — я чувствую, как внутри меня всё… ну, знаешь… — Тебе надо выпить таблетки, — сквозь новый зевок громко советует Стайлс, своей неосторожностью будя Пейна, чей свирепый, неприятно скрипучий ото сна полукрик-полухрип раздается уже в следующее мгновение, заставляя Томлинсона вздрогнуть, а виновника пробуждения медведя резко захлопнуть рот, больно прикусив язык. — Стайлс, завали ебало! Разрываясь между желанием заверещать как девчонка во весь голос от пульсирующей боли и желанием последовать настоятельному совету, он выбирает второе. Лучше жить без языка, чем не жить вообще. Не то чтобы Стайлс боялся утреннего Лиама, он просто… боялся утреннего Лиама. Лицо Стайлса выражает гримасу боли и ужаса, и, сильно сжав рот рукой, он изо всех сил силится не завыть. Видя положение дел, но не имея ни малейшего понятия, как помочь другу, Луи хочет спросить, чем он может помочь несчастному, но тот, краем глаза замечая, как Томмо открывает рот, в ужасе, с практически феноменальной реакцией затыкает свободной рукой рот Томлинсона и истерично мотает головой в разные стороны, безмолвно умоляя молчать. Неизвестно сколько прошло времени, прежде чем тишину в комнате вновь наполнило тихое сопение Пейна, но когда это произошло, солнце уже начало вставать и пробивающиеся через синюю штору лучи, медленно окрашивающие комнату серо-голубым светом, были тому подтверждением. Убрав ладонь и приподнявшись на одном локте, несколько возвышаясь и смотря на друга сверху вниз, Стайлс засовывает свободную руку под подушку в поисках носового платка, планируя сплюнуть в него кровь, но натыкается лишь на свой телефон, который, не получив накануне должного внимания к своей персоне, будучи не поставленным на зарядку, скорее всего, отключился из-за разряда батареи, фактически отомстив хозяину за пренебрежение. Распутав переплетенные под одеялом ноги, Томлинсон отодвигается практически на самый край, удобно устраиваясь на боку и перетягивая на себя одеяло, оголяя ноги Стайлса, которые вмиг покрываются мурашками от прохлады, заставляя обладателя этих длинных конечностей поежиться и издать недовольное цоканье. Шатен открывает рот и, видя, как Гарри сквозь зубы одними губами произносит «шепотом», понимающе кивнув, начинает шептать. — Я… У меня нет таблеток, — тихо выдает Луи, видя недоумение на лице и замечая, как напрягается тело друга. Судорожно сглотнув, он продолжает, — это не должно было случиться так быстро, поэтому я не стал брать таблетки в лагерь. — Блять, — не найдя носового платка под подушкой, психанув, Стайлс вытирает язык краем пододеяльника, заставляя Луи скривиться и усомниться в результатах теста на IQ, который в прошлом месяце проходила вся старшая школа, в том числе и Стайлс, чей результат был одним из самых высоких, — дерьмо. Осуждение яркой вспышкой виднеется в его глазах, и Луи хочет, подобно хамелеону, стать одного цвета с одеялом, лишь бы больше никогда не ощущать этот взгляд на себе. — Какой же ты глупый, боже мой, — нотки сожаления в голосе друга заставляют шатена почувствовать себя еще более никчемно, хотя он думал, это уже невозможно. Выдержав паузу, Гарри начинает лихорадочно перебирать в голове разные варианты, судорожно меняя их по ходу озвучивания. — Нам нужно… Мы должны… Вожатые, да, точно. Нам надо пойти к вожатым, они… Черт, они ничего не смогут сделать. Долбаные индивидуальные таблетки. Долбаные омеги, от ваших задниц одни проблемы, — обреченно вздохнув, он устало потер лицо. Слишком много всего за такой короткий, толком еще не начавшийся, день. А в следующий момент, как удар молнии, его пронзает вопрос, заставляющий всю натуру встрепенуться. — Блять, Луи, вокруг одни альфы. О чем ты вообще думал, когда шел в эту часть корпуса? — О том, что ты поможешь мне, а не начнешь читать нотации. — Помогу тебе? — резко приняв сидячее положение, он продолжает шепотом выражать недоумение, осуждающе смотря на друга. — И чем же, по-твоему, я могу помочь? Я не врач, Лу. Я такой же подросток, как и ты, и я беспомощен в этой ситуации. — Ты альфа, — еле слышно отвечает Томмо. — И что? Это не значит, что я всемогущий и… — говорят, что молния не бьет в одно место дважды. Это неправда. Стайлс проверил на себе. В замешательстве, на пару мгновений лишенный дара речи, он, упустив контроль над своими связками, находит силы лишь на пару хриплых бессвязных слов. — Ты… нет. — Я прошу тебя, — чувствуя на себе растерянный взгляд, он старательно избегает зрительного контакта, нервно перебирая в пальцах край одеяла, — не смотри на меня так… Я не знаю другого выхода, Гарри. И ты, очевидно, тоже, поэтому… Мне безумно страшно, если честно, но с тобой я чувствую себя немного в безопасности, потому что, — он тяжело сглатывает, судорожно подбирая нужные слова, что складываются в бесконечный несвязный поток, — у тебя есть опыт в этом, и… это просто ты. Ты, который всегда был рядом, ты, для которого нет безвыходных ситуаций, и… В общем… — Да когда вы уже наконец заткнетесь? — Заткнись и спи, Лиам, — Гарри кажется, что его голова сейчас взорвется. Он чувствует себя потерянно. Словно жизнь выбросила его за борт. Вокруг него разворачивается сцена, больше подходящая к малобюджетному фильму конца девяностых, в котором его лучший друг омега просит провести с ним период и, на минуточку, заодно лишить его девственности во всех возможных планах, в то время как другой друг альфа мысленно уже оторвал ему голову за громкую болтовню в пять утра, а сам он не в состоянии принять сейчас хоть какое-то решение, когда мысли в его голове наперебой твердят о разных вариантах развития событий. И, будучи ошарашенным и сбитым с толку, Стайлс забывает о странностях Лиама, который, впрочем, оставляет грубое указание без ответа. Давящая пауза затянулась и, как казалось шатену, вовсе не собиралась заканчиваться, поэтому Томмо решает прервать ее первым. Ведь, решает он, в конце концов, именно он заварил всю кашу и именно ему нужна эта странная помощь друга. — Если я неприятен тебе в этом плане, то просто скажи, — продолжая теребить синюю ткань, Луи бросает быстрый взгляд на лицо друга, замечая, что тот, потупив взгляд в одеяло, выглядит абсолютно потерянно и ошеломленно, — я пойму. Я не знаю, что буду тогда делать, но я пойму тебя. — Ох, Лу, — с тяжелым вздохом бормочет Стайлс и притягивает друга к себе, вплетая пальцы в мягкие волосы, прочесывая их. Этим жестом он стремится успокоить как Томлинсона, так и себя, до конца не решив, кого же все-таки больше. — Ты такой… глупый. Я бы никогда не смог оставить тебя наедине с твоими проблемами, даже если бы ты был мне неприятен, — тихо бормочет Гарри, и не давая омежъему мозгу время на осмысление, продолжает. — Хм… думаю, у нас не так много времени, поэтому… Вот как мы поступим: сейчас ты идешь в свою комнату и собираешь те вещи, которые могут тебе понадобиться. Одежда, белье, полотенце… Защита у меня есть, — на последних словах Луи отводит взгляд, очевидно смущаясь, и Стайлс хочет изобрести машину времени. Прямо сейчас. Незамедлительно. Он хочет вернуться в прошлое, на две недели назад, в то сырое утро, когда они с мамой приехали за Луи, чтобы вместе отправиться в лагерь. Он хочет вновь спросить у Луи, всё ли он взял, и, услышав утвердительный ответ, надрать другу задницу и заставить его вернуться в свою комнату и взять из аптечки бутылек из оранжевого пластика, наполненный белыми таблетками-подавителями. Где-то на задворках сознания Гарри понимает, что его вины в сложившейся ситуации нет, но будь он более расчетлив, чем его беззаботный друг, сейчас бы ему не пришлось порочить этого чистого и, при всей своей заносчивости и зачастую откровенной наглости, невинного омегу. — Через двадцать минут встречаемся на первом этаже — у выхода, идет? Ты управишься за это время? — поправляя растрепанную челку друга, спрашивает Гарри, в ответ получая согласный кивок. — Хорошо. Теперь иди, тебе нужно собираться. Некоторое время Луи смотрит на друга, сомневаясь, действительно ли все это происходит, но, видя слабую, кривоватую улыбку на лице брюнета, Луи медленно садится на кровати, высвобождая ноги из сбитого одеяла, и неловко подается вперед, упираясь лбом в лоб кудрявого. Чувствуя чужое дыхание на своих губах, он шепчет скромное, но искреннее «спасибо» и, мазнув поцелуем по щеке, соскальзывает с кровати. В два шага преодолевая расстояние, он торопливо скрывается за дверью, предварительно запнувшись о порог, заставляя альфу инстинктивно дернуться вперед, бормоча сдавленные ругательства. Смотря на закрывающуюся дверь, Гарри мысленно рассуждает о правильности поступка, на который он идет. С одной стороны, его внутреннего альфу распирает от гордости, что Луи пришел именно к нему, а не к Лиаму или Найлу, очевидно, найдя в нем что-то особенное, чего нет у других парней-альф. С другой стороны разум твердит, что раз Луи доверился ему, значит он должен сделать все предельно правильно и комфортно для омеги. Но поверх всего этого висит огромная неоновая табличка, гласящая, что если он налажает — это будет одной из тех ошибок, о которых он будет помнить каждую секунду своей жизни, вспоминая о них даже на смертном одре. Сползая с кровати и направляясь к шкафу, он думает, что если бы ему сказали об этом пару месяцев назад, он бы ни за что не поверил. Да что там пару месяцев, даже если бы ему сказали об этом вчера — он бы все равно не поверил, ровно как не верит и сейчас, но это действительно происходит, и, натягивая на ноги джинсы, попутно ища в глубине шкафа свою толстовку, он чувствует, как на фоне общего спокойствия, появляются зачатки паники. Ростки которых начинают прорастать, когда, найдя тюбик смазки и запихнув его в сумку с бельем, он не находит на своей полке презервативы. — Черт, да где же… — отчаянно вздохнув, Гарри в который раз перерывает полку, превращая аккуратные стопки в кучу смятых футболок. — На верхней полке, под моим серым поло, — слышится с верхней койки. Бросив мимолетный взгляд на верхний ярус, где его встречает помятое лицо друга, Стайлс благодарно кивает и тянется чуть выше, запоздало вспоминая, что на днях сам же переложил их на полку выше, подальше от зоны видимости, на случай если вожатые придут проверять чистоту шкафов. — Не говори никому об этом, ладно? Даже Найлу и Зейну, — он кидает фиолетовую коробочку в сумку, ногой закрывая дверцу шкафа, — особенно Найлу и Зейну. Если Луи посчитает нужным, он сам им всё расскажет. — Как скажешь, — апатично соглашается Пейн, положив подбородок на край кровати и свесив руку вниз. Они встречаются взглядами, когда Гарри выпрямляется и поворачивается к зеркалу. — Что ты планируешь делать? — Пойду к Джейд и скажу, что у Луи течка и нам нужен один из тех домов, про которые нам говорили в первый день смены, — отыскивая на столе расческу и синюю бандану, Стайлс возвращается к зеркалу, принимаясь быстро расчесывать волосы, которые стали меньше кудрявиться из-за нового шампуня, что, если честно, чертовски радует уставшего от вечного гнезда на голове парня. — Попрошу её не трепать языком среди других ребят… Блять, это полная жесть, даже не знаю, что из всего этого выйдет. — Надеюсь, что это прокатит, — участливо бормочет Лиам, в ответ получая согласный кивок. — И, эм… Будь осторожен, Хазз. Не уверен, что Томмо нужна порванная задница или ребёнок в таком возрасте. — Не докучай, Ли, — издавая недовольный стон, Гарри завязывает бандану, заправляя мешающие пряди, и кидает расческу на прежнее место. Та благополучно долетает до стола и менее благополучно скатывается с него на пол. Выпустив раздраженный стон, Стайлс быстрым шагом подходит к столу, поднимая и небрежно бросая гребень на стол, возвращаясь к зеркалу. Он подхватывает сумку с пола и закидывает ее на плечо, выравниваясь и краем уха слыша, как расческа падает вновь. Какое-то время оба парня просто смотрят на проблемный предмет. Возможно, Лиам все-таки поднимет ее в течение дня. Возможно. Со вздохом отрывая взгляд от неожиданно ожившего пластмассового монстра-трепателя нервов, Гарри возвращает свое внимание к Лиаму. — Я понимаю всю серьезность ситуации, ладно? Не нужно всего этого. — Я просто волнуюсь за вас, дружище, не пойми меня неправильно, — все еще сонно смотря на непокорную расческу, заторможенно оправдывается Пейн. Когда он все-таки теряет интерес к объекту раздражения Стайлса, то видит, как сам Стайлс уже распахивает дверь комнаты. — Удачи, кудрявый, — он вытягивает руку вперед, едва ли не вываливаясь из кровати, и Гарри спешит отбить протянутую ладонь. — Она мне очень пригодится, спасибо, — в очередной раз поправляя сумку на плече, он покидает комнату.

***

Дорога до их временного убежища лежит через довольно тернистый лес с бурной флорой и, к счастью, менее бурной фауной. И вот, шагая по извилистой сырой дорожке, уклоняясь от колючих кустов и травы, то и дело уворачиваясь от откуда ни возьмись появляющихся торчащих веток, оба парня молчат, погрузившись каждый в свои мысли. Стайлс вспоминает растрепанные каштановые волосы и сонное, стремительно перетекающее во взволнованное, лицо вожатой, когда около четверти часа назад он тихо постучал в дверь ее комнаты и с извинениями за такой ранний визит шепотом сообщил, что у его омеги вот-вот начнется течка и им нужно как можно скорее уединиться. Джейд, на лице которой наравне с тревогой за своих подопечных читалось неприкрытое удивление, ведь с самого первого дня она, ровно как и все, была уверена, что Томлинсон и Стайлс не более чем близкие друзья, [что на самом деле так и есть, но ей знать этого необязательно] без лишних вопросов вручила молодому альфе ключ от одного из домиков, напоминая, что в доме будет все необходимое, в том числе вода и еда, по большей части состоящая из хлопьев, круп и консервов. Когда Стайлс благодарит бету, запихивая ключ в задний карман джинсов, он настоятельно просит ее не рассказывать никому из сверстников настоящую причину их с Луи внезапного отсутствия и, получив убедительное обещание о сохранении конфиденциальности, еще раз благодарит ее и стремительно удаляется, практически на лестнице слыша запоздалый вопрос вожатой, не нужно ли им еще что-то, в ответ отрицательно мотая головой, та желает удачи и просит быть осторожными. Ну, а что касается Томлинсона… Томлинсон думает о только том, насколько сильно он измажется, если все-таки упадет. И, поскользнувшись на сырой траве в который раз, вовремя ухватившись за руку друга, Луи решает нарушить лесную тишину своим усталым стоном. — Долго еще? — Нет. Когда лес закончится, будет небольшая поляна, потом опять лес, — безразличное упоминание второго, такого же бесконечного — по мнению Томмо — леса, заставляет последнего остановиться и уставиться в затылок друга с непонятной гримасой протеста и отчаяния, — уже после него мы доберемся до нашего пункта назначения. Видишь красные ленточки на деревьях вдоль тропинки? Они указывают путь. — И это ты называешь недолго? — он издает отчаянный вопль, своим писком перепугав спящих птиц и заставляя Стайлса остановиться. Скрестив руки на груди и высоко вздернув подбородок, вызывая у Гарри полное недоумение и растерянность, он продолжает возмущенно протестовать. — Есть какой-то другой путь? Почему мы вообще должны идти в такую даль? — У тебя что, началось уже? Какого черта ты истеришь? — недовольство сквозит в голосе Стайлса, и, поправив лямку сумки, он продолжает. — Полтора километра — это совсем ничего, тем более ты футболист, вообще-то. Твои ноги привыкли к нагрузкам, — он кивает на слегка мокрые от утренней росы кеды шатена, с недовольством всматриваясь в такое же недовольное лицо омеги. — Я устал идти! Как ты не поймешь меня? — пропищал раздосадованный непониманием друга Луи, разведя руки в стороны, словно это было очевидно. — Ну, не моя задница течет, Томлинсон, — сверля взглядом и ковыряя пяткой сырой чернозем, раздраженно выплевывает Стайлс. Не услышав ответа, он отрывается от своего увлекательного занятия и поднимает глаза на друга, моментально жалея о сказанном. Луи, закусив щеку изнутри, смотрит на него с лицом полным обиды и досады. Как обиженный щенок, про себя отмечает Гарри. Буквально секунду назад Томлинсон был готов спорить часами, а сейчас его глаза опасно поблескивают, а эта ссутуленная поза, делающая его таким хрупким и ранимым, не предвещают ничего хорошего. Живя в одном доме с тремя омегами, Гарри как никто другой знал, как может меняться настроение этих прекрасных особ в преддверии течки. До кудрявого доходит запоздалое понимание, что сейчас, в такой сложный момент, он должен быть терпимее к другу. Он хочет голыми руками вырыть себе могилу прямо на этом месте, зная, что его грубые слова стали причиной этого разбитого состояния голубоглазого. Луи отводит взгляд в сторону, и это становится последней каплей для Стайлса. Буркнув тихое «черт», кудрявый в два шага преодолевает небольшое расстояние между ними и, притягивая друга к себе, успокаивающе гладит по спине, надеясь, что шатен не оттолкнет его. — Ты думаешь, что я рад, — уткнувшись лицом в серый пуловер альфы, устало бормочет Томлинсон, — что втягиваю тебя во все это дерьмо? Нихуя я не рад, Гарри. Ни капельки. Я не хочу всего этого, я… Я предпочел бы сейчас спокойно спать в своей кровати или делать еще что угодно, но только не то, что мы собираемся делать. — Прости, Лу. Я, правда, не хотел этого говорить, блять. Прости, — почувствовав слабый кивок, сопровождаемый тихим шмыганьем носа, Гарри тяжело вздыхает. Простояв в таком положении некоторое время, слушая звуки просыпающегося леса, Стайлс ерошит карамельные волосы и, отпрянув, успокаивающе треплет друга по щеке, вызывая слабую улыбку. Удовлетворенно хмыкая, он поворачивается к Луи спиной. — Залезай ко мне на спину. Давай. Я понесу тебя. Подобные предложения всегда были Томмо по душе, и поэтому, расплывшись в улыбке не хуже Чеширского кота, он с удовольствием запрыгивает на спину друга, обняв руками вокруг шеи и скрестив лодыжки на животе [пачкая пуловер, но кого это вообще волнует], разместив подбородок на кудрявой макушке, нагло бормоча «но, лошадка, поехали», слыша в ответ язвительное фырканье. От прежней плаксивости не осталось и следа, и Гарри чувствует легкость в груди. Не понадобилось много времени, чтобы Томлинсону вновь стало некомфортно от тишины, и он, даже не успев обдумать мысль, выпаливает первый сгенерированный его мозгом вопрос. — Хазз, а ты бреешь лобок? Обескураженный неожиданным вопросом, зеленоглазый не замечает торчащий из земли корень и, запнувшись, едва ли не падает, в последний момент успев поймать равновесие и не уронить себя и друга. Вцепившись в альфу мертвой хваткой, Томлинсон чувствует угрызения совести. Гарри выравнивается со сдавленными ругательствами и сильнее сжимает руки на бедрах шатена, ближе притягивая к себе, устраивая болтливую ношу на прежнее место. Голубоглазому ничего не остается, кроме как выпустить полный стыда вздох и уткнуться носом в кудрявый затылок. — Эм… да. Да, я брею… там. — Я тоже, — тупо отвечает шатен, слыша наигранно безразличное мычание в ответ. Они ведут себя как дети, которые только что познакомились на детской площадке и для обоих новый знакомый представляет собой незнакомую книгу, к которой надо относиться с особой осторожностью, ведь неизвестно, что внутри — сказка или страшилка. Но, на самом деле, будучи друзьями большую часть своей жизни и, соответственно, взрослея вместе, парни знали друг о друге практически все, не стыдясь делиться любыми, даже самыми интимными секретами, точно зная, что друг не осудит и, что более важно, не разболтает даже самую мизерную тайну. Луи не нужно было задавать вопрос, на который он и так знал ответ. Он никогда не умел вовремя остановиться и прикусить язык, мама всегда говорила ему это. И, пытаясь разрядить обстановку, он, сам того не понимая, накалил ее еще больше. Как и всегда. Ему казалось, что только самая ленивая белка или птица в этом лесу не смеется над ним. Его не волновало, что сейчас раннее утро и все птицы еще спят. И уж тем более его не волновало то, что птицы не понимают человеческого языка и не смогут посмеяться над его оплошностью. Ему было стыдно, и ничто не помешает ему заниматься самобичеванием. Вдыхая смесь ароматов кленового сиропа и лесного воздуха, Томлинсону уже в который раз за этот короткий день хотелось [и, черт, он не хотел думать о том, сколько еще тысяч раз он этого захочет], чтобы земля под ним расступилась, а Люцифер с распростертыми объятиями увел бы его в преисподнюю, где для него [он почти уверен] давно уготовлен отдельный котел.

***

Спустя треть часа они наконец-то добираются до двухэтажного крошечного дома, и Луи готов поклясться на крови, что это один из самых счастливых моментов его жизни, ровно как и Стайлс, чьи ноги уже давно налились свинцом, и одному богу известно, каких трудов ему стоило не упасть навзничь еще полкилометра назад, но, как оказалось, и на этом испытания для альфы не закончились, и вот уже пять минут он безуспешно ковыряется ключом в старом дверном замке, под аккомпанемент тяжко вздыхающего Луи, присевшего на ступеньки небольшого крылечка. — Просто выбей дверь, Гарри, давай, — в очередной раз устало простонал Луи, в ответ получив скептический взгляд из серии «Ты серьезно?». И, как по волшебству, спустя пару-тройку секунд, замок поддается под натиском упертого альфы и открывается с приятным мягким щелчком. — Ты её напугал, — хмыкнул Гарри, открывая дверь и проходя внутрь. — Даже не пытался, — отмахнулся омега, следуя за другом. С левой стороны — спальня, с правой — кухня, прямо напротив входной двери — лестница, ведущая на второй этаж, где, возможно, расположено что-то вроде гостиной, и Луи надеется, что там есть телевизор. Весь интерьер в бежевых и светлых тонах, и атмосфера уютной чистоты и современной новизны напоминает Луи дом Стайлса. Признаться, они оба ожидали увидеть что-то старомодное и довольно не комфортное, но, судя по новизне мебели и свежести внутренней отделки, ремонт тут делали совсем недавно, максимум два года назад. — Неплохо, — заключил Гарри, закрывая дверь и небрежно откидывая ключи на небольшой столик у входной двери. — Очень мило, — согласился омега, попутно наступая носками на пятки своих кед, разуваясь и спешно поднимаясь по лестнице, переступая через две ступеньки. Стайлс же заглянул в спальню, про себя отметив её комфортную крохотность и две двери, ведущие в раздельные ванные комнаты. Кухня выглядела больше спальни, и была полупустой — лишь небольшой столик с двумя стульями, холодильник, раковина, плита и три кухонных тумбы цвета старого бамбука, в паре с тремя такими же, но настенными, за прозрачными дверками которых виднелась посуда. — Какое нерациональное использование пространства, — придирчиво пробормотал альфа, слыша шаги спускающегося по лестнице, явно недовольного Луи. Он безмолвно смотрит, как друг подходит к раковине и поворачивает вентиль с холодной водой, и, дожидаясь, пока она сбежит, угрюмо выдает: — Там нет телевизора, только книги и дурацкие настольные игры. Монополия, скраббл. Развлечение для стариков. — Моя мама любит скраббл, — возразил альфа, наблюдая, как друг пьет прямо из-под крана, даже не удосужившись взять стоящую рядом кружку. — Развлечение для стариков и твоей прекрасной мамы, — вытирая рот рукавом толстовки, исправился Томлинсон, опираясь на столешницу и скрестив руки. Гарри невольно следует его примеру, повторяя позу. Они стоят так некоторое время, молча пялясь на кухонную утварь и вид из окна, не зная, как начать то, из-за чего они пришли сюда. Всё, что чувствует Луи — страх, и Гарри, ощущая волны чужой паники, начинает побаиваться, что такое настроение может передаться и ему. — Ты хочешь сделать это, когда всё начнется? — Нет, — коротко ответил омега, и Гарри чувствует, как друг тонет в своих сомнениях и страхах. — Тогда, думаю, нам стоит начать. Времени мало, — Стайлс говорит осторожно, медленно, своим спокойствием пытаясь продемонстрировать другу, как это зачастую работает с детьми, что бояться нечего и он в безопасности. Да вот только Томлинсон уже не ребенок и, судя по всему, с ним такие фокусы не работают. — Лу, не нужно так сильно накручивать себя, пожалуйста. Это не так страшно, как ты себе напридумывал, поверь мне. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты никогда не пожалел об этом. Я позабочусь о тебе, Луи. Доверься мне… Луи отстраненно кивает, оставаясь неподвижным, и Гарри решает оставить его наедине со своими мыслями и принять быстрый душ, о чем оповестил друга. Дойдя до спальни, он спешно раздевается до нижнего белья и, прихватив из сумки ванные принадлежности, скрывается в одной из ванных комнат, не желая попасться другу на глаза, если тот придет в спальню раньше, чем предполагает альфа. Стайлсу понадобилось не больше десяти минут, чтобы принять душ и почистить зубы, и теперь, с обмотанным вокруг талии полотенцем, он сидит на кровати, сверля взглядом дверь второй ванной, за которой вот уже тридцать минут журчит вода. За это время он успел убрать с постели покрывало и аккуратно сложить в спешке снятую, небрежно скомканную одежду, а также зашторить занавески на панорамном окне, и теперь пробивающиеся сквозь льняную ткань лучи, окрашивают комнату в теплые медовые оттенки, вытесняя всю необжитость и прохладу, заменяя спокойствием, невольно напоминая Стайлсу комнату Луи. Там зачастую бардак и грязные вещи разбросаны в каждом углу, но стены выкрашены в цвет песка и глубокого желтого, делая царящий вокруг хаос закономерным, гармоничным дополнением. Гарри думает, что, возможно, Луи тоже найдет в этой комнате что-то общее со своей и ему станет чуточку комфортнее. Молодому альфе уже порядком поднадоело ждать, и в другой ситуации Стайлс бы уже давно барабанил по белой двери со вставками матового стекла, требуя покинуть ванную комнату, но сейчас все было… по-другому. Он понимал, насколько это важно для Луи. Понимал, потому что это было точно так же важно и для самого Гарри, ведь на него свалилась большая ответственность, которую он никогда прежде и не думал нести. Он бессмысленно играет с уголком своего полотенца, когда шум воды медленно стихает, а спустя время из-за двери появляется Томлинсон, нерешительно застывая в пороге. Полумрак комнаты позволяет рассмотреть только черты лица омеги, но Гарри вообще не нужен свет, чтобы знать, что лицо его лучшего друга пылает от волнения. — Словно дома, — боязливо осмотрев залитую янтарным светом комнату, робко подмечает шатен. — Словно дома, — тихо соглашается Гарри, медленно подымаясь с постели. Он не хочет говорить в полный голос и делать резких движений. Он не хочет напугать друга напористостью и неуместной самоуверенностью. Луи и так знает, что у Гарри всё под контролем, и дополнительная демонстрация и приемы, работающие только с легкомысленными омегами на вечеринках, сейчас совсем не к месту. Луи едва ли считал свое тело привлекательным, да и Гарри никогда особо не раздумывал об этом, не предавая особого значения особенностям телосложения друга, но сейчас альфа запоздало осознает, какой Луи миниатюрный. У него аккуратные, ухоженные ладошки, нервно сжимающие влажное полотенце на узкой талии, так гармонично смотрящейся вместе с небольшим симпатичным животиком. Хрупкие плечи и округлые бедра, выдающие в нем омегу, от которых сейчас у Гарри голова идет кругом. У него чувственная шея и привлекательные ключицы, к которым Гарри хочет прикоснуться губами и узнать вкус кожи конкретно в этом притягательном месте. В его голове так много вещей, которые он хочет сделать с этим мальчишкой. Он подходит ближе, замечая, как Томлинсон слабо дергается и неловко отступает назад, сталкиваясь с дверью спиной. Его глаза, как блюдца с коктейлем опаски и решительности, и внутренний альфа заставляет Стайлса чувствовать себя хищником. Он касается влажной шеи омеги, ощущая под своей ладонью тревожно быстрый пульс. Их глаза встречаются, и Гарри видит мерцающий страх в глазах цвета самого чистого неба. — Хочу поцеловать тебя, — искренне шепчет зеленоглазый парень, большими пальцами лаская горящие щеки омеги, и последний громко сглатывает, прикрывая глаза. — Так чего же ты ждешь? Все движения трепетные и заботливые. Гарри заботится обо всем. О пылающих щеках, поглаживая и успокаивая их большими пальцами, о дрожащих сочных губах, мягко надавливая на них своими сухими, осторожно оттягивая. Луи как теплый осенний день и сладкая вата на палочке, как первые аккорды любимой песни и запах вишневого пирога со сметаной. Гарри не рискует добавлять язык, не зная, как на это отреагирует омега, и тихо удивленно мычит, когда Томлинсон сам несмело проводит языком по нижней губе альфы, словно прося разрешения. Гарри приоткрывает рот, впуская чужой язык, но не разрешает доминировать слишком долго, практически сразу забирая контроль себе. Луи не сопротивляется, позволяя направлять себя в нужное русло. Их языки не борются за главенство и доминирование, всё сдержанно и просто. Легко, без неловкого напора. Когда омега отстраняется, Стайлс чувствует, что теперь и его собственные щеки слегка покраснели. — Ты украл мой первый поцелуй, — тихое признание вызывает у Гарри удивленный вздох, и Луи застенчиво хмыкает. — Оу… Я… — Всё нормально, — заверяет Томлинсон, с робкой улыбкой ненадолго прикусывая нижнюю губу, — я не облажался? — Ты целуешься восхитительно мило, — искренне признается Стайлс, ненадолго сплетая их пальцы, — тебе нужно немного практики. Он вновь втягивает омегу в медленный поцелуй и, оглаживая талию и ребра, пятится в сторону кровати, медленно опускаясь на мягкий матрас и утягивая Луи за собой. Шатен ерзает и удобно устраивается на коленях друга, позволяя себе обнять того за шею, углубляя поцелуй. Он чувствует сильные руки на своих ягодицах, и, разорвав поцелуй, Томмо выпускает горячий полустон во влажные губы напротив. Это первый пошлый звук, который он позволяет себе издать и которому тут же смущается. Похоже, что он совсем не умеет сдерживаться. Неловко ерзая, он отводит голову в сторону, моментально чувствуя нежные губы на шее. Гарри властно сжимает ладони на миниатюрных ягодицах, прикрытых махровой тканью, и, нежно касаясь носом челюсти Луи, он оставляет легкий поцелуй на том же месте, контрастом ощущений сводя омегу с ума. Он проводит зубами по шее, останавливаясь на ее соединении с челюстью, кусая и засасывая кожу. Томлинсон не понимает, как Гарри может быть одновременно таким доминирующим и обходительным, как может оставлять ласковые поцелуи и тут же прикусывать кожу в самых чувствительных местах. Луи не понимает, но ему нравится это. Сжимая кудрявые пряди и выстанывая тихое «не помечай», он не догадывается, что через несколько часов, когда его разум затмит желание, захлебываясь стонами, он будет отчаянно умолять зеленоглазого парня оставлять багровые метки по всей шее и ключицам, пока альфа будет с силой втрахивать его в матрас. Он понимает, что сейчас все границы между ними стираются. Сейчас они уж точно не друзья, и Луи не должен волноваться о том, что происходит на данный момент. Все произошедшее в этой комнате навсегда останется в их памяти и памяти этих стен. Это будет их общий секрет. Гарри медленно ложится на спину, и Томлинсон нависает над ним в коленно-локтевой позе, неловко раздвигая ноги шире. Несмело прижимаясь к напряженному паху брюнета, Луи припадает губами к ярко пульсирующей венке на шее, оставляя влажный поцелуй, чувствуя бешеный ритм, в котором бьется пульс возбужденного Стайлса. Засасывая чувствительную кожу за ухом, Луи чувствует горячее дыхание Гарри на своей шее и его руки, скользящие по спине, то и дело перемещающиеся на ягодицы. Проводя языком по дрожащему кадыку, оставляя влажный след, Томлинсон чувствует, как дергается напряженная плоть альфы под полотенцем, и считает это своим первым маленьким успехом. Несмотря на всю свою неловкость, он все-таки может заставить альфу реагировать должным образом. Немного осмелев, он на пробу двигает бедрами, создавая рваное трение между их членами, в ответ слыша утробное рычание и снова чувствуя властные руки, сильно сжимающие ягодицы, заставляя омегу оторваться от притягательной шеи, и, закатив глаза под закрытыми веками, он тихо скулит, сжимая в кулаках одеяло. Ощущая влажность в проходе и невольно сжимая ягодицы, он вновь издает негромкий скулеж. Его задница — настоящая эрогенная зона. Мгновение — и теперь уже он сам оказывается прижатым к матрасу. Луи скрещивает ноги вокруг талии друга, вынуждая последнего прижиматься сильнее, и Стайлс невольно толкается своими бедрами вперед, заставляя парня под ним застонать. Запрокидывая голову назад, Томлинсон хватает ртом воздух, оставляя следы-полумесяцы на спине старшего парня, пока тот продолжает совершать плавные фрикции, наслаждаясь видом. Его внутренний альфа гордо ухмыляется, а голос в голове назойливо твердит, что именно он способен довести этого омегу до самозабвенного состояния, используя лишь незамысловатые ласки. Он припадает губами к ключицам, оставляя влажные поцелуи, осторожно покусывая и лениво зализывая пока что нежеланные Луи метки. Переходя на соски, по очереди втягивая в горячий плен, после ласково обдувая струей прохладного воздуха, он заставляет Луи выгнуться дугой, стремясь сильнее прижать Стайлса к себе, издавая протяженные стоны, когда альфа, нежно оттягивая губами сосок, продолжает дразнить языком. Луи кажется, что его кожа плавится в тех местах, где она соприкасается с кожей Гарри. Вплетая пальцы в кудрявые локоны, ласково оттягивая их назад, он привлекает внимание альфы, заставляя последнего оторваться от изучения губами каждого изгиба, и развязно впивается в его губы грязным поцелуем, постанывая, когда Стайлс в очередной раз делает толчок бедрами. Эрекция уже давно неприятно трется о махровую ткань, и Луи думает, что Стайлс тоже должен испытывать подобный дискомфорт. Смущение делает жалкие попытки взять верх, но здравый смысл и не думал отступать, и поэтому Томлинсон чувствует, что ему жизненно необходимо немедленно избавиться от мешающей ткани. И не менее сильно он хочет быть еще ближе к Гарри. Хочет, чтобы между ними исчезли последние преграды. Он хочет чувствовать кожу Стайлса на своей, но никогда не признается себе в этом. — Убери его, — разрывая поцелуй с пошлым звуком, он цепляется пальцами за полотенце кудрявого, тяжело дыша и опаляя горячим дыханием шею Стайлса. Приподнимаясь на локтях, он рассеянно следит за тем, как альфа встает на колени и, выпрямившись, медленно распоясывает полотенце, откладывая его в сторону. — Ох… — омега впечатленно приоткрывает рот, ощущая приятный жар и покалывание внизу живота. Его мозг отказывается принимать, что совсем скоро это произведение искусства будет в нем. Луи знал, что член Гарри большой, но не понимал этого. Он выглядит меньше, чем у большинства альф, которых Луи видел в порно, но больше, чем у самого Томмо, член которого закономерно меньше, ведь, как известно, по природе своей омегам редко когда достаются внушительные достоинства. Он длиннее и толще, чем Томлинсон помнил, и Луи чувствует дискомфорт. Или это просто у страха глаза велики? Ах, да, и Гарри не врал — он действительно бреет лобок. И не только лобок. Боже. Он следит за тем, как Гарри обхватывает основание и размашисто проводит ладонью по длине, усиливая эрекцию. Задерживаясь на поблескивающей от естественной смазки головке, альфа ловко собирает капли большим пальцем и снова проводит рукой до основания, размазывая вязкую влагу. Откровенно пялясь на достоинство друга, Луи невольно проходится языком по нижней губе, после и вовсе зажимая ее между зубами. Где-то на задворках сознания, через вакуум волнения, в голове Томлинсона впервые в жизни появляются мысли, что отсосать кому-то — не такая уж и плохая идея. Особенно если у того «кого-то» такой член, как у Гарри. — Такой… большой и… вау, — тяжело сглотнув, он наконец отводит взгляд и стягивает едва ли удерживающееся на бедрах полотенце. Теперь, полностью обнаженный перед своим лучшим другом, который совсем скоро станет его первым мужчиной, Луи чувствует пустоту в голове и вновь нарастающее напряжение в теле. Он чувствовал себя так, словно предстал нагим перед всеми альфами из школьной команды по лакроссу, хотя на деле перед ним был один только Гарри, смущенно массирующий свою шею с небольшой улыбкой. Тот самый Гарри, которому он сыпал песок в волосы и который всегда толкал его в грязные лужи после дождя. Тот Гарри, который отбирал у него самые вкусные конфеты и готов был подраться с другими детьми, когда те, по его примеру, хотели отобрать сладости у Луи. И, наконец, тот самый Гарри, который всегда был словно его собственное отражение, понимающий не то что с полуслова — зачастую вовсе без слов. — Ты видел его много раз, Лу, — прикусив нижнюю губу, Стайлс вновь располагается между раздвинутых ног, покрываясь мурашками, когда чувствует горячую кожу на своей. Он пытается определить эмоции друга, чье лицо и в обычные дни было для него раскрытой книгой, а сейчас и вовсе превратилось в рекламный буклет. — Не при таких обстоятельствах, — хмыкает шатен, изо всех сил силясь отпустить нарастающее напряжение и затолкать свои страхи на самую глубину сознания. «Это просто Гарри», — твердит он сам себе — «это Гарри, который никогда не причинит мне боль». Голубые глаза встречают зеленые, и по взгляду обладателя последних Луи понимает, что его лицо выдало все его эмоции с потрохами. Он кладет ладони на горячие плечи Стайлса, невесомо поглаживая, стараясь отвлечься от назойливых страхов. — Не накручивай себя, милый, — ласково произносит альфа, успокаивающе гладя омегу по щеке и проводя большим пальцем по припухшей нижней губе, он чувствует влагу на подушечке пальца, — после растяжки ты сможешь принять его. Сейчас мы этим и займемся, родной, ты когда-нибудь делал это прежде? Щеки Томмо алеют, чего Гарри не видит из-за слабого освещения, и, уткнувшись лбом в плечо Стайлса, надеясь спрятать свое смущение, он отрицательно мотает головой. Гарри одновременно благодарит и проклинает высшие силы. — Все нормально, Лу. Ты не должен стыдиться, поверь. Это наоборот, — Томлинсон поднимает глаза, и, встретившись с полным смущения и доверия взглядом, Гарри запинается, пытаясь подобрать правильные слова, — это очень хорошо, что ты… что ты в каком-то смысле берег себя для альфы. Конечно же, не для такого придурка, как я, но… — губы шатена расплываются в странной улыбке, и Гарри непроизвольно улыбается сам, втягивая Томмо в быстрый влажный поцелуй. Общеизвестный факт: Луи любит волосы Гарри. Это началось примерно в то время, когда альфе исполнилось двенадцать и на его голове начали появляться первые несмелые завитки. Вот и сейчас Луи не упускает возможности вплести пальцы в кудри Гарри, мягко оттягивая их и провоцируя альфу на несдержанные стоны удовольствия и тихое рычание. Томлинсон разрывает поцелуй, выпуская шаткий стон в приоткрытые губы напротив. Теперь, когда между ними нет полотенец, ощущать такую близость практически болезненно. Он чувствует, как его тело сходит с ума, а из прохода выделяется смазка, и Луи понимает, что пора переходить на следующий этап. Он шепчет робкое «думаю, я готов» и, получив поцелуй в уголок губ, наблюдает за альфой, который берет с тумбочки голубой тюбик и, усевшись между раздвинутых ног, совершенно не стесняясь ни своей, ни чужой наготы, выдавливает немного вязкой жидкости на ладонь, согревая между пальцами. Затем он берет руку Луи и, оставляя поцелуй на внутренней стороне ладони, он сплетает их пальцы, смазывая ладонь шатена. — Я хочу, чтобы ты начал самостоятельно. Ты должен привыкнуть к этому, узнать это чувство, — смотря прямо в глаза, вполголоса ласково говорит брюнет, продолжая увлажнять миниатюрные пальчики. Он нежно улыбается, заметив вновь вернувшуюся тень страха в голубых глазах. — Не бойся, это всего лишь твои пальцы, Лу. Ты сможешь остановиться в любой момент, — он оставляет поцелуй на тонком запястье и отпускает подрагивающую руку, — ты не навредишь себе, милый. Я обещаю. Главное… постарайся расслабиться. От этого зависит очень многое, если не всё. Легкий поцелуй на припухших губах омеги, и последний хочет выть. — Ты можешь не смотреть туда? Это неловко. — Я и не собирался, глупый. Я здесь не для того, чтобы тебя смущать. Гарри садится рядом, целуя карамельные волосы и невесомо поглаживая плечо шатена, стараясь расслабить напряженного омегу. Прикрыв глаза и зажав нижнюю губу между зубами, Луи обводит скользкими пальцами колечко мышц, привыкая к незнакомым ощущениям и осторожно надавливая на проход. Когда он проталкивает лишь одну фалангу среднего пальца, он понимает, что погорячился со словами о готовности. Он не готов. Не готов от слова «совсем». Сдавленно вздохнув от боли, он зажмуривает глаза, пытаясь успокоиться и собраться. И у него опять не выходит. — Я не могу, — выпаливает Томлинсон, откидывая голову на подушку и испуская отчаянный стон, — это так неприятно, черт возьми. — Ты сможешь, Лу, просто ты торопишься и не даешь своему телу приспособиться. Может быть, это просто не твоя поза, и ты не можешь расслабиться? Тебе удобно? — Я не знаю, — он зажимает переносицу и делает несколько вдохов, силясь успокоиться. Наблюдая за другом, Стайлс тихо вздыхает и тянется за второй подушкой. — Поворачивайся на бок, — омега молча следует указаниям, поворачиваясь спиной к альфе, чувствуя беззащитность, когда кудрявый парень подается вперед и, уперевшись грудью в спину шатена, просит согнуть ногу в колене, подкладывая подушку таким образом, чтобы Луи зажал ее между ног. — Вот так. Ну что, так тебе удобнее? Тебе комфортно в таком положении? — Кажется, да. — А теперь попробуй снова, — вкрадчиво советует альфа, прочесывая карамельные волосы и посылая стайки мурашек по спине и бедрам омеги, — медленно. Глубоко вздохнув, Луи проводит скользкими пальцами по расселине, спускаясь до мошонки, недолго лаская, и возвращается к колечку мышц. Это странно — ласкать себя при ком-то, не говоря уже о том, что этот кто-то твой лучший друг, и попытка абстрагироваться стоит Луи больших усилий. Он мягко поглаживает проход, расслабляя себя, и начинает медленно вводить палец. Первая фаланга ощущается уже не так болезненно, как в первый раз, и поэтому Луи не медлит слишком долго, продвигаясь до второй, чувствуя знакомый дискомфорт. Гарри сильно всасывает нежную кожу под челюстью, отвлекая, и омега вводит палец по самые костяшки, выпуская горячий вздох. Проходит время, и Томмо пробует несмелые движения. Невзирая на то, что это по-прежнему доставляет дискомфорт, отзываясь тупой болью, он находит эти ощущения приятными. Ему нравится чувствовать гладкость внутренних стенок, приятную узость и незнакомый жар. Двигая пальцем и ощущая губы Стайлса на своей шее, он невольно задумывается о том, что совсем скоро и Гарри узнает каково это — быть внутри него. Он чувствует, как член альфы упирается ему в поясницу, оставляя влажный след от смазки, а теплая ладонь сжимает его талию, и Луи не в силах сдержать протяженный стон. Гарри прошибает током, а Луи кажется, что он слишком громкий, и от этих мыслей его щеки заливаются румянцем. Он хочет добавить еще один палец, но слышит тихое, безумно хриплое «не торопись», и ему требуется время, чтобы понять, что этот голос принадлежит Гарри. Он слушается и продолжает двигать лишь одним пальцем, который теперь не доставлял боли, а наоборот, приносил странное удовольствие, которое омега не мог понять. Луи утыкается носом в подушку, чувствуя, как Стайлс оставляет влажные поцелуи между лопаток. Некоторое время спустя, когда палец уже свободно скользил, а из искусанных губ с устойчивой периодичностью вылетали тихие вздохи, до ушей омеги доносится приглушенное «ты можешь добавить ещё один, детка», собственный же голос кажется Луи чем-то далеким. Он осторожно добавляет второй палец, и из уст вырывается короткий болезненный скулеж. Омега сжимает подушку в руке и сквозь сильно прикусанную многострадальную губу бормочет неразборчивые ругательства, стремясь абстрагироваться от чувства тянущей боли. Гарри все так же покрывает его шею и плечи нежными поцелуями, и одобрительный шепот помогает Томлинсону немного расслабиться. Гарри рядом и он терпеливо поддерживает его, делая всё возможное, чтобы помочь ему, и от осознания этого факта Луи хочется плакать. Потребовалась целая вечность и тонна ласк, чтобы Луи смог почувствовать, как боль медленно отступает, и он может двигать кистью, не доставляя себе острой боли, и произносить что-то еще, кроме болезненных стонов. Он действует несмело, боязливо двигая теперь уже двумя пальцами, опасаясь вновь нарваться на что-то неприятное и болезненное. Но вместо дискомфорта, он чувствует что-то, к чему уж точно не был готов. Не так быстро, по крайней мере. Это происходит слишком быстро, он даже не успевает понять, что сделал — то ли пальцы повернул как-то по другому, то ли Гарри увлекся и слишком сильно прикусил кожу на шее, заставляя дернуться и протолкнуть пальцы глубже, но ему так чертовки хорошо сейчас. Теряясь в новых ощущениях, он будто отключается, забывая о смущении и раскрывая рот в немом стоне, не стыдясь обнажать чувства и эмоции. Он теряется в реальности. Ему хорошо, слишком хорошо. Лучше, чем он мог себе представить. Удовольствие то яркими вспышками, то теплыми волнами накрывает его тело, и в голове нет ни одной связной мысли. Удовольствие опьяняет. — Гарри? — он не признает собственный голос, вместо него слыша высокий лепет, — это нормально? Что мне так хо-хо-хорошо? Так должно быть? — Да, милый. Так и должно быть. Дальше тебе будет еще лучше. Луи чувствует, как к его пальцам присоединяется третий, более длинный, точно не принадлежащий ему и не причиняющий ожидаемой боли. Он ощущается лучше его собственных, и его движения более умелые и уверенные. Человек, который делает это, точно знает, как надо пользоваться своими руками. В следующее мгновение его будто прошибает током, и, выгнувшись дугой, с закинутой головой, он выстанывает ругательства, не слыша своего голоса. Томлинсону кажется, что он на пути к другому миру, а затуманенный удовлетворением разум судорожно подсказывает ему, что хозяин этих чертовски длинных пальцев вовсе не дьявол, а Гарри Эдвард Стайлс. Ему хочется больше. Со сдавленным «я хочу твои» омега аккуратно вынимает свои пальцы и практически задыхается, когда получает то, о чем просил. Он чувствует влажные губы на своих и пытается отвечать на поцелуй, но все его нутро сосредоточено лишь на трех непрерывно двигающихся внутри него пальцах. Таких длинных и умелых. Чувствовать их — это совсем не так, как его собственные несмелые маленькие пальчики. Эти пальцы как будто бы знают его тело лучше, чем он сам, смело двигаясь и уверенно надавливая на пульсирующие тугие стенки, заставляя омегу выгибаться и звонко стонать от коротких ярких спазмов в животе. На краю сознания Луи думает, что мог бы всю жизнь провести в этой сладостной муке. Гарри выдыхает какие-то милые глупости о его невинности и чистоте, и Луи приходится буквально хвататься за реальность, закусывая подушку, боясь оглушить альфу своими короткими громкими стонами. Всего этого слишком много. — Га-арри, я кажется… Я сейчас… Не медля, Стайлс обхватывает ладонью твердый член омеги, интенсивно двигая кистью в такт толчкам пальцев, которые стали жестче, с целью довести Томлинсона до грани. Собственный член уже давно болезненно ныл, требуя внимания, но Гарри успешно игнорировал острую потребность, думая только об удовольствии омеги. Мир Луи сужается в одну точку. Сжимаясь вокруг пальцев Стайлса, он практически теряет сознание, чередуя ругательства и имя альфы, не помня себя. Цветные вспышки под закрытыми веками и переплетенные пальцы, сжатые до хруста. Сознание детонирует. Он видит белую рябь на черном фоне и чувствует свое падение в бездну, без возможности вернуться. Блеклым фоном — теплая дорожка на собственном дрожащем животе, а через несколько секунд — утробное рычание над ухом и такая же вязкая теплота на пояснице. Он проваливается во времени.

***

В какой-то момент Луи осознает, что пальцев внутри больше нет, а где-то вдалеке ласковый голос зовет его по имени. Омега медленно приоткрывает глаза, видя хорошо знакомого парня, лежащего между его ног, и неосознанно касается его растрепанных влажных волос, удивляясь странной остроте ощущений и непривычной мягкости всего окружающего. Подушка слишком мягкая, прилипающая к спине простынь, волосы Гарри — перья, а кожа на его руках — шелк. Он чувствует себя разморенным и очень, очень сонным. — С возвращением, — с ухмылкой шепчет альфа, отрываясь от зацеловывания уголков припухших губ, чувствуя теплые руки на своих плечах. Напоследок клюнув друга в губы, Стайлс отстраняется и без стыда одаривает тело омеги оценивающим взглядом, проводя ладонью по своей плоти. Луи не против. Он слишком сонный, чтобы смущаться, и, не контролируя свой взгляд, так же развязно осматривает тело альфы, чувствуя покалывание в животе. Гарри похож на мечту. У него красивое ухоженное тело, в меру подкаченный пресс и ярко-выраженная V-образная зона, сильные руки с проступающими венами, и Луи думает, что его собственные похожи на лапшу. Иметь такие красивые руки, как у Стайлса — незаконно. И у Гарри нет волос на груди. Луи ненавидит парней с волосами на груди. Возможно, сейчас их нет в силу возраста Стайлса, и они всё же появятся у него позже, но, вспоминая Лиама, которому точно так же, как и Гарри, семнадцать, и те ужасные волоски на его груди, Луи отметает этот вариант. Он видит, что эрекция альфы вернулась и как парень тянется к тумбочке, на которой Луи замечает пару смятых салфеток и небольшое полотенце. — Это даже лучше, чем быть под кайфом, — борясь с туманом в голове, Томмо завороженно наблюдет, как кудрявый аккуратно разрывает фольгу и раскатывает латекс по члену своими восхитительно длинными пальцами. Память услужливо подкладывает воспоминания о том, что могут сотворить с ним эти самые пальцы, невольно заставляя омегу прикрыть глаза, судорожно пробегаясь языком по нижней губе, — ты дал мне кончить? — Да, и ты ненадолго отрубился. Пятнадцать минут блаженного сна. Я предполагал, что ты отключишься от эмоционального всплеска, но не мог обломать твой оргазм, — отзывается Стайлс, отбрасывая пустой блистер на тумбочку. Он нависает над Луи, привлекая его внимание вырисовыванием кругов кончиками пальцев на подрагивающем животе и вглядываясь в голубые глаза затуманенным взглядом, невинно шепчет: — Переворачивайся на животик, милый. — Это мой первый настоящий оргазм, — переворачиваясь и устраивая подушку под животом, он сгибает колени и выпячивает попу, чувствуя себя непозволительно голым и открытым, — естественно, меня снесло. Бормоча невнятное «я в этом и не сомневался», Стайлс поправляет подушку, параллельно оставляя влажный поцелуй в кошачьей зоне, слыша рваный вздох. — Тебе удобно? Томлинсон утвердительно мычит и утыкается лбом в подушку, неловко вертя едва поблескивающей задницей. Еще с самого начала Гарри про себя отметил, что смазка выделяется довольно скудно, но, похоже, это тот максимум, на который способен пока что незрелый организм омеги. И это могло стать настоящей проблемой, если бы Стайлс предусмотрительно не взял с собой лубрикант в тюбике. Он щедро смазывает член поверх презерватива, слегка переборщив с необходимым количеством. Уж лучше пусть хлюпает, чем… Откинув тюбик обратно на тумбочку, Стайлс вытирает ладонь одной из салфеток и возвращает свое внимание Луи, чьи подрагивающие бедра и поджатые пальчики на ногах с головой выдавали его волнение. — Ты всегда такой удивительно гибкий, — низким голосом заявляет альфа и мягко проводит ладонью от лопаток до поясницы, бережно надавливая, заставляя шатена прогнуться еще больше, сильнее оттопыривая попу в призывной позе, открывшимся видом заставляя брюнета громко и жадно сглотнуть. Он сжимает основание, когда, неловко качнув бедрами, Томлинсон издает довольное мычание, вынуждающее альфу в который раз нетерпеливо облизнуть пересохшие губы. Его мучает жажда. — Податливый. В сопровождении рваных вздохов шатена, альфа опускает ладони ниже, приходясь по напряженным стройным бедрам, властно сжимая, словно заявляя права на хрупкое, пока еще почти невинное тело. Блаженно оглаживая упругие ягодицы, Стайлс замечает, как сильно Томлинсон сжимает края подушки, дрожа всем телом. Ощущение покорности заставляет шатена млеть. Он хочет развернуться и сделать Гарри свой первый минет, он хочет, чтобы Гарри научил его всему. Он хочет, чтобы Стайлс разрушил его. — А еще я знаю, что ты покорный. Очень, — сладкий шепот вырывает Луи из плена воображения, — расслабься, малыш. Будь хорошим мальчиком для меня. Томлинсон очень хочет быть хорошим мальчиком для Гарри. Он хочет, чтобы его тело доставило старшему удовольствие. Он практически готов продать душу Дьяволу, лишь бы все прошло как по маслу, совершенно не догадываясь, что прямо сейчас голову Стайлса занимают точно такие же мысли, и кроме души тот готов пожертвовать всем, что у него сейчас есть, лишь бы другу не было больно. Но, видимо, их души не настолько чисты, чтобы заинтересовать Люцифера, и едва ли альфа успевает приставить головку и мягко надавить на аккуратное пульсирующее отверстие, как Луи тут же напрягается и машинально отодвигается, пытаясь избежать контакта. — Прости! Я случайно, — как только до Луи доходит, что он только что сделал, он торопливо подается назад, упираясь в плоть альфы и вздрагивая от контакта. Гарри терпелив — он всё понимает. Ласковые руки на горящей коже и одобрительный шепот. Его движения были настолько осторожными, что альфа сам удивлялся, как способен на такую аккуратность и трепетность. Омега не издавал ни звука, что настораживало Стайлса, но он не стал придавать этому большого значения. Каждый справляется с дискомфортом по-своему. Миллиметр за миллиметром погружаясь в теплое нутро, постоянно прерываясь на необходимые для Луи остановки, он чувствовал, как давление стенок становится все сильнее и болезненнее, и к тому моменту, когда крупная головка наконец-то скрылась из виду, он окончательно убедился, что игнорировать болезненное сопротивление больше невозможно и пора сделать пугливой недотроге замечание. — Хей, не надо так, — мягко просит Стайлс, — не зажимайся, ты делаешь больно нам обоим. Это неприятно, я понимаю, но ты должен расслабиться. Кивнув, Луи делает глубокий вдох, Гарри видит это по сильно приподнявшимся плечам и спине, и расслабляется с выдохом. Альфа думает, что это подходящий момент и плавно толкается глубже, слыша недовольный писк, а в следующую секунду рука омеги, вывернутая в неудобном положении, несильно толкает Стайлса в живот, сдерживая движения. — Подожди! Не так быстро, — он выпускает раздраженный вздох, вновь уткнувшись лбом в подушку. — Мы можем остановиться, Лу… — он осторожно отстраняется, одобрительно проходясь пальцами по спине шатена. — Мы не можем, ты знаешь, — Томлинсон приподнимается на локтях и поворачивается к альфе лицом, бросая короткий укоризненный взгляд, — у меня нет другого выбора: если не ты, так другой альфа должен будет сделать это. А мне не нужен другой. Это должен быть ты. Он отворачивается и, ухватившись за спинку кровати, опускает голову вниз, делает несколько глубоких вдохов и выдохов, пока Гарри мягко массажирует его плечи и область на сгибе шеи и плеча, стараясь расслабить друга. Только панической атаки им и не хватало. Немного переведя дыхание, омега ненароком устремляет взгляд между своих ног, видя нижнюю часть Стайлса, и вновь напрягается. Это будет длиться бесконечно. — Всё нормально, я могу вытерпеть немного боли. Все проходят через это. Стайлс накрывает хрупкое тело своим, разместив ладони поверх омежьих, крепко сплетая их пальцы. Я рядом. И, уткнувшись носом в карамельные волосы, полной грудью вдыхая запах Луи и шепча разные глупости и ободрения, Стайлс вновь приступил к своей части, медленно, но напористо продолжив заполнять жалобно мычащего омегу. Луи рад, что Гарри не видит его искаженное болью лицо и попытки сдержать слезы. Это было бы так унизительно, что стало бы последней каплей для Луи, уставшего от дискомфорта, который, казалось бы, вот уже несколько часов не покидает нижнюю часть его тела. Боль стирает чувство времени, и Томлинсон думает, что прошла уже целая вечность, а Гарри вошел только на треть. — Много еще? — в другое время Гарри бы охотно съязвил, но сейчас собственный размер, которым природа не обделила альфу и была предметом его гордости, встает ему поперек горла. — Да, — неохотно признается старший парень, успокаивающе целуя шатена в загривок. — Возьми меня силой. Просто вломись, и мы покончим с этим. — Ты не слышишь, о какой дикости говоришь, — строгость в голосе альфы заставляет внутреннего омегу Томлинсона поежиться, — я не стану потакать твоей секундной прихоти и так по-зверски поступать с тобой и твоим телом. — Это нормально, Гарри — дрожащим голосом протестует омега, — похоже, что в моем случае грубость — это единственный выход. — Если ты не можешь мыслить здраво, я буду делать это за тебя. Мы сделаем всё, как полагается. Без жертв. — Я не могу сам расслабиться — мне страшно, что твоя… дубина просто порвет меня. — Что за глупости ты говоришь, боже мой. Я никогда не позволю этому случиться. Просто… помоги мне, ну же, милый. Он продолжает поступательные толчки, напоминая омеге о расслаблении, на что тот, казалось бы, начал сжиматься только упорнее, словно не понимая, что сам усугубляет свое положение. Новый толчок и новое сопротивление, сдавливающее в тиски. Новая просьба не зажиматься и новый жалобный хрип, доставляющий боль обоим. Надоело. Выпустив раздраженное рычание, Гарри стремительно отодвигается от омеги, покидая отчаянно сопротивляющееся тело друга, и встает с кровати. Когда до Луи доходит смысл происходящего, паника накрывает его с головой. — Нет, Гарри, пожалуйста! — он быстро оборачивается, хватая руку Стайлса в попытке удержать. — Я сейчас расслаблюсь, обещаю. Останься, прошу, я больше не буду зажиматься, честное слово, Гарри… — Тише, милый, я здесь, — успокаивающе отзывается Гарри, поднимая с тумбочки кружку с водой, — я хочу пить, Лу, видишь, я просто пью. Я никуда не ухожу. Гарри официально ненавидит первые разы. Он ненавидит ждать. А Луи… Луи — это особый уровень терпения и ожидания. Так много ласки он прежде никогда еще никому не уделял, никогда настолько сильно не заботился и не просчитывал каждый шаг, как с Луи. Он обещает себе больше никогда не связываться с парнями-девственниками. Вообще с любыми девственниками. Он хочет бежать, бежать без оглядки от этой пытки, но, видя отчаянное лицо родного человека, он понимает, что ни за что не сможет уйти. — Сейчас мы попробуем другую позу. Альфа делает несколько больших глотков, после передавая кружку Луи, и ласково прочесывает волосы омеги, пока тот медленно пьет, прикрыв глаза. Томлинсон отставляет пустую кружку, и Гарри обнимает его, садясь на постель и чувствуя, как мальчишка расслабляется в его руках. Как маленький ребенок — про себя сравнивает Гарри — которому для спокойствия необходим тактильный контакт и чувство защищенности. Гарри чувствует, как его грудь переполнена чувством нежности и заботы к омеге, и это настолько непривычно и странно, что Стайлс соврал бы, если бы сказал, что его это не пугает. Он оглаживает нежную спину и плечи шатена, а после отодвигается, ложась на спину и протягивая руку уставшему Луи. — Иди ко мне. Стайлс притягивает друга на себя, неторопливо перекидывая правую ногу через свое бедро, и усаживает легкого Луи чуть ниже своего живота, чувствуя, как его ноющий член расположился аккурат между половинками упругих ягодиц. Он до последнего надеялся, что им не придется прибегнуть к этой позиции. У альф есть одно правило: не смотри в глаза омеге, с которым не планируешь спать больше одного раза, чтобы не вызвать у него привязанность или того хуже — безответную влюбленность. И Гарри делал так со всеми омегами, он планировал поступить точно так же и с Луи, но ведь это… Луи. С ним не могло быть как со всеми. И, выбирая эту позу, Стайлс четко понимал, что избежать зрительного контакта станет невозможно. Глаза против воли будут скользить по лицу друга, чтобы держать ситуацию под контролем и знать эмоции омеги. Ласково оглаживая талию и бедра Томлинсона, Гарри начинает мягко и интимно: — Посмотри как удобно. Тебе нравится? Ты сможешь все контролировать. Все в твоем подчинении — твое тело, темп и даже я. Я не смогу сделать что-то не так, потому что ты доминируешь надо мной. Ты контролируешь все сам. Попробуем? Голос альфы как кленовый сироп, под стать запаху, и Луи боязливо кивает, одурманенный спокойными волнами Стайлса. Доминировать над альфой? К этому жизнь его не готовила. Жизнь вообще мало к чему его готовила. Он приподнимается, опираясь о крепкий торс альфы, ища свое комфортное положение. Вновь проходясь рукой по своей плоти, смазывая свежей порцией лубриканта, Гарри думает, что никогда прежде его член не был таким тяжелым и уж точно никогда прежде ему не приходилось ждать секса так долго. Но это нормально. Правда, нормально. Потому что это секс с Луи. С ним не может быть иначе. С ним всегда сложно и накладно, но результат… результат всегда превосходит все, даже самые смелые ожидания, перекрывая возникшие ранее трудности. Гарри надеется, что и в этот раз эта формула успеха останется неизменной. «Я хочу», — напомнил себе Луи, чувствуя, как альфа приставляет головку, дразня нежное пульсирующее место. «Я хочу, чтобы это был Гарри. Я хочу, чтобы Гарри забрал мою девственность». Первые сантиметры даются легко, и Луи торопится, игнорируя настойчивые стайлсовские «медленнее», «медленнее, Луи», «не торопись, черт возьми!». Он опускается все ниже, миллиметр за миллиметром чувствуя, как твердый член напирающим давлением раздвигает тугие стенки, наполняя своей тяжестью, и нарастающую боль, которую нельзя игнорировать и из-за которой Гарри и говорит ему быть осторожнее и терпеливее. Он чувствует, что должен останавливаться после каждого сантиметра, что он и делал до тех пор, пока ему не надоело. Эта методика не работает — боль не исчезает из-за остановок, а лишь становится острее, сковывая страхом и вынуждая Луи фактически идти на бессмысленное самопожертвование. Он хочет покончить с этим. Словно сорвать пластырь. Томлинсон набирает полные легкие воздуха и зажмуривает глаза, напрягаясь. Гарри убьет его за то, что он собирается сделать. Он сам убьет себя за это позже, но он больше не может ждать и томить альфу своими нежностями и осторожностями. Крепко сжав чужую ладонь, ища опору, он мысленно считает до трех и в одно мгновение, с громким выдохом и звонким шлепком, опускается до конца, оглушая друга своим коротким криком и последующим стоном, заставляя второго парня поперхнуться воздухом и сдавлено материться, возмущаясь. — Ох, Иисус Христос, Луи, — ошеломленный контрастом эмоций, Стайлс издает сиплый выдох, в одно мгновение опустошая легкие. Его прошибает током. В голове взрываются оглушающие фейерверки и темная рябь в глазах заставляет альфу думать, что он кончил в ту же секунду, как только Луи полностью принял его. Он несдержанно стонет, властно сжимая талию скулящего Луи, и теряется в ощущениях, лишь фоновым шумом слыша хриплые рваные вдохи. Так жарко, скользко, невыносимо узко. Луи ощущается, как рай. И Стайлс впервые хочет быть в ком-то без преград. Он хочет чувствовать еще ближе, острее, кожа к коже. Гарри не верит, что такое вообще может быть. Это третий раз, когда он с парнем-омегой, но первые не идут ни в какое сравнение с тем, что он испытывает сейчас. Вот уж правду говорят: чем дольше ожидание, тем ярче наслаждение. Он чувствует, словно девственный Луи — главная награда в этом мире, что теперь принадлежит ему. Уже никто и никогда не сможет этого исправить и отобрать у него первенство. Первый раз Луи Уильяма Томлинсона навсегда принадлежит только ему. Ему так необходимы толчки и хоть какое-то движение, и сдерживать себя от рокового соблазна практически невозможно, когда внутренняя сущность мешает здраво мыслить, превращая в хищника с беспощадным звериным голодом, требующего забыть о чужом удовольствии и закрыть глаза на то, что, в отличие от альфы, Томлинсон задыхается не от обрушившегося на него удовольствия, а от боли, которой было слишком много для юного омеги и силу которой он прежде и представить не мог. — Тише-тише, не плачь. Это нормально. Ну же, не плачь, я же говорил тебе не торопиться, глупый, — едва успев отойти от тактильного шока, альфа принялся торопливо успокаивать партнера, большими пальцами стирая горячие слезы с пятнами покрасневших щек. Томлинсон делает несколько несмелых хриплых вдохов, пытаясь надышаться и найти силы на игнорирование острой боли. Он боится пошевелиться и спровоцировать новую волну крайне неприятных ощущений, размытым взглядом пытаясь сфокусироваться на лежащем под ним парне. Он чувствует, словно заполнен до отказа, и не понимает, где заканчивается его тело и начинается тело Гарри. Ему страшно сделать полноценный вдох и задействовать диафрагму. Он не знает, что будет больнее — начать двигаться или попробовать соскочить. Они ведь сделали самое главное, да? Он больше не девственник и он уже сейчас чувствует, как меняется его запах. Они ведь уже могут закончить и просто дождаться цикла, верно? — Настолько больно? — нарастающую истерику резко обрывает альфа, почувствовавший волны по-настоящему сильной паники. Стайлс и сам начинает паниковать, боясь, что из-за своего необдуманного решения доверить всё омеге, все труды насмарку, и он всё-таки навредил другу. Его голос — обеспокоенный шепот, а руки, успокаивающе поглаживающие дрожащие бедра шатена, действуют как болеутоляющее, и Томлинсон отрицательно качает головой, заставляя альфу приподнять брови в негодовании. — Чего же ты тогда плачешь, глупый? — Это от облегчения, — отчасти это правда, и Луи почти верит в свои слова, — я доверился правильному человеку. — Тогда прекращай разводить сырость, милый. Ты не секси, когда плачешь, — губы альфы кривят слабую улыбку, и он пробует разрядить обстановку глупой шуткой, мысленно закатывая глаза, но, кажется, это работает, и омега издает тихий смешок, шмыгая носом. — Иди сюда, — ласково притягивая лицо омеги к своему, Стайлс медленно целует соленые губы, нежно дразня чужой язык и чувствуя несмелые слабые пальцы в своих волосах. Он целует Луи тягуче, смакуя сладкий привкус и позволяя омеге доминировать над его языком до тех пор, пока младший сам не отстраняется, чтобы сделать глоток воздуха. — Начинай двигаться, когда будешь готов. Слова звучат как самоубийство во спасение более важного в его жизни человека. Внутренний альфа требует начать прямо сейчас, без секундного промедления, но Стайлс останется неподвижен до тех пор, пока Луи не начнет сам. Бездействие доставляет адский дискомфорт, но сегодня его собственное удовольствие отходит на второй план, и он не посмеет причинить дорогому омеге боль. Он мягко оглаживает заметные косточки таза, успокаивая шмыгающего Томлинсона, глазами изучая подрагивающие мышцы на напряженном животе и аккуратную пуговку-пупок. Все тело омеги такое хрупкое, тонкое, филигранное. Гарри хочет пройтись языком по выпирающим ребрам и твердым соскам. Прикусить кожу вблизи острых ключиц и долго целовать покрытую багровыми метками шею, оставляя новые пятна и влажные, липкие следы. Ему хочется очертить пальцами каждый миллиметр завораживающего тела и пересчитать немногочисленные родинки губами. — Думаю, я готов попробовать, — спустя время несмело сипит омега, выдергивая старшего парня из плена фантазий, — помоги мне, я не знаю, как начать… — Используй мои плечи или торс в качестве опоры, да, вот так, а теперь очень медленно попробуй качнуть бедрами. Все нормально? — Томлинсон кивает. Это все еще больно, но это нормально, правда нормально. Они справятся. — Замечательно, милый, ты молодец. Теперь приподними свою попку, совсем чуть-чуть, чтобы наша кожа не соприкасалась. Ты почувствуешь, когда потеряешь контакт с моими бедрами. Не спеши, делай это медленно. Луи несмелый. Он двигается даже медленнее, чем Гарри ожидал, и это нормально. Стайлс думает, что весь запас дерзости омеги израсходовался в тот момент, когда он решил, что резкость станет отличным выходом и причинил себе самую большую боль за весь этот долгий, кропотливый процесс, доселе державшийся на одной лишь выдержке альфы. — Потрясающе, умница. А теперь опускайся, так же медленно, — Луи послушно выполняет каждое указание старшего парня, хоть и чувствует жгучую боль в нижней части и пояснице, но рваные вздохи, то и дело неосторожно вырывающиеся у говорливого Стайлса, действуют на Луи как болеутоляющее. Он делает все верно, и его тело наконец-то доставляет альфе удовольствие. — Боже, как же ты хорош, Лу. Ты даже представить себе не можешь. Идеальный. Продолжай двигаться, милый, ты найдешь свой ритм. — А ты? Твой ритм? — Он будет соответствовать твоему, детка. Использовать плечи и руки Стайлса в качестве опоры и правда было потрясающей идеей. Он чувствует перекатывающиеся мышцы под своими ладонями, когда надавливает сильнее, стабилизируя свои движения в мягком, даже несколько ленивом темпе. Ему нравится делать все медленно. Медленно поднимать бедра. Чувствовать, как медленно тяжелый и горячий член альфы остается где-то за пределами его тела. Медленно насаживаться. Снова прочувствовать каждую венку. Закусить губу, акцентируя внимание на самой крупной. Медленно приоткрывать рот в тихом тягучем стоне. Он жмурится, до конца не понимая отчего: то ли от призрачной боли, что постепенно сходила на нет, то ли от новых ощущений, что с каждым новым скольжением становились лишь ярче и приятнее. Он в который раз теряется в незнакомых ощущениях, теперь уже совершенно не боясь терять голову, зная, что Гарри позаботится о нем. — Боже, ты такой узкий, милый, — хрипло выстанывает альфа, с трудом раскрывая самовольно закатывающиеся глаза, — блять, в тебе так хорошо. Завороженно любуясь плавными движениями стройных бедер, Гарри теряет дар речи. Он мягко обхватывает ладонью плоть шатена, лениво водя кистью вверх-вниз, на что омега стонет, так очаровательно пошло раскрыв поблескивающие от слюны искусанные губы. Альфа тянет руку выше, продолжая прогулку по персиковой коже, поблескивающей на свету пробивающихся лучей солнца, и кончиками пальцев обводит аккуратный пупок, исследует арку ребер и касается сосков, мягко скручивая под аккомпанемент чувственных вздохов и блаженного мычания. Дальше — аппетитные впадинки ключиц и влажная шея с дрожащим очертанием адамового яблока. Ничто не ускользнет от восхищенного взгляда хризолитовых глаз. Он нежно обхватывает шею Томлинсона, большим пальцем касается ямки между ключицами и очерчивает дрожащий кадык, едва ли успевает коснуться влажной нижней губы, как оказывается в плену горячих губ и сильно втянутых щек. Запах вишни дурманит разум Стайлса. Луи стонет так тихо и очаровательно. Его робкие неумелые движения заставляют Гарри млеть, когда он внезапно понимает, что ему принадлежит первый раз этого стеснительного мальчика, что так тягуче медленно двигается на его члене, самозабвенно закрыв глаза и лениво посасывая большой палец альфы. Стайлс думает, что если такая скорость сохранится, то он сможет заниматься сексом еще несколько часов, ведь для того чтобы кончить, ему нужен совершенно другой темп. Более ритмичный, быстрый, резкий, иногда переходящий в умеренную грубость. Ему необходимы сильные толчки, такие, что заставят омегу под ним извиваться, отчаянно хватаясь за его плечи, и остервенело помечать спину алыми полосами. Ему нужно слышать громкие стоны прямо над ухом и видеть закатывающиеся глаза. Ему нравится плавность движений Томлинсона, его неспешное желание распробовать ощущение заполненности, нравится искренняя гамма эмоций на распаленном лице, тихие стоны и случайные сжатия, но… Гарри хочет кончить. Сегодня. И, учитывая, что, судя по всему, они подходят друг другу в сексуальном плане, но совершенно отличаются по предпочтению в темпе, это довольно сложно. Бедра шатена дрожат, и стоит Гарри пройтись по ним кончиками пальцев, как омега практически мурлычет, словно разбуженный котенок. Потерянный взгляд и зрачки, темнее ночи. Растрепанные влажные волосы и бисеринки пота на гибкой талии. Все в его виде кричит о долгожданном удовольствии. Гарри думает, что, возможно, это не самый подходящий момент, но более удобного уж точно не подвернется. — Ты так хорошо стараешься своей милой попкой, Лу, — с преданным взглядом омега согласно кивает, глубже втягивая указательный и средний пальцы альфы, обильнее смазывая длинные фаланги теплой слюной. Гарри гулко сглатывает. Смотреть на друга таким взглядом — незаконно. Тут что-то не так… — Я вижу, что твои ножки устали, — голос настолько хриплый, что Гарри едва ли узнает его, продолжая неотрывно следить за махинациями омеги, так бесстыдно втягивающего щеки, обнажая острые скулы и двигая подрагивающими бедрами. — Позволь мне немного позаботиться о тебе — ложись на спинку. В голубых глазах только покорность и желание. Он не посмеет перечить альфе. Томлинсон не сдерживает тихий недовольный писк, когда осторожно и неохотно поднимается с члена альфы, чувствуя себя опустошенно, и спешит лечь на спину, откинувшись на сбитые подушки, послушно раздвигая дрожащие ноги перед своим первым альфой. Он официально влюблен в секс с этим человеком. Он хочет, чтобы Гарри как можно скорее заполнил его вновь. Ему нравится секс, и он не станет скрывать это. По крайней мере, от Стайлса. — Я словно под кайфом, Гарри, — интимно признается омега, притягивая альфу к себе, сам не понимая для чего. Он хочет поцеловать его, но в то же время ему хочется не отвлекать парня, не мешать владеть его телом. Ах, так вот оно что. Лампочка в голове альфы мигает, рефлекс срабатывает, части пазла встают на свои места. — Твоя течка начинается, — озвучивает Гарри скорее для себя, нежели для Луи, который то и дело без конца облизывает губы, слыша слова Стайлса лишь фоновым шумом, не заостряя на них особого внимания. — Это плохо? — он совсем не может думать, когда член Гарри так близко. — Это очень хорошо, милый. Он ловко подхватывает омегу за бедра, притягивая к себе, удобно устраивая раздвинутые ноги поверх своих бедер, и наклоняется, чтобы оставить на искусанных губах мягкий поцелуй, во время которого Луи успевает добавить язык, но кто Гарри такой, чтобы осуждать его. Что нового Луи узнал сегодня? Гарри любит дразнить в постели. Ему нравится подводить к краю и резко останавливаться. Нравится дразнить и не давать. Он делает это и сейчас, с наглой улыбкой очерчивая края пульсирующей дырочки, медленно входя лишь головкой и не прождав и пары секунд, подается назад, покидая горячее нутро под недовольный стон шатена. Луи шепчет тихое «пожалуйста» и сильно закусывает нижнюю губу. Не теряя связи с нахальным взглядом, он зачесывает назад лезущие в глаза влажные пряди и, приподнявшись на локтях, шепчет повторное «пожалуйста, Гарри». Выждав пару мгновений, альфа всё-таки поддается умоляющему взгляду голубых глаз. Он делает первый ленивый толчок, и Луи скулит, бессильно закатывая глаза. Смакует. Мгновение — и Гарри практически полностью покидает горячий плен, на повторе уже без опаски заполняя омегу всей длиной. Возможно, этого слишком много для младшего парня, но Гарри рискует, повторяя смелое движение вновь, и в награду за риск получает следы полумесяцы на плечах и бицепсах и высокие хриплые стоны. Луи нравится. Он не умеет сдерживать эмоции. Пока что. Его ноги соскальзывают, и он скрещивает лодыжки на пояснице Стайлса, находя новый угол. Удивленный скулеж и вздохи не заставляют себя долго ждать. — Я хочу ускорить темп, милый, ты не против? — Луи кивает множество раз, словно боясь, что одного недостаточно. Альфа поправляет ноги младшего парня и немного меняет свое положение, расставляя руки по обе стороны от плеч Томлинсона. Первые пробные толчки и Луи уже не сдерживается. Его пальцы сжимаются на пояснице альфы, и он хрипло стонет, зажмурив глаза и образуя складку между бровей. Наращивая темп, Гарри оставляет долгий поцелуй на влажных волосах и прерывисто вдыхает новый временный запах шатена, такой похожий на его собственный. — Так нормально? — Просто идеально, Гарри, — его глаза блестят, и Стайлс верит. Он находит комфортный для обоих темп и едва сдерживает рычание, когда Луи невольно сжимается вокруг него и раскрывает рот в немом крике, стоило альфе под волшебным углом задеть простату. Альфа закатывает глаза, сжимая в кулаках простынь, не понимая, что он потом будет делать со своей жизнью. Томлинсон идеален во всех смыслах, и Гарри готов молиться, лишь бы все эти эксперименты не закончились безответной любовью. — Потрясающий, — прохрипел он, едва ли подбирая нужные слова и сдерживая свои бедра от грубых толчков, — невозможный. Ты так красив. Он сильнее напирает на стонущего друга, выбивая вздохи и хрипы. Ноги младшего парня снова соскальзывают с поясницы альфы, больше не имея сил держать их под контролем, и Луи безвольно откидывает голову назад, открывая доступ к беззащитной шее, обнажая вид на уязвимое адамово яблоко и выступающие ключицы. Стайлс гулко сглатывает и закрывает глаза. — Мне досталось самое лучшее, что есть в этом мире, — несдержанный шепот, — ты чертов рай, Луи, запомни это. Омега не отвечает, с трудом находя губы старшего парня. Поцелуй смазанный и влажный, но этого достаточно. Дурацкая потребность, от которой Томлинсон стал зависим за последние несколько часов. Он устремляет свой взгляд вниз, вглядываясь в медовый полумрак, пытаясь рассмотреть соединение их тел. Что-то мелькает на мгновение, едва заметно поблескивая, и остатки сознания кричат Луи, что это член его лучшего друга. Ох, черт. Он мягко и медленно проводит ладонью по своему члену, контрастируя со скоростью толчков, боясь кончить раньше, чем ему хотелось бы и поднимает глаза на Гарри, чье лицо кажется совсем другим. Эмоции настолько новые и незнакомые. Он никогда не видел друга таким прежде — испарина на лице, волосы спутаны и некоторые пряди лезут в глаза. Веки плотно зажмурены, хмурые брови — он сосредоточен лишь на одном. Сейчас он — движение. Сконцентрированное, непрерывное, постоянно нарастающее. Все его тело уверенно заявляет — альфа знает, как добиться своего и не ударить в грязь лицом перед омегой. Минимум звуков и максимум отдачи. Он, так же как и Луи, хочет доставить удовольствие, удовлетворить партнера сполна. Живот Томлинсона покалывает от предоргазменных судорог, и он отводит взгляд, практически сразу закатывая глаза от нового сильного толчка. Ему тяжело дышать. Воздух слишком спертый для маленькой комнатки, наполненный незнакомым, возбуждающим запахом, но Луи уверен, что проблемы с дыханием вовсе не из-за этого. — Я очень близко, Гар-ри, — чередуя быстрое короткое дыхание, под стать частым движениям бедер альфы, и неконтролируемые стоны, омега издает потерянный скулеж и хныканье, встречая сосредоточенный взгляд отчаянной мольбой. Это выше его сил — ему нужно кончить. Стайлс наклоняется, сталкиваясь лбом с омегой, и горячо выдыхает, опаляя искусные губы и щеки младшего парня: — Давай, малыш, отпусти себя. Последние толчки жесткие, сильные, несдержанные, вперемешку с отчаянными звонкими стонами Луи и шумными выдохами Стайлса. Гарри позволяет себе быть немного грубым и выплеснуть все скопившееся в бедрах напряжение. Он проводит по члену омеги несколько раз, и они финишируют практически одновременно. Гарри издает вовсе не стон — рычание против воли рвется наружу. Короткое, глубокое, наполненное долгожданным освобождением и расслаблением. Но все же рычание. Он сдержан, отдавая все пространство для звонких эмоций Луи. Сжимая руки на чужих дрожащих бедрах, он горячо выдыхает в мокрую шею шатена, чей стон ярко контрастирует с самообладанием альфы. В его высоком протяженном полукрике и последующих хрипах вперемешку со скулежом, казалось бы, звучало всё. Там было место и для шока, и для благодарности за новые эмоции, и, в конце концов, для облегчения. Оргазм оглушает, и Томлинсон чудом остается в этой реальности, цепляясь за плечи старшего парня, царапая до крови. Слишком много. Слишком сильно. Его тело горит, плавится в тех местах, где его кожа соприкасается с обжигающе горячей кожей Гарри. Его оглушает, и он не слышит ничего, кроме стука собственного сердца, бешено стучащего в ушах. Он уверен, что его кровь кипит, а мир вокруг — застыл в ожидании, когда его отпустит экстаз. Он бормочет что-то, совершенно не контролируя свой язык, и сжимается на уровне инстинктов, желая запереть альфу в себе, чего, конечно же, не может случиться из-за защиты. Искусанные губы находят шершавые, а тягучий бессильный поцелуй на вкус как кленовый сироп и молчаливое обещание. Мы повторим это вновь. Едва ли отдышавшись, Гарри поднимается с придавленного омеги и аккуратно покидает тело, слыша недовольное шипение младшего парня. Соскользнув с постели, он неровной походкой направился в ванную комнату, скрываясь из затуманенного виду. Краем сознания Луи думает, что стоит принять душ, но прямо сейчас он не в силах даже элементарно сдвинуть ноги. За него это делает Гарри, вышедший из ванной уже в белье и возвращение которого Луи даже не заметил. Стайлс помогает безвольному омеге надеть боксеры и, бережно протерев живот Томлинсона влажным полотенцем, ложится обратно в постель, накрывая их сбившимся одеялом. — Черт возьми, — спустя некоторое время тихо произносит альфа, прочесывая влажные волосы устроившегося у него под боком Томлинсона, — ты такой… громкий. И снова недолгая комфортная тишина, во время которой Гарри не говорит ни слова, а Луи почти засыпает, разморенный и убаюканный умиротворяющими ударами сердца старшего парня. — Ты в порядке? — тихо интересуется Стайлс, и омега утвердительно кивает, удобнее устраивая голову на плече друга. — Тебе понравилось? — теперь уже несколько застенчиво спрашивает альфа, заставляя Луи издать небольшой смешок. — У меня для тебя плохие новости, — сбивчиво дыша, хрипит Томлинсон, сильнее оборачивая левую руку вокруг талии старшего парня, — твои мозги… они… Они вытекли вместе со спермой, — он слабо улыбается, слыша сверху усталый смех: — Мне тяжело сообщать тебе об этом, но ты должен знать… С усталой улыбкой, альфа гладит дрожащую спину шатена, плавно спускаясь на расслабленные ягодицы. Он мягко проводит кончиками пальцев по влажной дырочке и в сопровождении жалобного «Хазз» проникает двумя пальцами внутрь. Томлинсон инстинктивно сжимается и, чувствуя, как холодные пальцы царапают разгоряченную кожу на боку, Гарри аккуратно вынимает пальцы, незаметно рассматривая их на наличие крови. Стайлс доверяет другу, но что бы ни говорил Луи, парень боялся, что мог навредить омеге. Убедившись, что единственная влага на его пальцах — это смазка, он c тихим облегченным вздохом зарывается носом во влажные карамельные волосы, глубоко вдыхая непривычный букет ароматов. Кленовый сироп практически вытеснил вишню, въедаясь в кожу омеги и заполняя каждую клетку. Голос в голове Гарри повторяет бесконечное «моемоемое», и Стайлс не может сдержать утробное рычание, сильнее сжимая ладонь на горячей пояснице. — Животное, — бормочет шатен, бессильно цокая. — Ты ведь знаешь, что от природы не убежишь, — с усмешкой отвечает альфа, кончиками пальцев касаясь спины друга, гуляя вдоль позвоночника. — И всё же… — Боже, Гарри, как ты вообще можешь в этом сомневаться? Мне понравилось. Все было… прекрасно. Так, как я этого хотел, поверь мне, — он поднимает голову, уверенно заглядывая старшему парню в глаза, и последний удивляется, откуда в этом парне столько смелости и бесстыдства. Ему самому — альфе! — сейчас немного неловко смотреть другу в лицо, когда буквально десять минут назад этот друг сжимался вокруг его члена и лепетал то, о чем, скорее всего, уже никогда не вспомнит, а Томлинсону хоть бы что — словно и не было всех этих испытаний выдержки, внутренних истерик и сбитых стонов в искусанные губы, которые никогда не должны были даже касаться друг друга. Луи не имеет стыда, и Гарри так завидует ему прямо сейчас. Он прочесывает влажные карамельные волосы, забывшись, и только спустя какое-то время до его перевозбужденного мозга доходит, что Луи что-то ему говорит. И, судя по всему, уже довольно долго. —…как и все омеги, конечно же, иногда представлял свой первый раз, думал о том, какой он будет. Я думал, что, может быть, это случится только после того, как я выйду замуж, или когда я буду учиться в университете. Я никогда не думал, что он будет с тобой и при таких обстоятельствах. Так что, да, это немного не то, чего я ожидал от жизни, но я не жалуюсь. Всё могло быть куда хуже. Николь рассказывала, что её первый раз был абсолютным провалом, и тот парень был эгоистичным придурком, не заботящимся о её удовольствии, так что, конечно же, у меня были определенные опасения. Тебе точно неинтересно слушать всё это, но мне необходимо выговориться, потому что, блять, всего этого слишком много в моей голове. Сумасшедший день. Я боялся… Боже, я так боялся, что секс может оказаться совсем не таким, каким я себе его представлял, что всё окажется каким-то скучным и не особо красочным сношением без каких-либо положительных эмоций, но, слава богу, всё не так. Это превзошло мои ожидания. Гарри чувствует тепло в груди, понимая, что Луи все еще доверяет ему до такой степени, что не боится делиться страхами и переживаниями. Он думает, что откровенная тирада закончена, когда омега неловко прижимается ближе, продолжая выводить круги на торсе Стайлса. Он молчит некоторое время, словно слишком увлеченный своей игрой и разглядыванием сантиметров влажной кожи друга, а после тихо продолжает: — И все благодаря тебе. Спасибо, что согласился. Я надеюсь, что тебе тоже хотя бы немного понравилось. А если нет — то не говори об этом. Если я облажался, то предпочитаю не знать об этом, — альфа устало хмыкает, — мне было круто. Спасибо еще раз. У тебя отличные пальцы, Стайлс, не говоря уже о члене. Ты знаешь, как обращаться с этими штуками. Очень круто. Как мне жить после всего этого, боже. Я напишу книгу об этом… — Ты такой болтун, Луи. — Это все от эмоций, — отмахиваемся младший, бессильно цокая, — чувствую себя Найлом… Черт, во мне был твой член… просто… вау. И, о боже, ты обязан знать, что самая крупная венка способна довести до сумасшествия. Точно тебе говорю. Мне потребуется несколько лет, чтобы осмыслить всё это. Недолгое молчание, во время которого, казалось, в головах обоих не было никаких мыслей — полный штиль. Эмоциональная пустота и усталость. Но так только казалось. — А ты? Тебе понравилось? — вопрос Луи застал альфу врасплох. — Эм… знаешь, я думаю, тебе стоит поспать, мой впечатлительный друг, — устало бормочет Стайлс, пытаясь уйти от ответа и целуя друга в спутанные влажные волосы. — Ответь! — бессильное требование младшего. Слабый протест и Гарри неохотно выдает неловкую, для самолюбия своего внутреннего альфы, правду: — Мой лучший секс, несмотря на бесконечную прелюдию. Ты потрясающий. Во всем. Твой альфа будет самым счастливым человеком, Лу… — у Томлинсона мурашки от интимного шепота прямо над ухом, и прежде чем он успевает что-либо ответить, старший парень оперативно кладет ладонь ему на рот, слабо зажимая, и произносит более громко и требовательно, ставя точку в разговоре: — Теперь спи, быстро. Нам обоим нужен сон. Едва разборчивое согласие и через пару минут душную комнату наполняет тихое сопение. За зашторенным панорамным окном солнце давно вступило в полное главенство, играя с макушками деревьев и нещадно паля в окна восточных комнат, пробуждая обитателей лагеря и официально начиная этот суетливый день. День, в который Зейн, пожалуй, впервые в своей жизни проснется в комнате один, Лиам будет молчалив и не станет ворчать, а Найл будет доставать всех расспросами о том, куда подевались Гарри и Луи. Спустя несколько часов Томлинсон разбудит альфу настойчивыми поцелуями — и это нормально. Для них. Это не любовь, разве что только дружеская, но это нормально. Это подростковые гормоны и неумение справляться с проблемами в одиночку. Да и для чего тогда вообще нужны друзья, если к ним нельзя обратиться за помощью в любой ситуации? Луи не волнует ответ на этот вопрос. У него есть незаменимый лучший друг, и он сделает все возможное, чтобы Гарри занимал это место как можно дольше.