two girls with the cinderblock garden;

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤthe 23th of february, 2017; nighttime. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤhogwarts school of witchcraft and wizardry. Денёк выдался ужасно томный и скучный — проверочная работа по заклинаниям выжала из меня последние соки. Профессор по обыкновению пристально наблюдал за каждым из учеников, не отводил взгляда от аудитории и каждый раз, когда я пыталась узнать у Джона правильный ответ, он одаривал меня свирепым взглядом, от которого кровь в моих жилах становилась окоченевшей. Списать было просто невозможно и после написания работы, моё настроение можно было описать двумя словами — херовей некуда. После этого, я весь день ходила понурившись, а однокурсники, постоянно спрашивающие о том, что со мной, блять, не так, раздражали меня настолько сильно, что я каждый раз сдерживала себя изо всех сил, чтобы не дать им по роже. Да, денёк выдался отвратный, поэтому каждую проклятую минуту я с неимоверным желанием ждала нашей встречи. Я, как это случается по точному и вызубренному нами расписанию, придуманному мной и совершенно точно неисправимо призираемому тобой, потревожила твои сладкие [или лучше сказать гадкие?] грезы. Твоя соседка по комнате, Николь, которая до безумия [читать: просто невыносимо] раздражает меня, всегда соглашается брать галлеоны, присылаемые моей матерью мне еженедельно и используемые мной совсем не по надобности. Это стало привычкой, вошедшей в рутину моих будней, — каждый месяц я вкладываю в развитие некой новоиспеченной идеи Николь. Она с гордостью ведает мне о том, что её задумка — это «спасение всего волшебного мира и освобождение общности человечества от мучительных страданий». Святой Мерлин, как будто меня это когда-то интересовало. Хотя, сказать честно, я никогда не позволю себе не выдать ей в ответ что-то едкое, вроде: «Ник, это просто сраные таблетки от диареи, ты не изобретаешь ничего раннее не известного, прекращай даже пытаться, выглядит жалко». Видела бы ты её реакцию, это бесценно! Зато взамен на мои галлеоны, эта идиотка даёт обещание будить тебя в нужное мне время. Она обязана передавать полусонной тебе записку, где я точно описываю место нашей встречи, не забыв вписать то, что в народе принято называть состоянием атмосферного воздуха. ㅤㅤㅤ каждую ночь мы за что-то сражаемся, ㅤㅤㅤ но когда солнце садится, мы совершенно одинаковы: ㅤㅤㅤ наполовину скрыты в тени, ㅤㅤㅤ наполовину опалены пламенем. В коридоре слишком тусклое освещение, мне приходится перебираться почти на ощупь, я неторопливо пробираюсь к месту назначения и мне кажется, что минут через десять мои глаза окончательно слепятся по причине того, что находятся они в полу-прищуренном состоянии. Единственное, что помогает мне ориентироваться в пространстве — «Люмос», освещающий мне путь. Иногда я думаю, что не окажись волшебницей, у меня бы просто не было ни единого шанса выжить в этом мире. Спустя несколько томительных минут, мои зрачки тревожит яркий огонёк света, исходящий от твоей палочки. И как только у тебя получается использовать «Люмос» лучше меня? Ты подходишь ближе и я, наконец, могу лицезреть тебя в полной красе. — Боже, выглядишь настолько паршиво, будто последние три недели тебя мучает перманентная бессонница. Вижу, как ты закатываешь глаза, и моё сердце трепетно щебечет. Твой ответ следует незамедлительно. — Я молчу про твои огромные мешки под глазами, при желании, в них может уместиться вся Евразия. Моё лицо трогает нежная улыбка, я ощущаю тепло по всему телу и только в этот момент понимаю, как по тебе соскучилась. Хотя мы не виделись каких-то пару жалких дней. — Ну что, погнали? — резким движением хватаю тебя за руку и мы стремительно направляемся в нужном направлении. В замке сейчас настолько тихо, что я могу слышать каждый удар твоего сердца и почувствовать, как страх исходит от тебя волнообразными лучами. Я знаю, ты определенно боишься того, что мы можем быть пойманными в столь поздний час. Ты вовсе не страшишься наказания, единственное, что тебя волнует — нас обеих могут убрать с поста старост. Я всё ещё нахожусь в недоумении, почему именно моя персона удосужилась такой важной позиции. Ты тоже не понимаешь, ведь я великий распиздяй нашего учебного заведения, в довесок, меня нельзя назвать ответственным человеком. Кажется, так считает каждый, кто хоть немного со мной знаком. Что нельзя сказать про тебя — гордость всего курса, гордость своего факультета, гордость школы. Ты прилежная ученица, а иначе нельзя, иначе у тебя и не выйдет. Ты никогда не позволяешь себе прогулять занятие, даже если считаешь некоторые из них до ужаса скучными. Помимо того, что тебя ценят здесь, в школе, ты являешься главной гордостью своей чистокровной семьи. На тебя возлагают чрезмерные надежды, ставят в пример родне и не упускают шанса замолвить о тебе словечко в светской беседе. И только я знаю, насколько сильно этот груз давит на твои плечи, сдавливает внутренности и выворачивает наружу. Ты ужасно сильно боишься подвести всех, боишься не оправдать надежды и упасть в глазах своей чопорной семьи. Я знаю, как т я ж к о тебе приходится, даже если ты никогда и никому не говоришь об этом, я знаю, потому что могу тебя чувствовать. Поэтому я всегда рядом и готова нести с тобой грозную ношу вместе. — Может быть, скажешь уже, куда мы движемся? — из-за внезапности твой голос неприятно режет мой слух, словно кто-то резко проводит скрепкой по доске. — Даже не пытайся что-то вынудить из меня, нихуя не получится. — мой звонкий голос эхом проносится по всему этажу и периферическим зрением я вижу, как ты злобно поворачиваешься на меня. У тебя на лице написано, что я безмозглая тупица, обрекающая нас на смертный приговор. До намеченного места остаётся идти всего пару минут, я всё ещё чувствую, что тебе боязно, у меня же слишком очевиден недостаток сласти страха, да и совесть моя атрофировалась ещё давно, тихо погибла где-то глубоко внутри меня, так и не успев облачиться. Моё лицо трогает нежная улыбка, она переполнена трепетом к тебе, потому что, несмотря на свои переживания, ты не отпускаешь руку мою, наоборот — сжимаешь еще крепче. У меня появляется мимолетная мысль о том, что ты похожа на крошечную булочку с корицей и скажи я сейчас это вслух, ты точно пропишешь мне оплеуху. Наши шаги неприятным гулом отскакивают от голых стен просторного коридора, в ночной тишине это явление ощущается наиболее остро. Спустя два поворота мы оказываемся на открытой площадке, это дорогое для меня место и я впервые привожу тебя сюда. Мы можем лицезреть мракобесное небо, украшенное вдоль и поперёк маяками вселенной. Мы теряемся, и на минуту у нас обеих пропадает дар речи. Я поворачиваю голову и вижу мерцание сладких звёзд в твоих глазах. Я поворачиваюсь, а ты улыбаешься, и свет отражается яркими красками в твоей улыбке. Мне на секунду кажется, что мы оказываемся в далёкой галактике, где блеск пылает в наших венах невообразимо ослепительно и вместо воздуха мы вдыхаем частицы невесомой пыльцы. В твоих кристально-голубых глазах отражаются хрустящие зимние облака, пахнущие трагедией и саморазрушением. Я думаю, что звёзды завидуют тому, что я нахожусь в компании такой прекрасной тебя. Мне хочется беспричинно прикоснуться к твоей коже, провести рукой своей от шеи до запястья, ты вся светишься, словно океанский лайнер, обитающий в ночном горизонте глубоководного океана. Только вот я не хочу портить момент, поэтому единственное, что делаю, это достаю сигарету из кармана своей зелёной худи. Я прикуриваю и, запрокинув голову наверх, выдыхаю едкий дым. Теперь твоя очередь поворачиваться. — Сколько раз я просила тебя не курить, стоя рядом со мной на расстоянии метра. — отпускаешь руку, я чувствую себя опустошенной, ощущаю себя пятилетним ребенком, у которого отняли желанный чупа-чупс. Ты морщишь нос, всем видом показываешь насколько тебе мерзко и противно. Ты никогда не любила запах, исходящий от сигарет. — Ну вот, поздравляю, блять, ты как всегда всё испортила. — отвечаю я в манере того же пятилетнего ребёнка, мне правда обидно, я немного зла на тебя и поэтому всё таки отдаляюсь на два шага. — Не веди себя, как маленькая, ты ведь знаешь, что меня чертовски бесит эта херня. « А меня бесишь ты.» Пока я докуриваю сигарету, мы обе не издаем никаких звуков, и окружающая нас тишина забирается под одежду. На свежем воздухе до одури холодно и завывает сильный ветер, меня пробирает до мурашек, потому что под худи у меня лишь нижнее белье да нагое тело — знала бы ты это, давно надавала мне по лицу, обозвав при этом слабоумной. Продолжительная тишина душит меня, я знаю, ты не любишь говорить, моя же сущность заключается в этом; у меня язык чешется, хочется что-нибудь выпалить, только вот я, вроде как, все ещё обижена. Ты, наверное, никогда бы не заговорила, если бы не ощущала меня также остро, как и я тебя. Ты сейчас не нуждаешься в разговоре, тебе, вроде как, и так хорошо. Но ты чувствуешь, как от меня исходит напряжение, поэтому решаешься нарушить сладкий вкус безмолвия. — Как твоя проверочная работа по заклинаниям? Всё нормально? Или всё как всегда? — шумно втягиваешь воздух сквозь зубы и стараешься звучать не совсем отстранёно, ты точно уверена, что иногда я подумываю, что моя жизнь тебе вовсе не интересна. Я продолжаю молчать, демонстративно отворачиваюсь и тяжело вздыхаю. Я не собираюсь радоваться проявлению твоей заинтересованности, по крайней мере, я пытаюсь. — Если сейчас же не заговоришь со мной, мы будем молчать всё оставшееся время, ты ведь знаешь — я настолько устала за сегодняшний​ день, что мне даже говорить лень. — резко бросаешь в меня эти слова, будто я тупоголовая провинциальная официантка, обслуживающая высокопоставленного чиновника, считающего себя, если не Богом, то точно пупом вселенной. Ах, как же иногда в тебе явственно проявляется аристократичная натура. — Профессор Форд вёл себя, как настоящий мудак, чувствовала себя тёлкой какого-нибудь супер ревнивого парнишки, что следит за каждым шагом своей пассии. — на одном дыхании выпаливаю я, ожидая твоей реакции. Взамен ты лишь пожимаешь плечами, и на секунду твоё лицо трогает ухмылка. Ты не сильна в реакциях, и дело не в том, что тебе не интересно, это просто твой собственный путь выражения эмоций. Я давно свыклась с этим, поэтому твоё молчание и отрешённый взгляд не вызывают во мне негативных чувств. Ты смотришь куда-то очень далеко, будто пытаешься высверлить чёрные дыру в бескрайнем небе. Твои глаза стеклянные, и мне кажется, что тебе совсем не холодно, мне кажется, ты была выращена на Северном полюсе среди ледяных стамух и белых медведей; настолько ты холодна и сдержанна. Твой лёд против моего солнца. Мы так живём и выживаем. Я двигаюсь к тебе обратно, встаю почти впритык, могу чувствовать тепло твоего тела даже через худи. Какой же ты ходячий парадокс. Казалось бы, лишь притронувшись к тебе, я должна обратиться в замёрзшую навек статую со стеклянным взглядом, молящим о пощаде, а всё наоборот оказывается — дотронувшись до тебя, мне становится по-летнему жарко, будто когда-то давно именно ты стала причиной глобального потепления. — А ты помнишь, как мы познакомились? — мой вопрос звучит неуместно, нелепо, глупо. Но мне так хочется его задать, мне так хочется вновь вспомнить [в какой раз?] тот день. Мне так чертовски сейчас хочется поговорить о чем-нибудь, связанном с нами, поэтому немедля и секунды, я выпаливаю первое, что приходит на мой, не совсем здравый, ум. Я жду твоего ответа или хотя бы кивка одобрения и сейчас я уверена, что этот вопрос ты точно не оставишь без внимания.