Семейство МакДугалл, или Яблочко от яблоньки

1979 год Трой МакДугалл, начальник Департамента налогов и сборов Министерства Магии обсуждал со своей супругой предложение о будущем брачном союзе между их дочерью Изабеллой и Рабастаном, младшим сыном Бодуэна Лестрейнджа, члена Визенгамота. — Так ты считаешь, дорогой, что следует согласиться? — спросила миссис МакДугалл. — Я полагаю, что над этим предложением стоит подумать… Миссис МакДугалл, не перебивая, внимательно выслушала мужа. Лестрейнджи были старинной, богатой и влиятельной семьей, они жили в фамильном замке в графстве Норфолк — так же, как веками жили их предки. В волшебном сообществе Британии они слыли убежденными консерваторами — потому что не одобряли новомодных веяний — и такими же снобами, как Блэки. Но те, кого Лестрейнджи принимали в свой круг, могли на них безоговорочно положиться. Их постоянство — как в дружбе, так и во вражде — было общеизвестно. К тому же Бодуэн Лестрейндж считался — и не без оснований — судьей справедливым и беспристрастным. Еще совсем недавно Трой мог бы оказаться в Азкабане — и только благодаря Лестрейнджу, который рассматривал его дело о колдовстве в присутствии магглов, он отделался всего лишь штрафом. Главное — судья не пошел на поводу у аврора-дознавателя, требовавшего заключения МакДугалла в министерскую тюрьму до суда, а вынес решение об освобождении под залог. Ведь в тюрьме — недавний приказ Крауча (1) развязал руки сотрудникам органов правопорядка, расширив полномочия Аврората и разрешив применение непростительных заклятий к подозреваемым — могли выбить признание в чем угодно… Казалось, начальник ДМП задался целью — посадить в Азкабан как можно больше народу — и чем более старинной и чистокровной была семья, из которой происходил обвиняемый, тем выше была вероятность обвинительного приговора. И сейчас Трой напомнил жене об этом. — Если бы не мистер Лестрейндж, то неизвестно, чем бы это дело закончилось. Нет, Конни, я не к тому, что мы теперь обязаны согласиться, да он так вопрос и не ставит. Я понимаю, что Изабелла еще мала. Однако надо думать о будущем заранее. В наше неспокойное время… неизвестно, чем все это закончится. Либо Крауч станет министром, и тогда прольется еще больше крови, чем льется сейчас. Либо Тот-Кого-Нельзя-Называть захватит власть — и что будет тогда? Никто не может быть уверенным, что завтра он не сядет в Азкабан и не будет убит. Если вообще не случится так, что Статут о секретности падет — Мерлин, спаси и сохрани нас от этого… А породниться с Лестрейнджами — это не только большая честь, но и определенная гарантия… Бодуэн Лестрейндж — член Визенгамота, со временем его место займет старший сын, но и младший тоже может сделать хорошую карьеру. — Трой, — понизила голос Констанция, — а ведь про них слухи ходят… что они близки к Тому-Кого-Нельзя-Называть. И про жену Рудольфуса говорят… — Слухи ходят о многих, особенно об известных людях. Не удивлюсь, если и про меня что-то такое болтают. Сегодня мне сказали, что Людо Бэгмен — тоже Упивающийся смертью. Но это просто смешно… — Но ведь Изабелле только десять лет, — напомнила Констанция. — За семь или восемь лет много воды утечет, многое может измениться… Изабелла пока не думает о любви, но… Помнишь, какой был скандал с Андромедой Блэк? Конечно, помолвку всегда можно расторгнуть. Но мы не знаем, как к этому отнесутся Лестрейнджи. — Я не стану принуждать Изабеллу к браку, если она этого не захочет, — твердо сказал Трой. — В брачный договор можно включить условие, что они не будут ей вредить, в случае ее отказа. Насколько я знаю, в договоре между Блэками и Яксли так и было записано, хотя они сами считали этот пункт простой формальностью. Констанция вздохнула. — Да, если уж мы согласимся, то обязательно надо предусмотреть такую возможность… Мне не хочется, чтобы мы оказались виновниками ее несчастья в будущем. И все равно у меня душа не на месте — вроде бы таких договоров никто уже не подписывает. Когда жених и невеста — еще дети, или хотя бы один из них… — Нет, подписывают, хотя и гораздо реже, чем раньше. В любом случае, — добавил он, — пока Изабелла несовершеннолетняя, договор будет означать всего лишь заключение союза между семьей Лестрейнджей и нашей. Почему это хорошо, я уже сказал. А в будущем ее судьбу за нее или против ее воли никто решать не станет, я об этом позабочусь. И разве не может случиться так, что они друг другу понравятся? Констанция подумала еще немного и сказала: — Ну ладно… Только Изабелла его даже не видела ни разу. Хотя… миссис Лестрейндж пригласила меня зайти к ней на чай на этой неделе. Я возьму Изабеллу, и, может быть, мы там увидим Рабастана. Миссис Лестрейндж ведь знает о предложении? Уж наверное, судья с ней посоветовался, прежде чем говорить с тобой? — Разумеется, — кивнул МакДугалл. — Тогда я сейчас напишу ей, спрошу, когда ей будет удобнее нас принять. — Вот и прекрасно, — МакДугалл поцеловал руку жены. — Я очень надеюсь, что все обернется к лучшему — для всех, и особенно для Изабеллы. * * * Луиза Лестрейндж изъявила желание видеть миссис МакДугалл с дочкой у себя в ближайший четверг. В ответном письме она намекнула, что ее младший сын также будет присутствовать на этой встрече. Визит прошел как нельзя лучше. Миссис Лестрейндж — полная женщина с величественной осанкой, золотисто-рыжеватыми вьющимися волосами, уложенными в строгую прическу, и очень светлыми серыми глазами — была весьма любезна. Политики она подчеркнуто не касалась, легко переходя от одной темы к другой, говорила с едва заметным акцентом, который Констанция никак не могла определить, о погоде, о театре, о школах — сравнивала Хогвартс и Шармбатон, где до замужества преподавала нумерологию. Констанции показалось, что хозяйка убеждена в превосходстве Шармбатона, хотя прямо этого и не высказывает. Ласково улыбнувшись Изабелле, чинно сидящей за столом и маленькими глотками пьющей чай с марципановыми конфетами, Луиза спросила, когда девочка пойдет в Хогвартс, и на какой факультет хочет поступить. Изабелла, подняв глаза на важную даму, ответила, что в школу ей предстоит ехать через год, что ее мама и папа закончили Рэйвенкло, и она тоже рассчитывает, что будет учиться там. Рабастан появился в середине чаепития. — Добрый день, матушка. Добрый день, мадам, мисс… — он учтиво поклонился, поцеловал руку матери, затем миссис МакДугалл и сел за стол. Констанция взглянула на молодого человека из-под ресниц, чтобы не смущать его откровенным любопытством. Впрочем, он чувствовал себя вполне свободно, сначала рассказывал матери о каких-то знакомых, потом, извинившись перед гостьями за неинтересный для них разговор, перешел к светским новостям. О политике он, как и мать, не сказал ни слова. На Изабеллу особого внимания не обратил. «Видимо, ему еще не сообщили о предполагаемой помолвке», — подумала Констанция. Съев пирожное и допив чай, Рабастан поднялся и заявил, что должен уйти. — Басти… — вздохнула миссис Лестрейндж. — Ты вечером домой придешь или у Руди останешься? — Не знаю еще, матушка. Прошу прощения, мне пора. Он снова поклонился и вышел. — Он вообще-то хороший мальчик, — извиняющимся тоном произнесла Луиза. — Немного взбалмошный, но это пройдет… Il faut que jeunesse se passe (2). — О да, очень приятный молодой человек, — дипломатично согласилась Констанция. На нее будущий жених дочери пока не произвел никакого определенного впечатления. Довольно красив, кажется, хорошо воспитан, непринужденно держится — ну так это естественно для молодого чистокровного волшебника из приличной семьи. * * * Распрощавшись с миссис Лестрейндж, Констанция с Изабеллой через камин вернулись домой. Первым делом миссис МакДугалл проверила, все ли в порядке у Троя-младшего — пока мама с сестрой ходили в гости, мальчик под присмотром эльфийки Фэрри увлеченно что-то строил из кубиков и жевал яблоко. Потом она отвела дочь в ее комнату и посадила за уроки, а сама прошла в столовую. На глаза ей попалась вчерашняя газета — заголовок через всю полосу кричал о нападении на книжную лавку, которую держал магглорожденный волшебник. Его не было при нападении, но пострадала его жена, тоже магглорожденная. Она рассказала аврорам о людях в черных плащах и белых масках, которые ворвались, разгромили помещение и сожгли товар — маггловские книги и журналы. Констанция никогда ничего в этом магазине не покупала, но слышала, что там продаются в том числе и журналы с голыми девушками самого развратного вида. «Маггловская мерзость проникает и в наш мир, с этим надо что-то делать», — так говорили многие. Но неужели надо бороться с этим именно так? К тому же нападают и на обычные магазины, и на продуктовые лавки, да и на дома… Говорили, что многие магглокровки весьма успешно занимаются коммерцией, пользуясь заниженным курсом галлеона к фунту, и что большинство маггловских товаров — и продукты, и одежда, и обувь — на самом деле очень низкого качества, и что такие торговцы просто обманывают покупателей. Но эти погромы, а то и убийства… Просто ужасно. Хотя порнографические журналы, по мнению Констанции, действительно следовало сжечь. «У магглов подобное тоже появилось совсем недавно. Нет, оно и раньше, конечно, было, только распространялось скрытно — так же, как и у нас. И очень странно, что миссис Лестрейндж ни слова об этой новости не сказала. Вообще, вела себя так, как будто ничего не происходит. А вдруг Лестрейнджи все-таки из этих? Вдруг и Рабастан вчера там был, в той лавке? — с тревогой подумала Констанция. — Трой прав, неизвестно, что будет дальше и чем это все закончится… А так хочется какой-то определенности. Даже если Крауч или Тот-Кого-Нельзя-Называть станет министром на следующих выборах… Интересно, тогда его можно станет называть по имени? Наверно, да, а то как-то странно… Но, по крайней мере, в том или другом случае будет ясность. Сейчас вообще ни на что не похоже, и никто не знает, что с ним будет завтра… Неудивительно, что многие уезжают за границу…» Сама Констанция знала, что они никуда не уедут. Ее муж не так давно стал начальником Департамента налогов и сборов британского Министерства Магии, и не мог себе позволить эмиграцию. То есть он мог бы, конечно, подать в отставку — но считал, что это будет с его стороны пренебрежение своим долгом в трудные времена. Власть, по его мнению, означала прежде всего обязанности, а уж потом — привилегии. Констанция его за это еще больше уважала, хотя временами ей и делалось страшно — за мужа, за детей — Изабеллу и Троя-младшего, за себя. А недавно она поняла, что ждет третьего ребенка. Констанции казалось, что привычный мир на глазах рушится, сама она, хоть и держалась в стороне от политических битв, но видела, как вчерашние друзья становятся врагами, как брат идет против брата, и дети против родителей. Даже в таком почтенном семействе, как Блэки — и то неблагополучно: сначала сбежала из дома Андромеда, потом Сириус Блэк, старший сын и наследник древнейшего и благороднейшего рода, ушел от родителей. Говорят, что он вступил в организацию Дамблдора, поставившую себе целью вооруженную борьбу с Упивающимися смертью… Сириус всегда был помешан на магглах, как слышала Констанция — на этой почве они и с матерью постоянно ссорились. И Молли Прюэтт, ровесница Констанции, тоже в свое время ушла из дома со скандалом, выскочила замуж против воли родителей за Артура Уизли. А вот Лестрейнджи, в отличие от Блэков, держатся. Их замок — словно островок старого, незыблемого мира, такого, каким он всегда был, и каким будет впредь — Констанция верила, что, несмотря на нынешние потрясения, все в конце концов вернется на круги своя. И конечно, она была безмерно благодарна Бодуэну Лестрейнджу за то, что ее супруг был оправдан. Имелась у Констанции и еще одна серьезная причина, по которой она согласилась на помолвку дочери с Рабастаном. Влияние маггловского мира на магический отнюдь не ограничивалось неприличными журналами. Магглорожденные, которые в старые времена держались скромно и старались как можно скорее приспособиться к новому для них миру, стать его частью, принять его законы и обычаи, теперь вели себя дерзко, открыто заявляя, что маги по сравнению с магглами — отсталые и дремучие. Тем не менее, они по большей части не возвращались к магглам, закончив Хогвартс, а оставались в волшебном мире и очень охотно шли на работу в Министерство и Аврорат. И всюду они приносили с собой дух отрицания и разрушения, захвативший маггловский мир после великой войны и особенно в последние два десятилетия. И многие молодые маги, даже из старинных чистокровных семейств — да что там, даже среди Священных двадцати восьми находились такие — тоже поддавались ему. Семья, брак, традиции и мораль — все это стало модным высмеивать и подвергать сомнению. Нахватавшаяся «маггловской заразы» — как писали и говорили приверженцы старых порядков — молодежь не признавала никаких авторитетов. Почитать и слушаться родителей, как и вообще старших, считалось чем-то смешным и нелепым (3). Нет, кого-то они, конечно, уважали и слушались — но только тех, кого выбрали сами. Их кумиром был Дамблдор, они превозносили его за победу над Гриндевальдом — забывая о том, что знаменитая дуэль произошла лишь в самом конце войны, когда армии и Гриндевальда, и его маггловского alter ego были почти разгромлены. А сколько было жертв, сколько жизней и магов, и магглов за предыдущие шесть лет унесла эта война… Дамблдора любили еще и за то, что он отменил телесные наказания в Хогвартсе, да и вообще всячески потакал студентам. Кажется, при нем действительно стало легче учиться — но это потому, что учебная программа сокращалась, а некоторые темы и даже предметы были и вовсе отменены, под тем предлогом, что они относятся к «темной» магии.