***
Два парня, зашедшие в вагон на Площади Революции, выглядели вполне обычно и ничем не примечательно. Уселись оба на единственные два свободных места — друг напротив друга. Один, эдакий крепыш, плечистый, коренастый, коротко стриженый. Второй, полная противоположность — тонкокостный и изящный. Светлые волосы убраны в короткий хвост. Крепыш равнодушно оглядел дремлющих людей, перевёл взгляд на сидящего напротив парня и внезапно улыбнулся. «Зайка не исключение. Не успеет на свободное место плюхнуться, а уже зевнёт и кемарить начинает», — подумал он. Иногда вырубается по-настоящему. Потрясёшь его — вскинется ошалело, глазами красивыми захлопает. У Зайки самые красивые глаза в мире. И не голубые, и не серые, а словно сплав того и другого. Как туча. Когда злится — темнеют, а спросонья — синими кажутся. А как интересно за ним утром наблюдать, когда он просыпается, похожий на растрёпанного птенца! Волосы в разные стороны торчат, взгляд невинный, как у ребёнка, и сам такой тёплый, мягонький, расслабленный. Повернётся, улыбнётся, и хриплым со сна голосом обязательно скажет: — Привет, сволочь, опять всю ночь храпел. — А ты пинался! Зайка в ответ выпрыгнет из кровати и попытается улизнуть в ванную. Тут надо не теряться и ловить, иначе останешься без утреннего секса. Заниматься любовью Глеб вообще с утра обожал, несмотря на Зайкины вопли: — Дай хоть зубы почищу, придурок! — Да пофиг. Зайка с хохотом уворачивается и уносится в ванную, а на пороге, как маленький, язык покажет: — Бе-бе-бе-бе! А его язык Глеба просто с ума сводит. Он покраснел, вспоминая, что Зайка языком выделывать умеет. Один раз привязал его к кровати и такое творил! Причём одним языком, даже не прикасаясь руками. На этот эксперимент Глеб только раз и согласился, больше бы не выдержал. Тело его тогда превратилось в одну сплошную эрогенную зону. Он извивался, как угорь на сковородке, стонал, умолял, и в какой-то момент чуть запястья не вывихнул. Зайка, скотина такая, нарочно издевался, хмыкал только, и не отвязывал, и не давал кончить. На следующий день Глеб отомстил, конечно. Зайка только гляделками своими чудными хлопал, глядя, как он извлекает из пакета секс-прибамбасы. Стрельнул глазами в сторону спасительного коридора, но Глеб предусмотрительно дверь закрыл: — Нет, даже не надейся. Сейчас кто-то огребёт по полной! Огрё-о-об!***
Лёшка, сидя напротив, тоже улыбался, прикрыв глаза. «Интересно, что на ужин сегодня? — думал он. — Хорошо бы котлетки по-киевски. До чего же Бублик мастер их готовить. Ещё и десерт обещал, и бровями так многозначительно — тыц-тыц-тыц». Десерты обычно на кухне только начинались, а заканчивались там, где упали. В их маленькой квартирке они только что люстру опробовать не смогли. Бублик хохотал, что это только вопрос времени. Он тот ещё затейник, оттрахать может так, что в ванную ползком ползёшь, и кажется, что вместо костей одно желе, а голова такая пустая-пустая. И утром всё тело приятно ноет, а из постели вылезать ужас как не хочется! Одно утешает, что вечером снова всё повторится. Да не просто глупый трах: легли, полизались и подёргались — Бубликов горазд на выдумки, ни разу не повторился. Последний раз в прихожей напал. На голове маска чёрная, в руке нож. К горлу его приставил: — Деньги гони! Лёшка в первую секунду чуть не обделался. Но низкий голос Бублика ни с чьим не перепутаешь. — Снимай всё, живо! Рыпнешься — убью! Лёшка сумку на пол бросил, руки поднял, словно сдаваясь: — Сейчас. Только не убивайте. Бублик его прямо в коридоре оприходовал. И всё время руку с ножом у горла держал. Лёшка тогда кончил так, что чуть сознание не потерял. Ох, соседи, наверно, заслушались. Они к их воплям в любовных игрищах так и не привыкли. Почти каждый день на двери объявление: «Ебитесь тише, уроды! Людям вставать рано!» Извиняется обычно Лёшка, Бубликов не умеет. Топчется на месте и бубнит: — Ну это… Того… У Лёшки язык подвешен, да плюс коробки с конфетами успокаивают женщин, а у мужей их — неприкрытая зависть в глазах. Бублику-насильнику в тот раз всё же досталось. Пару часов Лешка валялся в постели в позе звезды и пялился в потолок бессмысленными глазами. А потом гонял Бубликова половой тряпкой по квартире. Вспомнив это, Лёшка внезапно рассмеялся, поймал взгляд Глеба, и сделав невозмутимую моську, снова закрыл глаза.***
Глеб хмыкнул. «Интересно, что его так рассмешило?» — лениво размышлял он, разглядывая Лёху. Перевёл взгляд на тёплые сапоги юноши, и вдруг вспомнил, как они с Зайкой познакомились. Глеб увидев хорошенького мальчишку в окно автобуса, выскочил, и пол-улицы нёсся за ним и орал: — Зайка! Твоей маме зять не нужен? — Дебильнее не придумаешь, — сказал Зайка. Однако от знакомства не отказался. Сначала кафе, потом ещё долго болтали на улице, пока Глеб не заметил, что Зайка притоптывает от холода. Куртка тёплая, а вот ботиночки, хоть и модные, а тонюсенькие — одно название. Глеб затащив его в подъезд, посадил на подоконник, и стащив обувь, долго растирал окоченевшие ступни. И первым подарком, сделанным Глебом, были сапожки. — Глупо, да? — спросил тогда он. — Ну, я подумал… Я не умею и не знаю, чего… Зайка заткнул его поцелуем.***
Лёшке тоже вспомнилась первая встреча. Бубликов рассыпался в неуклюжих комплиментах и признаниях, боялся поначалу Лёшку за руку взять, но тем не менее дал понять, что отпускать просто так не собирается. Потом как подростки сосались в подъезде.***
— Строгино, — объявил громкоговоритель. Оба молодых человека дружно навесили улыбки на лица, словно снаружи их дедушка Мороз ждал с подарками, встали и пошли к дверям. Лёшка от нетерпения, пока они не открылись, постукивал ногой и торопил: — Да давай ты уже быстрее! Прётся как черепаха. Глеб хохотнул уже громче. Наконец поезд остановился, и двери разъехались в стороны. — Бублик! — заголосил Лёшка, и отпихнув Глеба, выскочил из вагона. И не обращая внимания на людей на станции, бросился на шею высокого молодого мужчины, что ждал его у вагона. Глеб, глядя на обнимающуюся парочку, не выдержав, заржал в голос, и пошёл к эскалатору, где уже скакал и махал руками его Зайка.