Разбитое стекло.

      Никто не мог понять Мурату. Ведь только он мог ощущать всю тяжесть роли «перерождения Великого Мудреца». А что самое неприятное — всем было наплевать на него. Никому не были интересны личные терзания такого, как он. Ни одному человеку или мадзоку никогда не было интересно: «А какого это — путать видения, приходящие во снах, с реальностью? А как Вы осознали свою роль в этом мире? Как Вы, чёрт возьми, вообще можете жить с этой невыносимой ношей?!»       Им было плевать. Главное, что этот парниша, которому даже ещё шестнадцати нет, хорошо выполняет свою работу стратега. Бесспорно, так происходит и в настоящем мире людей, точнее, на Земле. В земном мире точно так же самым главным является польза от людей, а не их чувства и мнение. Что за мусор вообще?       Но всё же человек находит для себя способ поделиться своими переживаниями, например, высказаться родной матери, близкому другу, возлюбленному; кто-то превращает свои мысли в захватывающую книгу … Но кто интересуется им? У Кена есть столько знакомых и друзей, почему же никто в свободное время не хочет побеседовать с такой «интересной личностью», как он? Да, в детстве родители позаботились о сыне и водили его к психиатру, но, а теперь что?        — А может, я и правда всего лишь перерождение Великого Мудреца, которое было рождено только для победы над Властелином? — тяжело подумал Кен, наблюдая из окна, как прямо у него на глазах последние лучи красно — оранжевого, как спелый нектарин, солнца скрылись за горизонтом и потухли, словно задутые свечи. — Если это так, то раз эта цель выполнена, не угаснет ли моя необходимость быть в этом мире так же, как и эти лучи? Ведь все видят во мне лишь Великого Мудреца. Какое им до меня будет дело теперь?.. А он отвернётся от меня теперь?..        На самом деле, это было не самое важное, что мучительно терзало его.       -… Нет, такого точно не произойдёт! Только он…только он и никто другой не воспринимает меня, как Мурату Кена! Только он видит во мне простого японского школьника, который тоже имеет свои увлечения, хорошие личностные качества, как и все! — воскликнул Мурата, устремляя решительный взгляд в небо, словно всё это время спорил с ним. — И как… как в мире, где тебя пытается понять только один человек, не влюбиться в него? — произнеся это слабым и дрожащим голосом, Кен поник и сдвинул брови к верху. О скрытой любви брюнета никто не знал, да и не мог в принципе. Мурата научился прятать в себе не только боль от своего положения, но и такие вещи, как любовь.        -…Ах, Шибуя, знал бы ты о тех чувствах, которые я испытываю к тебе. Об этой безответной любви, с которой я готов прожить всю оставшуюся жизнь ради тебя. А ведь если задуматься, то я был влюблён в тебя уже очень давно, — сказал он с лёгкой усмешкой, подперев подбородок ладонью, — наверное, ты даже не догадываешься об этом. Не догадываешься, что я влюблён в тебя ещё с нашей первой встречи; я помню ты всегда скрашивал мои дни начальной школы своим присутствием, даже если особо не разговаривал со мной. Поступив в среднюю школу, мне было невероятно грустно без тебя, однако, перейдя в старшую, я осознал, что скоро придёт время и я… снова смогу увидеть тебя, — закончив эту фразу, брюнет кротко засмеялся в голос, — Эй, Шибуя, а тебя не кажется, что наша встреча была предначертана судьбой? — Мурата отошёл от окна и стал бродить по комнате, активно жестикулируя и усмехаясь самому себе. — Я, наверное, крайне странный, раз разговариваю сам собой так, как будто веду диалог с тобой, Шибуя, однако мне от этого становится гораздо легче, ведь так я вроде бы и выговариваюсь, однако всё равно понимаю, что никогда не расскажу об этом тебе в лицо… Хм, а ведь по правде говоря, мы оба были рождены для определённых целей, только я знал её с самого начала, а ты осознал её относительно недавно. И уж мне-то точно знать, что абсолютно все наши встречи неслучайны… но… но ты всё равно выбрал его, — Мурата снова поник, напомнив одинокого брошенного людьми котёнка, почему же? Ты же отрицал его поначалу, почему ты всё-таки принял его?! — с придыханием воскликнул кареглазый. Может на первый взгляд и не видно, однако Мурата ревнует Юри к Вольфраму куда больше и сильнее, чем сам зеленоглазый лорд. Просто, как и все остальные эмоции, брюнет умело это скрывает, да и, по идее, не имеет право засматриваться на чужого жениха. — Мне очень больно от этого, Шибуя…я же сломаюсь в конце концов., — если бы юноша себе позволил, то он бы начал рыдать навзрыд, всю ночь на пролёт, совсем один и никем не тревожимый, как он иногда это и делает, но «пора бы и наедине с собой уметь контролировать порывы эмоций» — так он решил для себя. Мурата вернулся к окну и снова устремил поблёскивающие от слёз глаза в постепенно темнеющий небосклон. Интересно, почему небо так часто олицетворяло брюнета? Рядом с Юри Кену было неописуемо легко и приятно, его душа становилась светлой и ясной, как дневное небо; а когда рядом с Юри вертелись такие блондины, как Вольфрам или Сарареги, в его душе словно сгущались тучи и начинались слышаться раскаты грома (такой глобальной было ревность парнишки).       — А-а-х, я снова слишком мучаю себя мыслями, потому опять не спится. Может, чтобы развеяться, пойти прогуляться по замку Клятвы-на-крови? — порассуждал сам с собой брюнет и покинул пределы своей комнаты. Чаще всего Кен ночевал и проводил большую часть своего прибывания в Нью-Макоку в замке Истинного Короля, однако, по-своему желанию, мог переночевать и в другом замке.       Во дворце Клятвы-на-крови по ночам обычно было тихо и умиротворённо, хотя порой бывало и наоборот, например, когда Гюнтер со слугами готовились к какому-либо важному мероприятию (к тому же дню рождения Юри), а иногда, если проходить мимо кабинета Гвенделя, загробную тишину мог нарушить звук усердно пишущего пера. Тогда же молчание летней тёплой ночи нарушало стрекотание особенных нью-макокувский цикад. Внешне они практически не отличались от земных, — да и звуки издавали те же —, но сам факт, что они из другого мира, уже делал их отличающимися. Летние ночи в городе всегда наполнены остатками тепла дневного солнца, но к слову, даже такая теплота была не в силах согреть леденеющее от одиночества сердце Мураты.       Бродить по пустующему замку уже стало для брюнета хобби, которым он иногда себя развлекал, — его это в какой-то степени расслабляло —. На первый взгляд — пустая трата времени, однако с другой стороны, можно открыть для себя место по-иному. Таким образом, Кен как-то раз застал Йозака и Кондара за душещипательным разговором.       — А сегодня полная луна. Такая красивая, — произнёс юноша с мягкой улыбкой. Вскоре он прошёл в более глубокую часть замка, где уже даже стрекотание цикад не было слышно; только звук шагов раздавался тихим эхом… до кое-какого момента.       — М? Что это? Походу кто-то кроме меня не спит и бродит по замку. А ну-ка, — с рожей хитрого кота Мурата осторожно подкрался к месту, откуда доносился чей-то голос. «Их походу двое…до чёртиков знакомый писклявый голосочек, который всегда так раздражает… быть не может…» Мурате удалось подобраться к источнику поближе и, встав за углом, застать крайне неприятную для него сцену.       — Юри, мне кажется, ты от меня что-то скрываешь! Неужто снова мне изменяешь с кем-либо?!       — Нет же, Вольфрам! Почему ты вечно меня подозреваешь в измене, когда на то нет никаких доказательств?!       Да. Как Мурата и думал — это оказались Юри и Вольфрам. Для Кена это было настолько неожиданно, что на мгновение в карих глазах всё побелело и тело покрылось холодным потом. Может, он боялся выдать своё присутствие, а может просто не мог терпеть, когда эти двое находились так близко друг к другу. Мурата прикрыл свой рот дрожащей ладонью, чтобы заглушить участившееся и слегка нервное дыхание и, как бы подло это не было, остался за углом и начал подслушивать, хотя, в данный момент он и не мог поступить как-нибудь иначе: перестав чувствовать конечности, убежать куда-либо крайне невозможно. И оставшись там только разумом, он совершенно перестал контролировать свои мысли.             «Они наедине…вместе…в такое позднее время…но почему?..»       — Ну и чем же такой слабак, как ты, может убедить меня в обратном?             «Да как у тебя язык поворачивается так называть Шибую?..»       — Хм, мне кажется, я понял твой намёк, Вольфрам. Когда ты вот так улыбаешься, всегда хочешь именно этого.             «Хочешь сказать, что уже настолько хорошо знаешь этого поганого блондина?!»       — Да неужели?             «Эта лукавая манера речи… Мне кажется, я сейчас задохнусь!» — Мурате стало невыносимо тяжко дышать: его горло жестоко сдавливали слёзы, как будто его душили металлическим кнутом с шипами. Он ясно понимал, что сейчас, прямо у него на глазах, он видит «прекрасные любовные отношения» Юри и Вольфрама, как они крайне фамильярно общаются друг с другом о таких вещах…       — Я докажу тебе обратное, Вольфрам…             «Шибуя, только не говори мне, что!..» — Мурата осторожно, но обеспокоенно, выглянул из-за угла … и понял, что очень зря это сделал.       Губы Мао и его жениха сплелись в поцелуе. На людях они никогда так не делали, потому что хотя бы в этом плане Вольфрам разумный мальчик и не выставляет их личную жизнь на публику. Но как все возлюбленные, в уединении хочется крайней близости… и никто не будет спрашивать Кена, каково ему увидеть это.       Его сердце словно остановилось, кнут, душащий его, сжал горло до такой степени, что дыхалку полностью перекрыло и кислород, дающий всем жить, прекратил поступать в измученные лёгкие, и минуты, нет, секунды этой пытки, которая ведь является для других счастьем, тянулись. как вязкая болотная трясина. Увидать такую любовь Юри к Вольфраму было дня него слишком сильным ранением, чуть ли не смертельным…       Ладонь Юри ласково вплелась в кучерявые волосы блондина и настойчиво притянула его к себе; юный мадзоку, в свою очередь, плавно провёл руками по излюбленной спине брюнета и, остановив их в области лопаток, легонько, но с чувством собственника, впил свои подушечки пальцев. Каждое движение, которое они совершали по отношению друг к другу, давало ясно понять, что ограничений и запретов в действиях у них нет. Их губы словно танцевали: каждый захват был эстетически прекрасен и элегантен; парой они танцевали нежный и чувственный вальс, осторожно и умиротворённо наслаждаясь друг другом, а парой, когда страсть брала верх, их губы как будто искрились в жарком танго, жадно жаждая слиться в одно целое не только губам, но и языкам. Их любовь была явно настоящая.       «Чёрт…возьми., — голос в его голове звучал так же немощно, как билось его сердце, а по постепенно краснеющим щекам тихо и невесомо потекли слёзы, настолько неощутимо, что брюнет даже не заметил этого. Мурата считал, что просто картина того, как женихи находятся рядом, была его крайней точкой, пиком того, как он ненавидел их отношения и завидовал чёрной, как волосы Великого Мудреца, завистью к этому блондинистому мальчишке. — … Как это… невыносимо видеть… хватит… хватит… прекратите… я не могу это больше видеть!!! — брюнету хотелось закричать это прямо им в лицо, хотел заставить их смутиться, почувствовать себя неловко из-за их любовных отношений, — Я устал, устал это терпеть! Я… Я тоже хочу вкусить губы Шибуи! Тоже хочу так же тесно и властно обнимать его! Тоже хочу ощутить его дыхание, я ведь тоже люблю его!!! — в его голове мысли и истинные желания пронзительно резали его разум и сдержанность, вот-вот он покажет себя настоящего: эмоционального, чувствительного, ревнивого, меланхоличного, слабого и требующего сильной опоры, желающего любви и тепла, тепла, которое могло бы согреть его одиноко-замерзающую душу! Именно такой на самом деле Мурата! А ведь это люди виноваты в этом; по их вине парниша является таковым. Вот только вопрос: за что люди сделали его именно таким и за что продолжают убивать его омерзительным равнодушием?!»             «Я больше не могу этого терпеть…»        В сердце Мураты словно что-то зашевелилось и запустило механизм, который предал ему силы двигаться. Продолжать стоять здесь — значит истязать себя до неузнаваемости, хотя никто не знает, как повлияют сегодняшние события на завтрашнего Мурату. Кену уже было наплевать, заметят его присутствие или нет, потому он резко развернулся и рванул в только ему известном направлении. В коридоре звонко и отчётливо раздавались эхом его бегущие шаги, наверняка Юри и Вольфрам услышали их и насторожились, однако Мурате было абсолютно всё равно…       «Здесь слишком громкое эхо, если разревусь, то возможно сбежится много народу, — подумал юноша, тесно и крепко стиснув зубы, подавляя всхлипы, — потому терпи, терпи, терпел же всю жизнь и сейчас потерпишь!» К Мурате возвращалось осязание: он ясно чувствовал, как с его лица градом слетали слёзы, причём их количество ни на долю не уменьшалось.       Брюнет добежал до очень необычного здания — это была давно-заброшенная оранжерея, хотя от оранжереи тут осталось лишь одно название: здесь не было ни засохших растений, ни море пыли и паутины — здесь не было абсолютно ничего. Просто полностью застеклённый пустырь, в котором даже незамысловатые витражи, иногда встречавшиеся в стёклах, были либо частично, либо полностью выцветшими. Сама оранжерея находилась недалеко от территории замка Клятвы-на-крови, но кроме Мураты никто не посещал её; была она куполообразная и звуконепроницаемая, наверное, потому Кен и был частым посетителем этого местечка. Ещё это место было изумительно прекрасным из-за лунного света, который в лёгкую проникал внутрь.       Мурата сделал несколько шагов до центра здания и остановился. После такого интенсивного бега наступила глубокая одышка и кротко-временная апатия.                     « Я докажу тебе обратное, Вольфрам…»                     Теперь точно предел.       На последнем вздохе Мурата надрывисто вскрикнул и упал на колени, полностью погрязнув в горьких слезах. Его горло рвали душераздирательные крики и всхлипы отчаяния и грусти. Всё его лицо и очки были в прозрачных, как витражи оранжереи, слезах; его тело не на шутку трясло и потеряло силы. Резко упав на руки, с его лица слетели очки и разбились вдребезги, однако Мурата настолько оторвался от реальности, что даже не заметил этого, — в глазах всё равно всё плыло и было неразборчивым от непрерывных слёз.       — Шибуя! Шибуя-а-а! — это единственное, что он мог выговорить своим дрожащим голосом сквозь слёзы. Сейчас для него существовали только он, крики, которые эхом звенели в ушах, и боль от воспоминаний, которые внезапно стали проплывать перед глазами. Всё с самого начала: серая, даже чёрная. повседневность, психиатры, недоверчивые и надменные взгляды, нервные срывы что с его стороны, что со стороны родителей, безумные и ужасные кошмары, которые на самом деле являются воспоминаниями о прошлой жизни, и вдруг!.. С одной стороны тоже чёрные волосы и глаза, ничем не отличающиеся от цвета, олицетворяющего его жизнь, но до того приятный и любимый человек! Каждый случайный взгляд, каждое незначительное слово, каждая искренняя улыбка со стороны Юри Шибуи, это ведь не входило в планы Истинного Короля?! Он ведь не предполагал, что «перерождение Великого Мудреца» не будет таким же верным ему, как оригинал, не предполагал, что этот юноша всем сердцем и душою влюбится в двадцать восьмого мао, так не значит ли, что эти чувства не поддельные?! Не значит, что эти слёзы от этой же любви, приносящей нестерпимую моральную и душевную боль, не поддельные?! Так почему же людей, которые настолько преданы, что готовы терпеть все муки и «сходить с ума» по этому человеку, почему их бросают страдать в агониях до конца своих дней?!             — Шибуя!.. Ты разбил… разбил моё сердце!!!       Когда лунный свет сменился на прорезающиеся лучи утреннего солнца, Мурата посмотрел на пол и увидел лишь разбитое стекло его очков, которое солнечный свет не задевал. Ватными руками он взял что-то напомнившее ему оправу. Всё стекло разбилось… до последнего…