«Восхитительная карикатура на близость»

***

      «Апатичный».       Это было единственное, о чем мог думать Холден, пялясь в потолок над кроватью. Вот как называла его Фиби. Он знал это слово, употреблял его раньше и сам, но все равно решил заглянуть в словарь.       «Апатичный — прилагательное, не заинтересованный или не озабоченный чем-то, безразличный либо неотзывчивый».        О да. Это о нем. Он ощущал диссонанс между собой и остальной частью мира. Будто все остальное было просто чем-то слегка нечетким, и стоило только коснуться чего-нибудь, как оно начало бы издавать мягкое жужжание, похожее на гул, исходящий от кучки проводов в трансформаторной будке. Он мог сконцентрироваться только на своем нутре — на теле и разуме. Прямо сейчас его мучил голод. В его руке покалывало, и время от времени острая боль заставляла его неплотно сжимать ее, а затем снова расслаблять. Но больше всего он жалел, что снова оказался дома.       Ничто не огорчало Холдена так, как тот факт, что он почти уехал. Он изолировал себя, почти не контактировал со своей семьей месяцами и был готов тихо покинуть их жизни. Когда-то он считал, что отыщет покой где-то в глубине леса или, может быть, в пустыне с девчонкой, которая никогда не стала бы трепаться с ним о всяких пустяках, которая умела бы выражать свои страхи, злость и мнения без лишних слов, возможно, она и не говорила бы вовсе. Теперь же он знал, что его история закончится в стволе ружья или веревочной петле.       В самом деле, ничего не мешало ему сделать это еще в гостинице. Хотя, да уж, ему бы не хотелось покончить со всем в замаранном своей же кровью педофильском пальтишке со скрежещущей на зубах пылью из-под чужих полуботинок, но ведь это не было единственным вариантом. С тем же успехом он мог бы найти что-нибудь, что угодно, что отправило бы его на тот свет по-тихому. Не из уважения к кому-то там, но назло всем этим вонючим зевакам. Тому типу людей, которым всегда есть, что сказать. Видя раскатанное, точно блин на сковородке, мертвое тело на дороге, они говорят: «Вы только поглядите на это!», а затем плотно закрывают окно, чтобы не вдыхать зловония. Даже когда они замечают какого-то несчастного сукиного сына, просящего милостыню на улице, то за пределами его слышимости начинают нести какую-то херню о нынешнем состоянии экономики и том, какие они дохуя милосердные.       В действительности он слишком устал. Холден Колфилд даже не думал о своей младшей сестренке. Он был слишком подавлен, чтобы даже попытаться покончить с собой. Таким угнетенным он был на протяжении долгого времени, это уж точно, но сейчас ему было чертовски плохо, а его гордость была уязвлена еще даже сильней. Но он ни за что не дал бы Морису получить удовольствие от уборки месива, которое от него осталось бы.       Теперь он сидел в своей спальне в седьмом часу вечера и не мечтал больше ни о чем, кроме быстрого избавления. Ему было начхать, ужин прошел, а завтра он никуда не собирался, так что его родители, вероятно, и не сразу заметят его отлучку. Ошеломленный своей последней мыслью он поплелся в смежную ванную и запер за собой дверь.       Раньше Холдену не доводилось чувствовать себя опьяненным, но он вообразил себе это чувство. К нему пришло острое осознание того, где он стоит — около большой ванны, рядом с которой шкафчик, и в его среднем ящике лежит новенькая опасная бритва.       Она была серебряной и очень качественной. Отец вручил ее ему вскоре после последнего дня рождения.       — Ты становишься мужчиной, — вот что сказал ему папа. А ведь ему и не нужно было бриться. Если бы не его рост и суровое выражение лица, он сошел бы за двенадцатилетнего мальчишку. Черт, да он и чувствовал себя так же.       Отбросив эти мысли, Холден вывернул краны и одним движением стянул с себя шорты. Никто бы не удивился обнаружив его валяющимся в одних трусах, он считал, что стиль его одежды и так был слишком ограниченным, кроме того, люди пока не разучились стучаться в двери. Он порылся в ящике, и его пальцы, наконец, нащупали бритву. По всей видимости, она была ручной работы. Он был рад, что еще не пользовался ею. Что за расточительность! Тратить такие деньги на штуку для соскребания с лица своих вшивых волос и подсохшего мыла.       Она хорошо легла в его руку, когда он залез в воду, опускаясь до самого подбородка. Вода была горячей, но это было приятное тепло, не такое, что заставляет тебя вспотеть за пару секунд. Он затаил дыхание, давая водной поверхности успокоиться. Никакого хлюпанья, только покой. Холден подумал об утках, живущих на пруду, и том, что теперь он знал, куда они все время деваются. Почти все птицы улетают на Юг к зиме, но ему податься было некуда, потому что он не птица, но и не полноценный человек тоже.       Первый порез вышел быстрым и резким, полным злости, и кровоточил сильнее, чем можно было ожидать, и он заплакал, несмотря на свои сомнения, что кто-то обнаружит его раньше утра. Это было не то, чем должна была обернуться его жизнь. Он должен был повзрослеть, пойти в колледж, выучиться на юриста или издателя, обрюхатить какую-нибудь малышку и въехать в громадную квартиру. На деле же его вышвырнули из семи разных школ, и он понятия не имел, сможет ли протянуть хотя бы три дня сам по себе. Он профукал все имеющиеся у него деньги, был избит и чуть не спрыгнул с крыши здания. Холдену Колфилду не суждено было повзрослеть.       Он не мог вынести всего этого. Всю эту беспомощность и боль, и скулеж, но и не мог закончить начатое. Он поглядел на то, как вода окрашивается оранжевым, затем вынул пробку на несколько минут, чтобы позволить звуку льющейся из крана воды заглушить себя и не дать ей перелиться через край. А после он сделал страннейшую вещь.       Повторил это снова. Полоснул лезвием бритвы по той же руке, на сей раз горизонтально, без особого нажима. Было больно, адски больно, но он решил, что это признак зрелости — столкнуться с болью, но не дать ей победить тебя, продвигаться к цели с невозмутимым лицом, несмотря ни на что. Он повторял это самому себе, нанося еще несколько порезов, смакуя свое головокружение, но понимая, что нельзя терять больше крови. Иначе он просто истечет, как те ребята на войне, которые подрывали на минах свои ноги и оставались просто лежать, пока вся кровь не выльется из них. Он вообразил, как они ступают на одну из таких мин и сдуваются, как подушки-пердушки.       Наконец он вынул пробку в последний раз, несколько раз макнул бритву в воду, а затем вытер темно-серым полотенцем. Он вернул ее на свое место в шкафчике и вынул оттуда моток бинта. Он быстро замотал свое предплечье, разорвал зубами ткань и заложил ее конец вовнутрь. Легкий оттенок красного, проступивший на повязке, заставил его испытать что-то вроде гордости. «Чертовы япошки» — подумал он, удивляясь сам себе. — «Пытались замочить старину Колфилда своими самурайскими мечами. Но он оказался сильнее крашеной блондиночки по одну сторону от него, и этого болвана — по другую. Он оказался героем».       «Что за дерьмо Голливудское!»       Он натянул белье, не удосужившись вытереться, и вернулся к своей кровати. Там на тумбочке лежал толстый учебник — общественные школы очень уж любили эти здоровенные говенные книги. На понедельник был назначен тест по геометрии, но ему не очень-то хотелось заниматься, он мог и вовсе не пойти. Холден подумал, что эта смена декораций была ему по душе. Теперь он мог видеться с Фиби так часто, как ему хотелось, и пропускать уроки было куда проще без надоедливых соседей по комнате. Родители, наконец, поняли, что ему пока не стоит жить вдали от дома, и, хоть его и бесила такая их обеспокоенность, он не мог не признать, что они правы.       Пройдет чуть меньше пары лет, и ему придется куда-то двигаться дальше. Неважно куда: в колледж, армию или само пекло. Это ужасало его, но он находил утешение во влаге, сочащейся из его предплечья, и знания, что побег — лишь дело небольшой промывки.