Carpe diem

Memento mori - лат. «помни о смерти»

…Уже стоя возле двери, Эрвин случайно ловит себя на мысли, что решение прийти сюда было все-таки не самой лучшей идеей – но отступать теперь поздно. Слишком много солдат видели его, поэтому, если он развернется и уйдет, не дойдя до конечного пункта своего назначения всего лишь пары шагов, шуму будет очень много. Мало того, что могут поползти нежеланные слухи, так еще и Леви обязательно что-то заподозрит. В итоге, преодолев последние внезапные сомнения, он коротко стучит в дверь и, не дожидаясь разрешения хозяина, входит в кабинет. - Каким ветром тебя занесло в штаб в такое время? – вместо приветствия слышит он вопрос слева от себя и, по инерции повернувшись, на мгновение щурится, когда вспыхнувший свет бьет по глазам. Но огонь в лампе быстро выравнивается, окрашивая все в красно-оранжевые тона. Мужчина не отвечает сразу, молча смотря, как капрал подходит к каждому светильнику и по очереди их зажигает – и говорит лишь после того, как тот заканчивает с этим нехитрым делом и поворачивается к нему лицом: - Чаю… захотелось. А ты лучше всех умеешь его заваривать, - озвучивает он причину своего внезапного визита и чувствует себя донельзя глупо, когда Леви хмуро вскидывает брови. Какое-то время капрал разглядывает его непроницаемым взглядом, после чего качает головой; берет в одну руку ведро с водой, закидывает на плечо свою любимую метелку для пыли, придерживая ее второй рукой и, ничего не говоря, покидает помещение. Эрвин улыбается ему вслед, только теперь обращая внимание на то, что и одет тот просто, не по форме – чтобы ничего не запачкать. Снимает свой плащ и по привычке тянется к вешалке, но вовремя вспоминает, что он не в своем кабинете – поэтому оглядывается, думая, где бы можно было его пристроить и подходит к столу. Аккуратно вешает на спинку стула; конечно гораздо проще и удобнее было бы сложить его на подлокотнике дивана, чтобы был под рукой, когда придет время уходить – но Леви будет очень недоволен этим, начнет возмущаться, что глаза режет, и все равно перевесит на стул. Берясь за лацканы форменной куртки, он одновременно читает текст на ближайшем документе. Взгляд быстро цепляется за ошибку, и Эрвин тут же тянется за пером, чтобы ее исправить, забыв о верхней одежде. Так что, вернувшийся более чем через полчаса Леви застает его погруженным в чужую работу и недовольно цокает языком. - Ты хочешь этим намекнуть, что теперь я твой должник? – спрашивает он, опуская тяжелый поднос на низкий столик возле дивана, и приглашающе взмахивает рукой, когда Смит поднимает свой растерянный взгляд. – Даже и не надейся. - Извини, привычка. Увидел ошибку - и понеслось, - Эрвин мягко улыбается на подколку друга, но встает только после того, как заканчивает проверку документа. - Ты, может, хотя бы для приличия разденешься? – на середине пути останавливает его вопрос Леви, и мужчина застывает на месте, не зная, была ли это вторая шпилька, или же оригинальное проявление беспокойства. Но сходится на мысли, что ни то, ни другое – и в то же время нечто среднее. Снимая куртку, он колеблется несколько секунд, после чего начинает уверенно расстегивать ремни своего обмундирования. Леви усмехается себе под нос и пристально наблюдает за каждым движением его рук, из-за чего хочется отвернуться, чтобы не показывать свою неловкость. Но вместо этого Смит усмехается в ответ, ловит взгляд подчиненного и заканчивает процедуру, не отводя взгляда от серых глаз – плох тот командир, который стесняется своих подчиненных, вне зависимости от того, насколько они близки. - Черный? – спрашивает он, принимая из рук Леви горячую чашку и чувствуя, как онемевшие пальцы теплеют – но вдохнув пару раз, понимает, что не черный, и не зеленый. Сделав глоток и, покатав жидкость на языке, он удивленно смотрит на друга. – Что это? - Мята, очевидно же. Тебе сейчас нужны крепкие нервы и здравый смысл, а не ясность ума и бодрость, - хамовато отвечает тот, вызывая очередную улыбку командира - с первого же дня его восхищала способность Леви доносить свои чувства, никак их не выказывая физически. - Не надо смотреть на меня так. Ты ведь знаешь, что я прав, - в том же тоне продолжает он, делая глоток. - Знаю, - Эрвин смеется одними глазами и тоже делает очередной глоток душистого напитка. – Но если бы ты сломал мне ноги, то я стал бы совсем бесполезен для разведки, - он насмешливо кивает на то, что осталось от его правой руки. – Командир всегда должен быть со своей армией. И ты знаешь это не хуже меня. Леви молчит несколько минут, не поднимая взгляда от своей кружки, но Эрвин и не пытается его торопить, с пониманием смотря на недовольно поджатые губы и суженные от злости глаза. - Знаю, - наконец выдает тот и доливает заварки обоим – при этом, как обычно, не спрашивая, нужно ли. - Думаешь, если каждый сейчас занят своим делом, и мы видимся только на собраниях, то я ничего не замечаю, не понимаю и не чувствую? – Леви не дает Эрвину осознать смысл своих слов и резко придвигается, зарываясь пальцами в волосы командира; тянет их вперед, пропуская сквозь пальцы и разглядывая седые пряди. – Да за последние три месяца ты постарел на все десять лет, Эрвин. Ты, как и я, почти не спишь – все время что-то пишешь и работаешь за троих. И все это при том, что твое физическое состояние и без этого оставляло желать лучшего, что уж говорить про сейчас? – капрал отстраняется так же резко, как приблизился, при этом отводя руку в сторону, чтобы избежать контакта с кожей. – Ты можешь врать кому угодно о том, что узнать правду – это твоя мечта, и ты готов рискнуть всем ради нее. Кому угодно, но только не мне – потому, что ты отправляешься с нами, чтобы умереть. Это единственная твоя цель. Теперь пришло время молчать Эрвину – удивленно, потрясенно. - Тогда почему ты не поступил так, как хотел? – наконец, спрашивает он, чувствуя странное волнение, предвкушение. – Почему позволил мне встать во главе отряда? Из-за того, что я доверил тебе сыворотку? - Потому, что я доверяю тебе, - качает головой тот и оставляет чашку в сторону. – Сыворотка достанется тому, кому она будет необходима сильнее всего. Я не вправе выбирать конкретного фаворита, основываясь на своих чувствах и привязанностях, и пасти его, не отводя взгляда. Слишком многое зависит от этой вылазки, - Леви колеблется, но снова придвигается ближе. – Вижу, что эта тема тебе неприятна. Но не смей отрицать, что не хотел поговорить об этом, хоть и не за этим пришел… Тогда зачем? - Говорил же – чаю попить, - Эрвин улыбается и повторяет то, что говорил раньше. Но Леви продолжает смотреть на него так же ожидающе, и все веселье мигом испаряется из голоса Смита. – Я и сам не знаю, - наконец признается он, вспоминая, что странное, нестерпимое желание увидеть Леви и выпить с ним чаю за беседой буквально выдернуло его из города. – Думаю, что какой-то особой причины и вовсе не было. Возможно, я лишь хотел услышать от тебя эти слова. Он хочет добавить еще что-то, но Леви оказывается быстрее. - Была, - Эрвин смотрит на то, как свет от огня играет тенями на лице капрала, делая его то совсем юным мальчишкой, то взрослым, умудренным опытом, мужчиной, и пытается понять, тени ли придают его губам форму легкой ухмылки, или нет. – Прошел ровно год с того дня, - его голос остается абсолютно спокойным, и Эрвин чуть было не спрашивает, о каком событии тот говорит – но успевает вовремя прикусить язык. Хоть он никогда не жаловался на память, на осознание нужного события уходит добрых десять минут. Он воскрешает воспоминание таким, каким оно сохранилось в его памяти: тот же кабинет, тот же диван, только вытащенный на середину кабинета - поближе к теплу; глубокая ночь, жарко пылающий камин, бутылка вина на двоих – попытка отметить то, что оба вернулись живыми из очередной мясорубки. И, конечно же, слова, которые он решился-таки произнести. Но, по его собственному мнению, самым большим достижением стало то, что он сумел признать их перед самим собой в ту ночь, нежели признание в любви своему другу. - Вспомнил, - констатирует капрал, и его спокойный тон вселяет в душу командира непонятную надежду. – Надеюсь, что хотя бы после сегодняшнего вечера ты не будешь бегать от меня, - Леви нарочно напоминает Эрвину о его нерешительности – даже трусости. Он ведь правда бегал, боясь встречи с Леви – в то время как тот старательно ловил его, пытаясь доказать, что чувства Эрвина никак не повлияют на их взаимоотношения. – Я не смог уберечь тебя в тот раз, - он осторожно касается правого плеча командира, и тот теряется в своих чувствах окончательно. - А в этот раз и подавно – интуиция подсказывает мне, что будет совсем не до того. А это значительно повышает шансы того, что я потеряю тебя. Он говорит не «могу потерять», а «потеряю», и это сильнее всего колет сердце Эрвина, но он не издает ни звука, уверенный, что капрал еще не закончил. - Знаешь, перед тем как отдать сыворотку, Кенни кое в чем признался мне. Я решил, что лучше не говорить об этом при всех, - этот задумчивый и тихий Леви кажется абсолютно чужим и незнакомым человеком – и в то же время близким, как никогда прежде. – Еще когда я жил с ним, я заметил, что он не то, чтобы боится привязанности, но всячески избегает ее. В любом ее виде. Я всегда считал, что дело в его прошлом, но когда мы с ним разговаривали, то понял, что дело в другом. Просто он уже был привязан к одному человеку. И хоть он и не говорил об этом прямо, но то, как он отзывался об этом Райссе, было довольно красноречивым и без слов, - Леви ведет ладонью вниз и крепко зажимает в руке пустой рукав рубашки Эрвина, и того коротко прошибает током от неожиданности. – И эта девчонка не отходит от Йегера ни на шаг – всегда рядом с ним и бдит, как цепной пес. Так что она тоже привязана к нему. И тогда я задумался – может быть, это еще одна наша семейная черта? – Леви поднимает взгляд и твердо смотрит в потемневшие от напряжения зрачки друга. – В подземном городе привязаться к кому-то было равноценно самоубийству, поэтому я даже и не думал об этом. Но после вступления в легион разведки и потери друзей изменилось очень многое. Я добровольно пошел за человеком, которому полностью доверил свою жизнь и силу. За человеком, который искренне любит меня, и к которому я навсегда привязан так же сильно, как те двое. И этот человек – ты, Эрвин Смит. Несколько секунд мужчина пытается осознать все услышанное, после чего порывисто обнимает подчиненного единственной рукой. - Все, что ты сказал, звучит очень красиво, конечно, - отстраняясь, говорит он, но даже не думает убирать руку со спины Леви. – Но вы не животные, чтобы ограничивать себя в чем-то из-за этого. Я не тот человек… к которому стоило бы привязываться, как ты сказал. - Я тоже не из таких людей, - напоминает он насмешливо. – И я еще не закончил, - добавляет уже немного недовольно. – Кенни был намного сильнее меня, и только поэтому смог прожить столько лет после смерти своего друга. Армин рассказал мне, что во время обороны Троста Аккерман сдалась сразу, как узнала, что Эрен погиб – по крайней мере, когда они так думали. Но в решающий момент смогла найти в себе силы идти дальше. Но подозреваю, что надолго бы ее не хватило, - Леви умолкает ненадолго, собираясь с мыслями. – Я не смогу жить годами, одержимый фанатичной идеей, как Кенни. Но и сдаваться, как Аккерман, я не собираюсь. Возможно, если у меня будет какая-то цель, то я продержусь до тех пор, пока не выполню ее. Но это будет мой предел. - Леви… - Я мог бы на самом деле сломать тебе все кости, лишь бы ты остался жив, - Леви перебивает Эрвина и хмурится. - Но я не буду. Есть другой способ заставить тебя отказаться от этой вылазки. - Какой? - Смиту хочется сказать, что это весьма сомнительно, но вместо этого он лишь задает свой вопрос. - Физическая близость. Леви произносит это очень тихо и тянется вперед и вверх, чтобы поцеловать Эрвина – но тот успевает вовремя отшатнуться. Капрал, как ни в чем не бывало, возвращается на прежнее место. - Значит, по-прежнему стоишь на своем, - констатирует он. Вместо ответа Эрвин закрывает лицо рукой и долго, оглушительно хохочет. Леви же терпеливо ждет, пока у его командира не пройдет истерический приступ. - Прости, - все еще посмеиваясь, говорит ему Смит и улыбается. - Я, должно быть, заснул, пока разбирал документы. И мне снится очень странный сон – из-за переутомления, должно быть. - Только это не сон, - отвечает Леви одновременно с тем, как Эрвин начинает усиленно тереть виски. Мужчина замирает на мгновение, после чего отнимает руку от лица и вопрошающе смотрит на подчиненного. - Ты хочешь сказать, что я должен поверить в то, что ты признался мне в любви и предложил разделить с тобой постель? Что все это настолько серьезно, что ты не сможешь жить без меня? – в его голосе отчетливо слышится горечь. Леви внимательно смотрит ему в глаза – тяжело, проницательно, искренне. - Да. Это короткое слово вгоняет мужчину в очередной ступор, и Эрвин, не до конца осознавая, что делает, накрывает ладонью затылок капрала и притягивает к себе, неистово целуя. Закрывает глаза и пытается расслабиться, стараясь представить себе то, что его может ждать – обнаженного Леви на белых простынях, его подтянутое тело, тепло и пряный запах возбуждения, разрыв той грани, что он всегда возводил между ними… но вместо этого слышит завывание ветра, неистовые крики толпы и судью, зачитывающего приговор им обоим. Взгляды тех, с кем работали бок о бок много лет и тех, с кем только-только успели наладить сотрудничество – такие разные и схожие в своем отвращении одновременно – и петли, что палач затягивает на их шеях. И чем больше он пытается увидеть первое, тем ярче становится второе… - Нет! – громко восклицает Эрвин и резко отстраняется от капрала; зажимает рукой рот, трясет головой, прогоняя свой худший кошмар, и внезапно замирает, смотря куда-то в пространство. – Нам… лучше оставить все, как есть. Не переступать эту черту и впредь, иначе оба окажемся на виселице. - Законы можно и поменять, Эрвин. Особенно теперь, - напоминает ему Леви. – Я не понимаю, зачем ты ставишь ограничения себе, если хочешь этого. Теперь уже полковник пытливо вглядывается в лицо подчиненного. - А ты? Ты сам хочешь этого? - Я могу жить и без этого. У моего организма нет… потребности в этом, - осторожно отвечает тот. – Что касается желаний – тут я не знаю. Никогда не пытался вступать в длительные связи, делить с одним человеком постель. Жизнь, - через мгновение добавляет он. – Потому, что все это давно принадлежит не мне. Но я мог бы попробовать, - он пожимает плечами, когда радужки глаз Смита недовольно сужаются. – С человеком, которому принадлежу, разумеется. - Тогда оставим все, как есть, - Эрвин поднимается с дивана, собираясь уходить. – Так будет лучше для нас обоих. Твоя жизнь нужна на поле боя, Леви. Я не могу рисковать ею в месте, где единственная опасность – это собственное безрассудство. Свои желания. - Как скажешь. Полковник круто разворачивается и пытливо вглядывается в лицо товарища, пытаясь понять, была ли это безоговорочная капитуляция или обычное издевательство. Леви смотрит на него спокойно, можно даже сказать безмятежно; весь его вид, каждая черта лица говорят, что это ни первое, ни второе и даже не третье. - Это не издевательство, - он медленно ставит чашку на стол и быстро встает на ноги – единым слитным движением, грациозным и уверенным; подходит вплотную к командиру и улыбается едва заметно. – И не отступление - потому, что отступать некуда. Ничего же не было, - продолжая улыбаться, замечает Леви, и полковник чувствует, что у него начинает кружиться голова; резко наваливается усталость, и все происходящее начинает терять реалистичность: несколько месяцев монотонной работы, постоянные недосыпы и общая нервозность дают о себе знать в одно мгновение – как всегда, самое неподходящее. И Смит, качнувшись пару раз вперед-назад, отступает на полшага, чтобы не потерять равновесие. - Уже слишком поздно возвращаться в город. Отбой был час назад, поэтому я приготовлю тебе комнату сам. - А если бы было? – Аккерман уже берется за ручку двери, когда его настигает вопрос Эрвина. - Тогда были бы варианты, - чувствуя, что разговор еще не закончен, он возвращается назад. – Но здесь, как ты понимаешь, все зависит уже не от меня. Физической потребности в этом у моего организма нет, я уже сказал. Духовной… - Леви замолкает, словно прислушивается к ощущениям. – А хрен ее знает. Я не всегда уверен, что у меня есть то, что принято называть «душой». Могу с уверенностью сказать лишь про сознательную часть – для нее важны факты, - он склоняет голову к плечу, смотря на друга немного искоса. – У тебя есть серьезные чувства ко мне, а я привязан к тебе гораздо сильнее, чем Йегер к своему гиганту. И для меня этих аргументов достаточно, чтобы попробовать перейти к новому уровню отношений. А там, будь, что будет. С этими словами он таки покидает помещение, оставляя Смита с новой, непредвиденной, но все же боевой задачей. *** …Первые лучи рассвета Эрвин встречает, не отрывая взгляда от россыпи трещин на потолке. В какие-то мгновения размышлений ему кажется, что, следуя линия за линией, соединяя их в единый узор, он сможет найти правильный ответ на поставленную перед собой задачу; в какие-то мгновения он понимает, что россыпь мелких трещин соединена в фигуру, которая при любом раскладе будет заводить в тупик. Но, так или иначе, все это кажется уже неважным. Потому, что ответа на вопрос нет. Единого. Уверенного. Правильного. Есть только желание и страх. Жажда и отчаяние. Любовь и неизвестность. И снова желание и страх. Замкнутый круг… Эрвин встает с жалобно - но так громко и противно в этот ранний час - скрипнувшей кровати, наспех ее застилает и покидает комнатушку, бесшумно двигаясь в полутьме коридоров. *** Вместо приветствия – снова короткий стук и вход без разрешения. Леви не любит долгих прелюдий – считает лишней тратой времени, поэтому всегда входит без стука и не приглашает войти в свой кабинет. Первое время Эрвин закрывал глаза на подобную фамильярность, а потом привык и перестал обращать внимание на косые взгляды прочих подчиненных и коллег. - Ты рано, - Леви оказывается на том же месте, что и вчера – слева от двери; только сейчас он не зажигает светильники, а, наоборот, гасит их. – Бессонница? - Нет, - улыбается Смит, когда капрал опирается спиной о полки с книгами и скрещивает руки на груди. Кто знает, когда он еще сможет позволить себе такое яркое проявление чувств? – Я спал, правда, недолго – всего пару часов. Ничего, не переживай, подремлю часок вместо обеда. - Я прослежу, - после короткой паузы кивает Леви, но почему-то не торопится менять позу или выражение лица. – О чем думал? Эрвин щурится одновременно с тем, как солнечный луч попадает ему прямо в глаз. - Я должен сообщить тебе две важные вещи. Во-первых, то, что ты ошибся в своих выводах. Я не собираюсь умирать. Я собираюсь выжить и продолжить командовать легионом разведки после возвращения стены Мария людям. Он замолкает, когда взгляд Леви становится пронзительным, испытующим. - Уверен? - Да, - твердо, без паузы, отвечает Смит, выдерживая взгляд подчиненного. - Верю. Теперь это действительно так, - почему-то полковник чувствует облегчение от такого вывода капрала, хоть и не может объяснить почему. Словно выдуманная, невероятная ложь или теория внезапно оказались самой настоящей правдой. – А во-вторых? - Во-вторых… - Эрвин приближается к Леви вплотную и касается его скрещенных на груди рук – и Аккерман постепенно расслабляется и открывается навстречу, убирая преграду и принимая выбор мужчины. – Я хочу попробовать все изменить. Дать нам шанс, - с этими словами Эрвин наклоняется и сдержанно, осторожно касается губ подчиненного, отстраняясь ровно в тот момент, когда шорох летнего ветра за окном превращается в свист шквального в подсознании, после чего соприкасается лбами. – Я обещаю – когда мы вернемся с победой, когда уляжется вся основная шумиха – все будет. У нас все получится, главное только дождаться. Леви не говорит ни слова в ответ, но крепко зажимает в кулаке рукав его пиджака и коротко целует – не отстраняясь, но вдыхая запах. А Эрвину снова кажется, что причудливая игра теней прячет в уголках его губ легкую улыбку.