Первые капли дождя

      Онкология. Одно слово нагоняет самые мрачные мысли. Сколько жизней забрали эти страшные заболевания? Сколько судеб перечеркнул ужасающий диагноз? Скольким матерям пришлось пережить горе потери ребенка? Невозможно посчитать. А ведь современная наука все еще не нашла решения этой огромной проблемы и неизвестно, сколько жертв будет еще.       Еще одно сердце, парализованное болезнью, перестало биться, перечеркнув за собой еще несколько жизней. Джанин погибла еще молодой девушкой, у которой многое было впереди. Бесспорно, ее смерть сломила всю ее семью. Ничто не вернет родителям их единственную дочь. То, ради чего они жили, исчезло навсегда. Огромным потрясением это было и для мужчины, с которым они так недавно успели обручиться. Жизни делятся на «до» и «после», и ничто не сможет заполнить брешь в груди. И при этом жизнь вокруг как-то продолжает течь в том же темпе. Никто не заметил их необратимой утраты, никто больше не скорбит. Никто ее не вернет.       Август Гофман Дальцман, ее жених, уже в который раз за свои тридцать с лишним лет впадает в глухой запой, не принимая помощь друзей и коллег. Что они смогут сделать? Да ничего. Никто ничего не сделает. Гофман отчетливо помнил то, как исхудала Джанин, умирая от рака. Как побледнела ее и без того светлая кожа. Как ослаб ее мягкий голос. С каким трудом ей удавалось улыбаться ему. Как слабо ее вечно холодная рука удерживала его. Сейчас Август бы отдал все, чтобы вернуть себе хотя бы такую Джанин. А как же все было чудесно, если бы никакая проклятая болезнь не поразила ее… Ничто бы не лишило их уютных вечеров вдвоем, разговоров по душам, темы для которых никогда не иссякнут, теплых объятий и нежных прикосновений. Ничто бы не лишило их общего счастья, если бы они вовремя заметили рак и смогли победить его на ранних стадиях. С каждым выпитым стаканом мужчина все сильнее ненавидел злокачественную опухоль, пожиравшую его возлюбленную, и свою беспомощность в настоящий момент. Как бы ни хотелось все вернуть, он уже ничего не сможет сделать. Сейчас мертвое тело Джанин лежит в гробу под толстым слоем земли. Ее чувственное сердце больше не бьется. Голубые глаза больше не сверкают любовью. Тонкие руки больше не создадут чудесные картины. А Гофман больше не сможет коснуться ее мягких волос и ласково обнять.       С самого пробуждения до погружения в ночной сон эти мысли не покидают головы Августа, а трясущаяся рука так и тянется к бутылке. Казалось бы, лишь во сне он мог отвлечься от самобичевания, но и там его встречала не менее тревожная обстановка. Попадая в мир снов, мужчина находил себя в каком-то абсолютно незнакомом особняке. На улице явно была глубокая ночь, но в этом сумраке мужчина видел вполне отчетливо. Ночная прохлада заставляла поежиться, да еще и здешняя обстановка была леденяще мрачной… Помещение было отделано в готическом стиле. Высокие потолки, к которым тянулись украшенные колонны. Такие же высокие окна все до единого были зашторены плотной тканью портьер. Темные оттенки однотонных обоев. Зал, в котором оказался Дальцман, был обставлен минимумом мебели все в том же стиле. Помимо всего этого он отчетливо слышал звуки фортепиано… В последние годы своей жизни Джанин решила освоить именно этот инструмент. Она часто играла одну и ту же красивую, но ужасно тоскливую композицию. Август узнал ее с первых отголосков звуков. Играла та самая мелодия. Ноты звучали холодно и одиноко, разрывая вездесущую гробовую тишину. Звуки можно было сравнить с первыми каплями начинающегося дождя, бившимися в окно. Мужчина невольно заслушался, отдаваясь воспоминаниям. Но вскоре он вышел из задумчивости и неспешно побрел к широкой лестнице, оглядываясь по сторонам. На следующем этаже толком ничего не изменилось. Все тот же минимум мебели, зашторенные окна, темные обои. Тоскливая мелодия звучала так же отчетливо. Будто сами стены этого особняка впитали композицию в себя и теперь могли воспроизводить ее самостоятельно. Гофман, не задумываясь, начал искать источник звука. Не может же музыка играть сама по себе? Он продолжил бродить по бесконечным коридорам, заглядывая в полупустые комнаты, что скрывали тяжелые двери. Весь интерьер этого особняка был однообразен, и Август вскоре запутался в похожих коридорах.       Мужчина раскрывает глаза и теперь обнаруживает себя в собственной постели. Никакого готического особняка, никакой тоскливой мелодии и всякого намека на существование Джанин. Лишь Август и его одиночество.       Он провел пришедший день в том же режиме. Отключенный телефон, раздражавший уведомлениям, унылый запой, воспоминания о возлюбленной и полная безысходность. Мужчина прокручивал в голове все, что осталось в его памяти ото сна. Эта мелодия… Неужели Джанин решила навестить его хотя бы во сне? Возможно, он уже совсем свихнулся от потери, но надежда увидеть невесту вновь не давала Гофману думать ни о чем другом.       Город снова укрывается под навесом ночи. Желая поскорее покинуть реальность и хоть на время отвлечься от гнетущего одиночества, Дальцман снова погружается в царство Морфея. Он оказывается в том же готическом особняке, где отчетливо играла та самая мелодия. Сон повторяется, словно дежавю. Заслушавшись на какое-то время, мужчина двинулся к лестнице. Поднявшись на второй этаж, он видит ту же обстановку и так же отчетливо слышит музыку, звучавшую отовсюду. В попытках найти источник звука, Август бродит по однообразным коридорам и комнатам, вскоре потеряв в них ориентир. Однако на этот раз ему удалось продержаться несколько дольше. Он открыл еще несколько дверей, прошел лишние коридоры, но своей цели так и не нашел.       Вот уже несколько дней Август видит один и тот же сон. Он все так же бродит по незнакомому особняку, прислушиваясь к звучащей отовсюду мелодии, и тщетно пытается найти источник звука. Он заглядывает за каждую дверь, проверяет каждый зал, иногда срываясь на бег, постепенно впадая в отчаяние и теряя надежду. С каждой ночью его сон немного продлевался, мужчина заходил все дальше и дальше, но было тщетно. Тщетно до той самой ночи, когда сон снился ему уже неделю.       В тот раз Гофману все-таки удалось найти нужное помещение. Блуждания по бесконечным коридорам привели его к широкой двустворчатой двери, что скрывала просторный зал. В самом центре помещения стоял роскошный белый рояль, за которым сидела миниатюрная девушка и играла эту композицию. Джанин! Кроме этого рояля, здесь стояла лишь пара старых стульев. Все так же пусто. На пол лился яркий поток лунного света, а на каменной плитке вырисовывались узоры, вторящие узорам решетки окна. Серебряный свет выделял тонкий силуэт начинающей пианистки. Она сидела прямо на фоне открытого окна, отбрасывая длинную тень. Август, осмотрев это место из дверного проема, собрался сделать шаг вглубь зала…       Сознанием Гофман возвращается в реальность, осознавая, что он просто лежит в своей постели. Джанин снова исчезла, лишь слегка намекнув о своем существовании. Но он видел ее! Это точно была она! Надежда вспыхнула в нем с удвоенной силой. Может, ему удастся вступить с возлюбленной в какой-то контакт? Август прекрасно понимал, что повторяющийся на протяжении недели один и тот же сон — не самый хороший знак. Но обращатьcя к психологу ему совсем не хотелось. Он всего лишь хотел увидеть Джанин снова хотя бы во сне.       Кое-как пережив еще один день в тоске и мыслях о смерти возлюбленной, Гофман пытается заснуть с наступлением темного времени суток. Он долго старался принять максимально удобную позу и расслабиться, но так не вовремя у него началась ужасная бессонница. Впрочем, какая-либо напасть никогда не бывает вовремя. Дальцман с трудом выжидает эту ночь и наступивший за ней день. Он пытался хоть как-то отвлечься от своего горя. Любимые книги и фильмы уже не казались ему такими интересными и не доставляли прежнего удовольствия. Смотреть кино, обнимая возлюбленную, или читать книгу с ней под общим пледом было гораздо приятнее. Та Джанин нереальна. Эти сны — лишь плод его свихнувшегося от тоски сознания. Нормальный человек бы уже попытался выбраться из запоя, обратиться к психологу и вскоре вернуться к прежней жизни, научился бы уживаться с потерей. Но Август не хотел искать себе новую жену. Как же он мог предать любимую?       Следующей ночью Гофман спал крепко и спокойно. Так он не спал уже очень давно. Вот только никаких снов с однообразной мелодией он не видел. Лишь кромешная темнота и полное спокойствие. Когда к Августу начало возвращаться его сознание, он начал слышать приглушенную мелодию, что когда-то играла Джанин, но, раскрыв глаза, он обнаружил себя в привычной спальне. Неужто он дожил до того, что испытывает галлюцинации? Устало вздохнув, мужчина поднимается с постели и направляется к выходу из комнаты. Преодолев преграду в виде двери, он оказывается в том самом полупустом зале с интерьером в готическом стиле и зашторенными окнами. Август не мог поверить собственным чувствам. Точно так же, как в своих снах, мужчина поднимается по широкой лестнице и начинает блуждать по однообразным коридорам, заглядывая в каждую комнату, двери которых были уже распахнуты, в поисках того самого зала, где он видел девушку за роялем. Ночная прохлада заставляла зябко поводить плечами. От такой угнетающей музыки в вездесущем сумраке мужчине ставилось действительно жутко. Как будто он попал в дом с привидениями, и вот-вот на него выскочит какая-то тварь, пытаясь сожрать его. Однако ничего подобного не происходило, Гофман все так же рыскал по особняку, заглядывая в уже раскрытые двери.       Он уже потерял счет времени, когда добрался до той самой широкой двери. Толкнув ее, мужчина раскрыл для себя нужный зал. По глазам ударил яркий лунный свет, что густым поток лился из единственного раскрытого окна. Перед ним точно так же находился белоснежный рояль, за которым играла девушка. Гофман максимально тихо и осторожно прошел вглубь помещения, будто боясь спугнуть пианистку. Подойдя достаточно близко, он смог разглядеть играющую. Это действительно была Джанин. Она выглядела так же хрупко и болезненно, какой Август помнил ее в последние месяца ее жизни. Казалось бы, любой сквозняк может развеять ее на мельчайшие частички. Сероватый оттенок кожи. Впалые щеки исхудавшего лица. Поблекшая голубизна глаз, обрамленных пушистыми светлыми ресницами. Такие же светлые волосы, казавшиеся совсем белоснежными в лунном свете. Девушка была одета в красивое черное готическое платье. В нем ее волосы и кожа смотрелись еще светлее. Будто все краски ее тела это платье впитало в себя.       Тонкие пальцы плавно передвигались по клавишам, уже очень долго исполняя эту композицию и будто совсем не уставая. Ноты звучали, напоминая первые капли начинающегося дождя, бившиеся в окно. Будто услышав призыв фортепиано, на улице начался дождь. Капли одиноко стучатся в стекло подстать мелодии. — Джанин… — полушепотом начал мужчина. — Ох, Джанин, наконец-то…       Подойдя к девушке ближе, он легко коснулся ее волос, будто желая убедиться в том, что она действительно реальна и осязаема. Кончики ее слегка синеватых губ дрогнули в улыбке. — Милый Август… — лепетал тихий голос девушки. — Мой последний лучик летнего солнца…       Со словами Джанин Гофман снова погрузился в воспоминания. Он вспоминал, как ласково они называли друг друга, даря нежные поцелуи и объятья. Она сравнивала его запах с ароматом корицы, а он ее — с ванилью. Вместе они любили готовить рулеты с корицей и ванильным мороженым. — Волосы цвета падающих листьев… Чудесные рыжие локоны…       При знакомстве с его сестрой и родителями, Джанин сказала, что чувствует себя, как в прекрасном осеннем саду. Все Дальцманы обладали рыжим цветом волос. — Спасибо, что озарила мою жизнь своим светом, принцесса. Я люблю тебя, — Август осторожно обнимает ее со спины, будто боясь сломать ее хрупкое тело. — Люблю тебя, — зеркально повторила Джанин.       Лишь тогда она прекратила играть. Выжав из рояля последнюю ноту, она оторвала бледные руки от клавиш и ласково накрыла ими обнявшие ее руки Гофмана. Он ощутил холод ее рук, по которому так соскучился, но в душе было как никогда тепло и спокойно.

***

      В спальне царил полный бардак. Повсюду были разбросаны вещи и пустые бутылки из-под алкоголя. На прикроватной тумбочке лежал по-прежнему отключенный телефон, а рядом опустошенная упаковка снотворного и стакан. Август лежал в своей постели и почил мирным сном. Это был вечный непробудный сон. Там их с Джанин ничто не разлучит.