Кто здесь главный

Они вваливаются в дешевый номер в мотеле на окраине города. Едва ли не снимают дверь с петель, но тут же хлопают ею, не переставая целоваться. По-животному, борясь языками, цепляясь зубами за раскрасневшиеся и опухшие губы. Без румянца на щеках, с оскалом на лице. Без стыда в душе, с вызовом в глазах. Хлоя срывает с чужих плеч пиджак, и сама избавляется от кардигана – лишь бы ничего не мешало. Она не понимала, когда все скатилось до подобных игрищ – когда обычная вражда и желание доказать, кто круче, посредством окружения, дорогих покупок, красивых шмоток и недотраханных парней, вдруг переросла в идею-фикс – в желание, чтобы каждый, а в особенности она, усвоили, кто тут главный. Но сейчас, когда чужой язык блуждал по ее небу, едва касаясь ее собственного, не могла не признать, что оно того стоило. Разбитые побрякушки, истерики посреди коридора лицея на виду у нескольких потоков, страстные поцелуи под дождем и отчаянное желание выть, когда чужие пальцы вдруг опускались чуть ниже дозволенного. Вздрагивая и кусая сильнее обыкновенного, Хлоя понимает простую горькую истину, от которой кожа под языком приобретает несколько иной привкус – сладко-соленый, терпкий. Желанный. Хлоя понимает, что именно этого и не хватало в ее жизни. Ее – отчаянной сумасшедшей, психопатки и конченой суицидницы, набравшейся смелости побороться с дочкой мэра. Ее – Лилы Росси. Бессовестная и наглая, мазохистка, решившая вдруг поквитаться с верхушкой общества в ее лице и доказать, что даже низшие классы могут управлять, рассекать розгами воздух. Когда Буржуа впервые услышала эти слова, эти угрозы, что «осталось ей не долго светиться», она лишь усмехнулась, не придала этому значения, а потом долго удивлялась и бесилась от того, как легко и быстро Росси переманила к себе в постель Кима – на тот момент ее парня. Бросив карту начала войны, Лила не знала, на что подписалась. Не знала и сама Хлоя, но, если кто-нибудь спросит ее о том, повторит ли она подобное, она ответит положительно, не задумавшись. Буржуа вновь впивается в мягкие чужие губы, от которых саднят не только ее собственные, но и челюсть, шея, - когда попытки удержать «безбашенную», не отдавать права ведения противостояния венчались провалом, болотные язвительные глаза тут же юркали куда-то к плечам, и ей оставалось только вздрагивать, цепляясь ногтями за смуглые плечи и рвано хватать воздух ртом. И сейчас, задумавшись лишь на мгновение, она уже шипит, ощущая спиной, с какой силой ее впечатывают в шершавую стену с дешевыми обоями, а острые зубы печатают метки от мочки уха вниз, останавливаясь на ключицах. Росси не сдает позиций, еще надеется стать в их паре главной. Хлоя усмехается, отталкиваясь от стены, и валит ее на пол толчком с четкой мыслью: не сегодня. Не сейчас. Никогда. Когда она оказывается сверху, а кожу пронзает озноб от одного только взгляда, она вспоминает, как Ким все же успел проронить пару слов относительно его первой и последней ночи с Лилой. «Она все время смотрела на меня так, будто хотела, чтобы я ее ударил», - и пусть тогда ее это задело, однако лишь сейчас она могла сказать, что он был прав. Взгляд из-под полуопущенных пушистых ресниц наполнен язвой и вызовом, агрессией, которая выражается не в том, чтобы подавить, но быть подавленной. Лила усмехается, а Хлоя чувствует легкое покалывание в пальцах и усмешку на своих губах. Воздух рассекает пощечина, и тяжелый вздох срывается с губ Росси. Она блаженно прикрывает глаза, а Хлоя впивается в ее шею, открывшуюся запрокинутой головой. Если Ким не смог, то это не значит, что не сможет и Хлоя. Гусиная кожа под зубами, Хлоя ощущает каждое вздрагивание, и усмехается лишь шире. Ладонь саднит, пальцы пытаются справиться с кофточкой, но цепляются лишь за обилие пуговиц, которыми отличился Дольче Габбана в последней коллекции. Наплевав на все ценники и приличия, с не дюжей силой она дергает края в разные стороны, разрывая пополам и выдыхая при виде вопиюще-дерзкого красного лифчика и… начиная беситься еще больше. У нее был такой же. Лила это знала – как и то, что Хлоя увидит его на ней сегодня. Очередной дерзкий взгляд, и желание ударить повторно наглую хамку разрывает душу и тело. Хлою трясет, но вместо облегчающего удара, она поглаживает ее по щеке, ошеломляя нежностью и давая понять, что право решать, когда будет боль и облегчение, а когда – истома и ласка, оставляет за собой. И усмешка Росси выгибается в другую сторону. Она брыкается, пытаясь скинуть с себя Буржуа, но впечатывается в пол лишь еще сильнее. Чувствует на своих губах чужое дыхание, но без поцелуев, с вопиющей дерзостью и вседозволенностью. Взгляд глаза в глаза, как и тогда, когда впервые Хлоя открыто признала их войну, а методы и попытки расправиться с конкуренткой стали намного жестче, почти бесчеловечными. Росси поддается вперед, но откидывается на спину, когда холодная ладонь проникает под лифчик и со всей жесткостью хватается за холмик груди, стискивая сосок меж пальцев. Из ее легких выбивают весь воздух, она раскрывает рот в немом крике, пытается отстраниться, но сколько бы Хлоя ни всматривалась в ее лицо, кричащее о том, что вот-вот и она сдастся, ни единого стона не слетело с ее губ. И когда первая вспышка желания оседает истомой внизу живота, Росси расплывается в ухмылке от недовольного вида Буржуа. Не сейчас. Не сегодня. Никогда. - Мы квиты, - томный голос, буйный взгляд. Она разрывает накалившуюся обстановку и срывает последние стоп-краны в Хлое. - Не надейся, - и впивается зубами в шею, оставляя кровавые отметины, она опускается на грудь, не рассматривая нежные и легкие поцелуи как возможность – только засосы, только боль и кровь, от которой Лила жмурится, а колени разъезжаются сами собой. Сознание рассыпается, теряется контроль. От языка Хлои к соску Лилы тянется ниточка слюны, и Буржуа впечатывается губами в плоский живот, ловя судорогу вдоха; пальцы царапают за пояс, опускаясь ниже и останавливаясь на поясе юбки, что игнорируется и просто задирается, открывая вид на красные стринги. Лила не краснеет даже тогда, когда последний кусок ткани слетает с ее ног и откидывается куда-то в сторону. Она не стонет даже когда два пальца входят в нее, заставляя тело напрячься, сжаться и замереть, ощущая каждое движение, каждое касание до стенок влагалища. Она лишь поддается вперед на чисто физическом уровне, и это доводит до бешенства Буржуа. Качания бедрами это не признак признания ее власти, отсутствие стонов – это не слабость Лилы. Это – ее сила, и от этого блондинку передергивает. Желание причинить боль разрастается, умножается в геометрической прогрессии, наполняя ее всю и выливаясь в грубых толчках, от которых у Росси на глазах выступают слезы, а губы сжимаются в тонкую-тонкую полоску – в отвлечение, которое если отрезать, подарит желанное наслаждение. Она знает наверняка. И поэтому протяжно целует, пытается отвлечь затуманенный разум и почти не слушающееся тело на движения языка внутри чужого рта, и усмехается, как с губ слетает хныканье. Лила почти сдалась – это опьяняет. И не нужны никакие пари, никакие споры и решающие забеги. Хлоя еще от отца знала, что если хочешь подобрать под себя приверженцев конкурента, нужно уничтожить его самого. И сейчас, когда ее мутные потемневшие голубые глаза смотрят на ходящую ходуном грудь Лилы, ловят ее вздохи, учащающиеся и утяжеляющиеся с каждым разом, она понимает, что это – чистая правда. Что еще чуть-чуть, и от самолюбия Лилы не останется и следа, а все приверженцы и наивные фанатики, утверждающие, что Росси в их лицее главнее, поймут, что ошибались. Быть королевой достойна лишь Хлоя, и никакая дворовая девчонка этого не изменит. Пальцы двигаются с тем напряженным остервенением, от которого дергает Хлою саму. Она каменеет, задерживая дыхание и всматриваясь в напряженный живот, выдыхая вместе с Лилой, и ловит взглядом, печатает в памяти навсегда то, с каким выражением лица – с каким отчаянием и слабостью – она распахивает свои болотные глаза, выгибаясь в спине дугой, и протяжно стонет. Вспышка оргазма проходится по ее телу мелкой судорогой, и не останавливается даже когда она падает на деревянный пол обратно, ловя от нелакированной поверхности еще несколько заноз, на которые до этого не обращала внимание. Судорожное дыхание, хрипы, Лила шарит безумными, невидящими глазами, по отвратительной планировке, но останавливается на лице Буржуа, которая, довольная, доказала всем и никому, насколько она главнее. Опьяненная, сведенная с ума собственной неповторимостью и всевластием, она вскидывает горделиво голову, не понимая, каким был прост изначальный план, и кто здесь жертва, а кто – имеет настоящую власть. - Надеюсь, ты уяснила раз и навсегда, кто здесь главный, – она всматривается в чужие глаза, замечая, как искорки язвительности и надменности возрождаются на пепелище недавнего оргазма. Лила усмехается, выдыхая и поддаваясь вперед, ловя губы наклонившейся любовницы, которую смогла довести до безумия вслед за самой собой. - Ну, разумеется, Хлоя.