Этот вечер

      Я вырвался, взяв с собой самое необходимое: рюкзак, тетрадку с ручкой, фотоаппарат и проездной.        Полы моей длинной кофты развевались, от ботинок разлеталась грязь. Я не мог идти так быстро, как раньше – меня будто кто-то вдавливал в землю.        Эти дворы я знал, пожалуй, даже слишком хорошо. Если бы я был мазохистом, ходить здесь было бы одним удовольствием - повсюду витают в воздухе воспоминания, болезненные вне зависимости от того, грустные они или веселые.        Ну а я мазохистом не был и просто подмечал, что никогда я не пройду по этим дворикам с теми же чувствами, что были в детстве. Никогда мир не будет видеться мне в тех ярких красках, которые я уже почти не помню. Одна моя личность утверждала, что все это к лучшему. Мы видим мир, как есть. Мы лучше. Мы взрослее, мы зрим в корень и видим истину. Другая личность отвечала, что лучше б вместо всего этого дерьма все было как в детстве. Радость от всего, взаимодействие с окружающим миром. Кто-то верил в то, что взрослый ясный взгляд(не тот, что у меня) можно совместить с детской восторженностью. Кто-то верил, что настанет день, когда мы обязательно будем счастливы.Потом другая личность начала спорить о том, что есть счастье...        А я не знал, что думал. Я поправил очки и лямку рюкзака.        Фантомы затопляли улицы вечернего города. Унылые пейзажи промышленного, спального райончика немного оживлялись воспоминаниями.        Вот здесь была сцена, на которую все очень любили лазить. И с которой самоубилось несколько человек. А вот здесь мы играли в приключения и путешествовали по другим мирам. Через эту дырку в заборе бегали на переменах в магазин.        Все, конечно, изменилось. И магазин не сказка, и вместо сцены - скучная, типичная площадка. Но по дороге все так же было сложн о идти: выбоины меньше не стали. Если даже не расширились еще больше. Везде были глубокие лужи, все покрывала грязь.        Маршрут был типичный, но вдруг я повернул не так, как обычно. Я никогда в жизни так не шел.        Мы встретились со старым другом. Мы чаще всего встречались именно на этом месте – у магазина. Только сейчас мы не бежали в нашу сказку за кириешками и лимонадом. Но все так же куда-то собирались идти.       Мы стали спокойней. Но не факт, что умнее. В данный момент времени мне казалось, что родители забыли мне сказать, что у меня какое-то заболевание, сильно тормозящее мое развитие. Мне нечего было сказать, да и фразы не строились в доступные пониманию предложения.        Все былое уже не жило, лишь порой возникало в памяти, но так, будто это было не с нами, будто это были совсем другие дети.        Будто мы незаконно заняли их место, а они сейчас томятся в каком-то подземелье, из которого нет выхода, в котором каменные стены оббиты тонким слоем войлока. Крики не слышны. Возможно, там хорошая звукоизоляция. Или эти дети уже умерли.        Мы о чем-то говорили. Мы устали.        Катился трамвай по тихим ночным улицах. Пустые вагончики, мигающий свет, молчаливые призраки людей. Кондуктор даже не попросила справки из школы. Голос не оповещал об остановках.        Все разговоры сводились к алкоголю и девушкам.        В одном наушнике тихо играла музыка.        Мы чуть не позабыли выйти. В парке было безлюдно. Там, куда мы шли, не горел свет. Фонари остались далеко позади. Дороги не было видно, и мы шли почти наугад. Над нами нависали черные деревья, почти целиком скрывая темное, густо-синее небо. Луна не могла до нас достать. Я тогда даже не знал, что она вообще есть.        Мы спустились к краю обрыва, тоже огороженного деревьями. Сквозь их кроны виднелись огни на реке и кусок светящегося города. Мы сели на землю.        - Будешь?        Я согласно кивнул и закурил.        Вообще-то я не курю. Я и так слишком от много зависим, чтобы подсаживаться еще и на сигареты. Но в данный вечер нельзя было не выкурить.        Я слушал друга и все пытался хоть что-то заснять. На месте мне не сиделось. Но в итоге я забросил свои попытки - было слишком темно. Можно было, конечно, повозиться с настройками, но к черту это все. Вид на реку загораживали деревья, а снимать с огромной выдержкой, держа фотоаппарат на руках - это тот еще сизифов труд.        Так хорошо было глотать сигаретный дым и ощущать легчайшую прохладу.        Мы спустились еще ниже.        Хотя, казалось, куда дальше-то?        На берегу сидела одинокая тень. Мы пошли в более безлюдное место. Еще немного подумав и позалипав на воду, тень поднялась с песка и нетвердой походкой двинулась к лестнице - обратно, наверх.        Друг сел. Я все стоял и глядел в даль.        - Я хочу уехать из этой страны. Ты знаешь, какой прожиточный минимум в европейских странах?        Я действительно слушал. Это было интересно - мне рассказывали о мире вокруг, о котором я ничего не знал.        Но во мне засело что-то, к чему я не мог подобрать слОва. Это что-то впиталось в меня и стало моей неотъемлемой частью.        После поездки в Питер во мне что-то сломалось. Я еще тогда, в поезде, говорил Птице, что я не хочу возвращаться к прежней жизни. Как это я смогу общаться с теми, кто не испытал того, что испытал я? Ведь у них ничего не изменилось. Я не хотел оставаться в своем городе, хоть я и очень любил его.        "Уехать, уехать, уехать, - говорил я Птице. - Мотаться из города в город и изредка возвращаться".        Случилось то, чего я так боялся. Все изменения и истины, настигшие меня, когда я мерил Петербург своими шагами, ушли на дно, будто их и не было. Притаились, выжидая момента, когда я снова уеду из этого города, из слишком знакомых мне мест.        И вот я стоял на берегу реки и не мог ничего этого высказать, снова чувствуя себя дауном(не в обиду людям с этим заболеванием будет сказано).        - Тебе тоже кажется, что огоньки мигают?        Я пригляделся.        - Да, и правда. Как волны.        Еще немного поговорили. Выкурили сигарету на двоих.        - Ну что, пошли?        - Да.        Я так не хотел умирать, не достигнув величия. Я так не хотел исчезать из истории. Я так хотел, чтобы мир обо мне услышал. Я так хотел показать, что во мне есть силы.        Этот вечер не изменил ничего.