Метаморфозы

Некоторое время срочно собранный «генеральный штаб», как их тесную компанию из двух человек мысленно окрестил Мичия, провел в томительной тишине. Каждый думал, что делать, или, скорее, пока лишь переваривал происходящее. Наконец, поправив шарф, которым они наскоро подвязали пострадавшую руку Йошиды, да поморщившись из-за тянущего спазма, доктор выдохнул: - Вот не было печали. Шимизу посмотрел на него вопросительно. - Вам лучше поскорей уехать отсюда и забыть все, что видели, – устало пояснил врач. – Информации для статьи мы собрали достаточно, если что, звоните, встретимся еще раз. - А как же вы? – тихо осведомился Мичия, понизив голос почти до шепота, как будто здесь их мог услышать кто-нибудь посторонний. Собеседник не ответил, и журналист озвучил первое, что вертелось на языке: – Будете в одиночестве ждать, когда он вернется? А вдруг он вас... филины ведь хищники. - Это мой брат, – прервал Йошида, причем так резко и грубо, что Шимизу вздрогнул. Только сейчас тщательно скрываемая злость, мучившая хозяина дома, наконец, вырвалась, проступив сквозь наигранное спокойствие, как пятна крови через витки плотных бинтов. Внешне вежливый человек, как оказалось, копил внутри такое, что лучше бы Мичия не влезал... поздно: он уже влез. Опять. Кажется, забираться в темные углы человечьих душ стало для него любимым занятием. - Но он вас цапнул. - И что? - Ничего. Просто... – втянув воздух, журналист с секунду помолчал, а затем ляпнул, сам не зная зачем: – Я вас не брошу. На лице собеседника появилось пренебрежительно-насмешливое выражение: ей-Богу, благородные порывы со стороны случайного человека, ничего здесь не понимающего и не желавшего понимать, смотрелись наивно и глупо, так что Кенджи не нашел ничего лучше, чем брякнуть: - Не геройствуйте. - И не собираюсь, – фыркнул в ответ Шимизу. – Но меня сожрет совесть, если я уеду, а вы останетесь, – переведя взгляд за окно, где смыкались стены кромешной тьмы, он заметил, недолго поразмыслив: – Странно как-то все это. Он нападал на вас раньше? - Нет, – Йошида-старший удрученно покачал головой. – Ни разу. Он, конечно, как все новенькие, временами перегибает, теряя рассудок и подчиняясь инстинктам, но меня-то он узнает! Он пока что в своем уме! - Не уверен, – буркнул Мичия, недвусмысленно покосившись на раненую руку врача. - Все оборотни временами бывают не в себе, – неохотно возразил Кенджи. – Заигравшись, приобретают звериные повадки, однако это не значит, что перевертыши опасны. Правда, – устало вздохнул, – на близких-то все равно бросаться нельзя. Поднявшись на ноги, он принялся расхаживать из угла в угол, кусая губы и поглядывая в ночь за оконной рамой. Тысячи мыслей роились в его голове, вспыхивая яркими искрами, не давая расслабиться. Наконец, не выдержав, доктор признался: - Я боюсь за Хироши. Это прозвучало как приговор в притихшем зале суда, оттолкнулось от полотка и впиталось в глухие стены. Мичия ощутил, как по его спине тут же пробежал холод. - Может, он попутал? – слабый аргумент наткнулся на безапелляционное: - Вы плохо знаете оборотней. Он не попутал. Он куснул человека... Думаю, того самого, о котором вы говорили. - П-почему? – Шимизу охнул: мгновенно мозаика сложилась в одну пугающую картинку. - Ваше фото. Там на лапе филина кольцо, похожее на перстень Хироши – он его носит не снимая как оберег, – Кенджи отвернулся. На Мичию он не смотрел, изучая темное подворье, и Мичия видел только его широкую спину. – Впрочем, даже без этого ясно, что вероятность появления в округе другого филина стремится к нулю: птица редкая, осторожная, к людям так просто не приближается. Я сразу подумал, что это он, просто не подал виду: мало ли на кого Хироши охотится? Может, и коты в его меню появились. Но потом, когда вы мне про превращение рассказали, еле убедил себя, что там был не брат... Потому что если он задрал другого оборотня, мы это так или иначе увидим. Увидели. Поздравляю. - И дальше что? – сглотнув, журналист поежился. - Бешенство, – сухо отозвался ветврач. Руками он с силой сжал подоконник. – Приступы безумия, неконтролируемая агрессия и как итог – полная потеря человеческого облика. Проклятье! – резко шмякнув кулаком в стену, Йошида прошептал ругательство. - Но ведь тот парень был в кошачьем обличье! Какая разница, на какого зверя охотиться – настоящего или превращенного?.. - Большая. Вы не понимаете, – Кенджи сцапал ближайший стул, развернул спинкой вперед и, оседлав его, уставился на репортера. – Оборотню запрещено пробовать человечью кровь – это древнее табу, которое должно соблюдаться беспрекословно. Нарушение – смерть. И неважно, в какой ипостаси пребывал перевертыш-жертва также как и сколько отхлебнул у него мой филин – Хироши заразился. Теперь он заболеет обращенкой – болезнью, которая губит личность... Скоро он станет опасен для обычных людей. Да он уже опасен! Вы помните, как лет десять назад страну потрясла новость про волка, загрызшего деревенского жителя? Тот волк оказался чародеем. С тех пор общество не очень-то любит оборотней, и они не афишируют свое мастерство. – Мичия кивнул: ту трагедию он, конечно, помнил, сам о ней на сайте писал, но если честно, не слишком верил выводам очевидцев. Зря, выходит. Доктор замученно потер веки: – Из-за того, что практически все тотемные животные – хищники, заболевшие и нападают на людей. Такая вот засада. С минуту в воздухе висела страшная тишина, сидеть в ней было неприятно, словно она могла в любой момент перекрыть кислород, сдавив шею. Мичия ненавидел безвыходки. Не желая сдаваться, он пробормотал: - Нужно что-то решать. - Я уже решил. - Что? - Буду ждать брата: когда-нибудь он налетается и вернется домой, хотя бы по зову памяти, ведь птицы всегда летят обратно в гнездо. А потом я попытаюсь поговорить с ним. Не знаю, поможет ли, но Хироши должен знать, что я за него. - Понимаю, – согласился Мичия. Неожиданно ему захотелось курить, хотя он клятвенно обещал себе завязать с привычкой, постоянно вымывающей из кармана деньги. Увы, рука сама нашарила зажигалку и помятую пачку. – Можно? – попросил журналист. - Нежелательно, – доктор сделал отрицательный жест. – Хироши ненавидит запах сигарет и вечно ругается, когда я курю в доме. Выйдем на крыльцо, заодно проветримся. Так они и поступили. В темноте вспыхнувший красный огонек напомнил Шимизу зрачок дьявола. Руки дрожали, и Мичии пришлось неоднократно покрутить колесико под тихий мат сквозь сжатые зубы, едва не выронив еще не зажженную порцию успокоительного. Наконец, витиеватый дым окружил их, ворвался в легкие, усмирил тревогу. Журналист затянулся, выпустив ее вместе с выдохом, и вдруг понял, что никогда не сможет, наверное, отказаться от этого допинга, от терпкого вкуса на губах и приятного покалывания в легких. Что поделать, вредные привычки делают нашу жизнь проще. И сложней одновременно. Кенджи прокашлялся, виновато признавшись: - Я вообще-то завязываю, но не слишком успешно. Да и завяжешь тут... Они помолчали, вслушиваясь в ночные шорохи, правда, тех отчего-то почти что не было, будто природа насупилась, затаилась, как перед бурей. - Я подежурю с вами, сэнсей, – сказал журналист. Доктор не спорил. Однако до самого рассвета блудный брат здесь так и не появился, и к утру они оба заснули, не дождавшись его возвращения. Репортер, невыспавшийся и зевающий во весь рот, уехал на работу, попрощавшись до вечера. Пожимая ладонь врача, он уверенно произнес, стараясь убедить то ли Кенджи, то ли себя (все-таки он был неубиваемым оптимистом): - Мы спасем вашего брата. Не может быть, чтобы не было способа его выручить. И, кажется, Кенджи ему поверил. *** Когда именно мятежный брат вернулся домой, доктор, к сожалению, не узнал: проводив журналиста, Йошида-старший решил хоть немного поспать после тревожной ночи – благо, положительная репутация помогла ему без особых проблем отпроситься на день с работы. Прикорнув, кажется, на каких-то десять минуточек, Кенджи провалялся едва ли не до полудня и очень расстроился, когда понял, что самое важное пропустил: дверь комнаты Хироши была уже заперта, из-за нее не доносилось ни звука. Подергав ручку, старший нахмурился: братец редко поворачивал внутренний замок, они вообще не привыкли пользоваться замками, и те остались здесь как рудиментарное наследие прошлого. Но теперь дверь закрыли, причем нарочно не вынув ключ, и это ничего хорошего не сулило. Кенджи сперва поколебался, но потом все-таки решился нарушить эту странную тишину. На деликатный стук никто не отреагировал, тогда врач постучал громче, предполагая, что родич спит, – бесполезно. Создавалось стойкое впечатление, что за стенкой вообще никого не было. «Может, так и есть, – мрачно подумал доктор. – Мелкий засранец вернулся, что-то там натворил, запер дверь изнутри и свалил в окно». Проверить свою гипотезу он мог, но для этого пришлось бы идти на улицу, обходить здание, забираться – невысоко, но до ужаса неудобно... Кенджи надеялся, что он ошибается, и предпринял еще одну попытку. - Хироши! – позвал он, вновь постучав. Тихо. – Хиро-кун! – молчание. Йошида-старший вздохнул. – Слушай, если ты не откроешь дверь, я ее выбью, – угроза не сработала, впрочем, ожидаемо: если Хироши и сидел в комнате, то, конечно же, не поверил. Мысленно досчитав до десяти, Кенджи сказал серьезнее и как можно спокойней: – Хорош дурить, открывай. Брат, нам нужно поговорить. Только после этого в спальне нечто заворочалось. До слуха врача донеслись тихие шаги, потом дверь, наконец, отворили, и на пороге нарисовалась сутулая фигура Хироши, вкрай измученного и помятого, как после тяжелейшей работы. - Не люблю эту фразу, – вместо приветствия буркнул он. – Особенно когда ее произносишь ты, – но, заметив у товарища перевязанное предплечье, тут же смутился, рассеянно уточнив: – Дело моих рук? - Клюва, – хмыкнул старший и на всякий случай, зная крутой нрав брата, подпер ногой дверь, отрезав возможность снова закрыть ее. Хироши потупился. - Прости. - Прощу, если объяснишь. То ли Йошида-младший сам хотел выговориться, то ли у него просто не осталось никаких сил, но он не спорил и, покорно отступив на шаг в сторону, пропустил родича в комнату. Там уже ничто не напоминало о вчерашнем погроме: вещи идеально покоились на законных местах, а все лишнее было убрано с глаз долой – несмотря на в каком-то смысле творческую профессию, Хироши был перфекционистом. Лишь разобранная постель свидетельствовала, что прежде чем открыть дверь брат пытался спать. Черные тяжелые шторы были плотно задернуты и напоминали импровизированный проекционный экран. - Здесь темно, – заметил Кенджи, осторожно устраиваясь в низком кресле, придвинутом поближе к кровати. Брат обошел его, забрался в постель, как если бы плохо себя чувствовал, хотя, наверное, так и было, по крайней мере, врач в том почти не сомневался: Хироши казался непривычно беспомощным и прятал глаза, будто был в чем-то виноват. Все это убеждало доктора: им нужно поговорить и чем скорее, тем лучше. – От солнца прячешься? - Свет глаза режет. Я вообще сам не свой. Хироши передернуло, а Кенджи, почувствовав щемящую жалость, едва поборол порыв сгрести младшего в охапку, чтобы усадить себе на колени: вечно он забывал, что его маленький Хи-чан давно вырос. Но рука потянулась к руке брата, обхватила широкое запястье. - Я понял, – кивнул старший, смутно представляя, как начать сложный разговор, и все-таки его начиная. – Давно это у тебя? - Нет, – брат мотнул головой. – И раньше такого не было. - Ты чего-то боишься. Поделись, станет легче. - Боюсь... Я боюсь, что кого-то вчера убил. И теперь не знаю, как вспомнить. Признание вышло скованным, вкатилось в нервную атмосферу бесформенным комком. Какое-то время родственники молчали. Кенджи вздохнул: еще никогда, кажется, разговор с единственным братом, с самым дорогим ему человеком, не шел так трудно. К тому же последнее заявление Хироши звучало по-настоящему угрожающе. - Объясни подробнее, – попросил доктор без особой надежды: общительностью брат не отличался, вряд ли стоило ждать от него исповеди, однако, как скоро выяснилось, на сей раз Кенджи ошибался: видимо, из-за пережитого стресса чародея тянуло говорить. - Это распирает мне голову, – признался Хироши. – Я ничего не понимаю, Кен-чан, а что еще хуже – не вижу выхода. Ты же знаешь, что иногда я теряю рассудок... мне твердят, что это для нас, оборотней, нормально, но сейчас я чувствую себя почти что преступником, – он затравленно озирнулся и, впившись пальцами в собственные бока, смял ткань своей широкой футболки. Весь его вид не обещал доброго, красноречиво демонстрируя: до срыва полшага. – Наверно, я болен. Я не в себе. - Ты, главное, успокойся, – Кенджи погладил его плечо. – Трясясь, мы ничего не поймем. Считаешь, в беспамятстве ты мог кого-то убить? Кого? Человека? - Похоже. Иначе мне б не казалось, что я слетаю с катушек. - Тогда попробуй хоть что-то вспомнить. - Уже пробовал – полный сумбур. Я охотился, были полевки, это точно, жутко вкусные, кстати, – он хищно облизнулся, – мыши всякие. И одна жирненькая куропатка. - А людей не было? - Да вроде нет. Кот чей-то пробегал... Это на окраине, еще в черте города. Старший помрачнел, а по его спине тут же покатилась толпа ненавистных мурашек. - Что ты там делал? – процедил он, с трудом держась и с негодованием наблюдая, как младший буднично чешет голову. - Где? - На окраине, твою мать! – сорвался Кенджи. – Мы же договаривались, что ты охотишься только там, где нету двуногих! Чертов упрямец в ответ насупился, принимая защитную позу и оправдываясь: - Так, мимо пролетал... – но все же не вытерпел, вскрикнул: – Хватит наезжать! Вечно как на допросе! Тоже мне, воспитатель выискался! Пару секунд братья не разговаривали, потом, выждав необходимую паузу, старший таки сдался, первым шагнув к примирению, как всегда в их конфликтах. - Извини. Не хотел, честно, – и, дабы переключить внимание Хиро, воспользовался старым действенным методом: перейти от эмоций к фактам. – Выходит, вчера ты бывал на отшибе Токио, но толком не запомнил, что делал. - Ну да, – буркнул младший. Кажется, помогло: он больше не злился. - Просто тут слухи ходят, что в спальном районе филин сожрал кота, – негромко объявил доктор, внимательно отслеживая реакцию родича: а та, пока он говорил, менялась по всему спектру от легкой, почти равнодушной заинтересованности до настоящего шока. – Вчера ко мне приезжал журналист, он готовит репортаж про наш зоопарк. По пути сюда этот телевизионщик, Шимизу, случайно заснял, как птица вроде тебя подъедает кошачью тушку. Он чуть не опупел, когда брошенная жертва внезапно перекинулась в человека. В человека, Хиро-кун! Это был перевертыш. Если в нашей столице не пасутся другие представители редкого семейства совиных, значит, ты, ходячая амнезия, хлебнул человечьей крови. - Вот черт... – Хироши схватился за голову. – Вот же черт! А что с тем чуваком? Он того? – ошарашено брякнул несчастный оборотень. - Брось, нет, конечно, так, отделался легкими повреждениями, – утешил брат, но жесткий тон не оставил: не все еще было сказано. – Шимизу по доброте душевной ездил в больницу разузнать, что да как, его, понятное дело, далеко не пустили, но заверили, что жить будет. Из-за этого случая он приехал ко мне лишь следующим вечером, долго расспрашивал, как такое возможно, не свихнулся ли он по ходу и стоит ли верить в оборотней – я познакомил его с тобой. Я искренне надеялся, будто там был какой-нибудь левый филин, но ты, уродище, прикусил меня, а теперь тебе вон как плохо... Все сходится. - Все сходится, – онемев, повторил Хироши. – Я нарушил запрет. Теперь... – внезапно его потерянный взгляд прояснился, тряхнув головой, он посмотрел на брата прямо и уверенно – будто и не бывало прежних метаний. Врач даже слегка опешил от неожиданности. – Мне нужна твоя помощь, – сказал Хиро пугающе ровно. – Самому не достать. Справишься? На пару секунд в комнате зависла опасная злая тишина. Что замыслил его ближайший родственник, Кенджи понял сразу, достаточно было столкнуться с пронзительными глазами сидящего напротив. Но соглашаться доктор вовсе не собирался. - Шутишь? - Не шучу, – Хироши был предельно серьезен и честен как никогда. – Ты запечатаешь мою силу сегодня после заката, если я не совладаю с собой. - Нет, – отрезал старший. Он с самого начала предвидел такой итог, но, боясь его как огня, всячески отвергал, стараясь даже не думать, чтоб не накаркать. А принимать это он не стал бы ни под каким предлогом. – Я не трону тебя. - Кен, слушай... - Должен быть другой способ. - Этот единственный. - Нет! Сказал, что не трону, значит, не трону! – Кенджи сам не заметил, когда натянутые нервы, звенящие струнами, окончательно лопнули, болезненно полоснув по самолюбию, точно по животу. В смятении он кинулся к неразумному родичу, схватил за плечи, тряхнув пару раз, чтобы тот очнулся, одумался. – Хиро, болван, ты в своем уме?! - Пока да, – прохрипел младший, вымученно закатив глаза к потолку. – Задушишь. Доктор ослабил хватку, но рук не разжал, хотя потревоженная левая тут же разболелась, сполз с кресла и, опустившись перед Хироши на колени, уставился на него с мольбой. - Не делай этого, – попросил чуть слышно. Голос его дрожал, что вообще-то было совсем не свойственно уверенному в себе врачу. – Я не прощу себе, если подниму на тебя руку. - А я не прощу тебе, если не поднимешь, – Хироши был как всегда груб, жесток и бестактен. – Только ты можешь меня спасти, и ты это знаешь, так что условились: если я не сдержусь, возьмешь печать. Она в ящике, – он властно кивнул в сторону письменного стола. Кенджи обессиленно уткнулся в его колени: что он мог возразить этому упрямцу? Йошида-младший никогда не слушал советов и всегда поступал по-своему.