Метаморфозы

Мичия доставил братьев в ближайшую городскую клинику сам: так было и быстрее, и проще. Не пришлось, допустим, никому объяснять, что творилось в темной комнате с креслом, привинченным, как в пыточной, к полу, и разбросанными повсюду перьями... ну и массу других неадекватных вещей. К счастью, в больнице их с Кенджи долго не томили: Хироши провалялся в беспамятстве от силы час, а потом очнулся и потребовал, чтобы к нему немедленно пригласили брата. Спорить с этим чертом было себе дороже, так что врачи решили не рисковать. Взволнованный Кенджи сразу поспешил к нему, как только получил разрешение, пусть даже, выражаясь словами медиков, «в порядке исключения», а Мичию, конечно же, не пустили: он ведь не состоял с Хироши в родственных связях. Впрочем, наученный опытом журналист воспринял этот факт без каких-либо возражений, скромно оставшись в коридоре. Отсюда, кстати, палата отлично просматривалась через окно в стене, на котором висели белые жалюзи: они позволяли отгородить помещение от любопытных, но сейчас их подняли – так пожелал Хиро, чтобы Шимизу тоже знал, что с ним все в порядке. Все-таки репортер немало помог братьям Йошида, и оставлять его в неведенье было бы нечестно. С порога махнув рукой, Йошида-старший улыбнулся – как можно бодрее, но вышло не ахти. Пришлось исправлять ситуацию вербально. - Привет, гипертонический криз, – в привычной манере брякнул он, присаживаясь у постели больного, который ответил столь же привычной для них обоих кривой снисходительной ухмылкой. - Дурацкий диагноз. Это какое-то недоразумение, не буду я тут лежать. Завтра же выпишусь отсюда к чертям. - Рановато тебе к чертям: пожалей рогатых, – пожурил его Кенджи и машинально попытался, согласно неписанному закону братьев едва ли не всех национальностей, взъерошить волосы младшему, но Хироши вовремя уклонился, устремив на родича испепеляющий взгляд. - Свалил, – мрачно посоветовал старшему, тот миролюбиво вздохнул. - Не шуми. Отлежись, пусть тебя хотя бы прокапают. - Не хочу. - А я не хочу тебя откачивать, чудище. - Ты не понимаешь, Кен-чан! Мне некогда праздно валяться тушкой: если проект вовремя не сдам – все, хана! Никто не даст мне скидку на нездоровье, а заказчики, заразы, через одного те еще, – подняв руку, к запястью которой плотно прибинтовывалась игла с гибкой трубкой, Хироши сделал характерный жест у виска. - Ага, – многозначительно хмыкнул доктор, – и тут он вспомнил про работу. Как охотиться еженощно – так пожалуйста, а как в клинике полежать – так сразу некогда. Нет, братец, давай по-хорошему, или мне придется просить, чтобы тебя подержали подольше в, так скажем, воспитательных целях. Хироши возмущенно поднял глаза к немому ровному потолку. - За что мне такое наказание? - Считай это не наказанием, а испытанием, – мудро посоветовал Кенджи, на что младший мгновенно отреагировал, расплывшись в хитрющей улыбке. - Преодолей его – и получишь награду, – подхватил он старую фразу родом откуда-то из детства, эдакую личную тайну, предназначенную только двоим. – Ты всегда так говорил. Йошида-старший сморгнул, но, уловив, куда клонит несносный брательник, безудержно рассмеялся. Приобняв Хироши, он отвесил ему легкий подзатыльник и резонно заметил: - Просто ты слушал меня только когда мог что-нибудь взамен получить. Как-то растащил таким путем все мои конфеты из рождественского подарка. - Э нет! – цокнул языком Хиро. – Те конфеты послужили откупом за мое молчание, чтобы я не сдал родителям, что ты куришь. - Точно, засранец, – Кенджи виновато почесал голову: надо же, помнит! А он-то был уверен, будто предаваться воспоминаниям – его сентиментальная прерогатива, чуждая прагматикам, каким он всегда считал делового, вечно занятого, рассудительного Хироши. Сам же Хироши, словно тоже смутившись, потупился. Он улыбался, но что именно таилось за его лукавой улыбкой, разобрать было невозможно. - Я помню, как перерешал все задачи из твоего сборника для поступающих, а ты, халявщик, скатывал мои решения на уроках, зато в благодарность писал за меня японский, копируя мой дурацкий почерк. Прирожденный шпион: учителя ни разу не догадались. Помню, как мы втайне от мамы скармливали наш обед соседской собаке, а потом та ходила толстая-толстая, переваливаясь. И как ты мне сказки на ночь читал. Было круто. - Еще бы не круто, ты ж, паскудина эдакая, постоянно вымогал те жопные сказки, не слишком затрудняясь выполнять свои обещания, – уточнил брат. – Это было не очень правильно. - Ну так и ты читал их не очень правильно! – возразил Хиро. – Придумывал всякие тупые концы, которых в книжках отродясь не было. Я потом ржал полночи. Кенджи кивнул, перенимая братскую беззаботность. Как архивные файлы с полки, из памяти один за другим повалились фрагменты спокойной жизни, когда братья были еще совсем маленькими или уже не очень, но все равно, неизменно, рядом. Хотя он был старше Хироши, он плохо помнил себя без брата, который вечно путался под ногами, постоянно следовал по пятам... но без которого ему становилось ужасно пусто. Из кучи высыпавшихся фотоальбомов стоило лишь потянуть крайний, как тот беззвучно распахнулся на середине – и столичный ветеринар вновь увидел их общую уютную комнату, вечер, переползавший в ночь, книгу переводных европейских сказок в яркой обложке. - Все, читаю последнюю – и ты храпишь, шантажист! – хмуро уставившись на младшего брата, с головой укутанного в теплое одеяло и уложенного в кровать, однако несмотря на все старания по-прежнему хлопающего глазами, он мысленно досчитал до десяти: кричать было далеко не лучшей идеей, тем паче что оппонент в любом случае его переорет и призовет родителей. Правда, Кенджи чуть ошибался: их предшествующая перепалка уже преодолела порог позволительного шума. - Мальчики, вы чего не спите? – спросила мама, заглянув в детскую. - Счас все будет, – отрапортовал старший, мысленно желая Хироши гореть в аду. - Кенджи, я же просила уложить его, – в ее голосе прозвучал легкий укор, не более, но этого хватало, чтобы почувствовать себя ничтожеством. - Он не хочет! - Ты же старше, уговори. Кто у вас командир? – такие доводы вызывали зубную боль. Пусть даже ты действительно обещал, а вы договаривались... Обидно. – Зайду через пять минут – чтобы оба спали, – дверь закрылась, рубя любые возражения на корню. Старший смерил младшего враждебным взглядом, но праведный гнев застрял где-то в горле, как только до Кена дошло: Хироши, этот злобный вреднющий демоненок, которого ему порой искренне хотелось закатать в одеяло, кажется, совершенно выдохся. Может, он и планировал поиздеваться над старшим еще немного, но события прошедшего дня слишком утомили его, выкачав из маленького тельца все силы, и сейчас, моргая, он, точно совенок, тщетно пытался отогнать сон. Это смотрелось настолько уморительно, что можно было легко простить ему все капризы, что Кенджи и сделал, тихо смеясь, отбросил книжку на стол да сгреб засыпающего кроху в объятья, завалившись рядом. Хироши тут же – словно и не было никаких конфликтов – зарылся в брата, придвигаясь ближе, под бок, как детеныш к кому-то большому, сильному и родному. Это по-настоящему льстило старшему, ведь в такие минуты он, рожденный раньше всего-навсего на несколько лет, чувствовал себя совсем взрослым. Он улыбнулся и бережно почесал чужую вихрастую макушку. - Спокойной ночи, братик, – тихо пробормотал малыш. - Сладких снов, Хи-чан, – ответил Кенджи. - Я много чего разного помню, – слова брата вернули доктора в настоящее. Ему пришлось несильно потрясти головой, чтобы окончательно избавиться от воспоминаний, но Хироши не обратил внимания – сам, верно, пребывал немного не здесь. – Как мы праздники всей семьей отмечали, как ты меня на побережье возил, впервые усевшись за руль без папы, и как нам потом влетело. Как мы весело играли, как гоняли мяч во дворе, как я без разрешения таскал твои вещи. И как однажды спрятал твой билет на финальный матч в отместку за то, что ты, высокомерная жопа, не захотел брать меня с собой, назвав мелким, а ты, перерыв все, думал, что его в школе сперли. - Я до сих пор так думал, – пробормотал Кенджи. – Блин. Так это был ты? - Я, – брат гордо прищурился, за что чуть не получил по загривку. - Зараза... Узнал бы тогда – урыл бы. - Не-а: ты меня слишком любил. Контраргументов у доктора не нашлось: в самом деле, разве мог он когда-либо всерьез злиться на своего пусть и балованного, и эгоистичного, и жадноватого, но такого милого маленького брата? Не по годам рассудительного, по-взрослому разумного, но главное – дорогого, единственного, самого близкого человека на земле. - Любил, шельма, да и сейчас люблю, – поддавшись эмоциям, Кенджи вновь обнял родича. – Потому и не могу позволить тебе столь наплевательски относиться к собственному здоровью. - Заглохни, сэнсэй, – мрачнея, посоветовал программист, но врач парировал: - У тебя высокое давление, дурик. Как бы слоты не полетели. - Отстать, – Хиро демонстративно зевнул: он с детства ненавидел больницы, поскольку рос болезненным, и только секция дзюдо помогла ему оставить практику регулярных походов с мамой по кабинетам. Так что нынешнее позорное заключение в четырех стенах, где после десяти нельзя жрать, шуметь и шататься сколько хочешь где вздумается, а необходимо соблюдать режим, тишину и чужой порядок, казалось ему верхом издевательств. Он быстро перевел тему. – Когда все это закончится, поеду на Совет. Я теперь не могу летать, на авто дорога займет весь день, но другого выхода нет. Попрошу наших, чтобы сняли печать. Кенджи серьезно взглянул на брата, озадаченно покачал головой: ему никогда не нравились эти его магические дела, в которых сам Кенджи ничего не смыслил и потому опасался их. - Что это значит? - Ничего особенного, – Хироши скривился. – По шее надают – вот и все. - Да ладно! – возмущенно фыркнул Йошида-старший. - Шучу, – на физиономии родственника растянулась издевательская улыбка. – Максимум мне сделают выговор. Должен буду рассказать, что да как, врать магистрам бессмысленно – телепатия, мать ее налево. А потом они уж сами решат, помогать ли мне сразу или наложить вето на колдовство до двух лет. Ты не переживай, Кенджи-сан, – ободряюще хлопнув старшего по плечу, Хиро сощурил свои умные живые глаза. – Открывающие печати, в отличие от запирающих, безопасны и почти безболезненны: это же возвращение способностей, а не намордник на внутреннего зверя! Мое птичье «я» проголосует «за» всеми конечностями. Только вот меня теперь как прошедшего перепрошивку смогут пропечатывать лишь чародеи рангом не ниже мастера. В округе я ни одного такого не знаю, зато на Совет гуру стекаются регулярно. - Ты меня утешил, – признался доктор и все же не удержался, чтоб не спросить то, что давно просилось на язык: – Но зачем тебе опять весь этот кошмар? Может, завяжешь со зверствами? Их взгляды – тревожный и уверенный – встретились, последний смягчился, в нем растеклось снисхождение: бескрылому никогда не понять крылатых. - Я не могу без неба. - Летай самолетами! - Смеешься? - Почему же? Сейчас тысячи возможностей: пойди вон учиться в любительскую авиашколу. Зачем обязательно перекидываться-то?! - Это другое, – упрямец замотал головой, отвергая любые доводы против. – Я хочу снова летать сам, без костылей и посредников. Но понимаю, что все случившееся – мое заслуженное наказание за чрезмерную гордыню. Я усвою урок. И снова расправлю крылья, чего бы мне то ни стоило, – он нервно сжал кулаки, случайно передавив мягкие пластиковые трубки, из-за чего бесцветная жидкость в них закапала медленней. Заметив эту досадную оплошность, Хиро тихо ругнулся, а Кенджи осторожно разместил его перевязанную кисть вдоль тела, как положено послушному пациенту. Потом он помог брату прилечь: было видно, что тот устал и сидеть ему трудно. - Решать тебе, перевертыш, – Кен утешительно погладил руку Хироши. – Не беспокойся: какое решение ты ни примешь, я всегда буду за тебя, Хи-чан, – он понизил голос до шепота. – Пусть даже против всего остального мира. Наклонившись, он бережно поцеловал младшего в макушку, а когда отстранился, с удивленьем заметил блестящие слезы в его глазах – зрелище редкое, на самом-то деле. - Спасибо, что ты есть у меня, – проронил Хироши, приложив к груди здоровую руку. – За все те годы, что мы провели вместе, за дружбу и преданность. Я не говорил тебе... я вообще редко такое говорю, но... ты мне очень дорог. Знаешь, – он виновато опустил голову, то ли из-за очередного приступа слабости, то ли из-за набегающих слез, которых по определению не должно быть у лучших, – когда ты уехал от нас, я ждал тебя, каждый день убирался в теперь уже только моей комнате, следил за твоими птичками. После учебы я полюбил навещать вокзал, меня попросту тянуло туда: я смотрел на приходящие поезда, на радостных людей, обнимавших друг друга, и представлял, будто скоро тоже тебя увижу. Я так скучал, Кенджи-кун. И верил, что однажды ты обязательно вернешься, пусть даже ты не обещал мне ничего конкретного, – на этой фразе Хироши окончательно сник, усиленно потер веки. Старший, ощущая, что сам вот-вот расчувствуется, по-свойски потрепал его по плечу. - Ну, перестань. Я же вправду вернулся. - Это хорошо, – немного успокоившись, программер устало выдохнул, собирая разрозненные мысли. Не все они были приятны, но все требовали быть высказанными. – Я не представляю себя без нас. Ты же знаешь, я сделаю все, что ты захочешь, прикажи только – и... - Я хочу, чтобы ты остался на неделю в больнице, – Кенджи остановил чужой необдуманный порыв, укоризненно глядя на тут же покрасневшего брата. – Чтобы обязательно извинился перед своей случайной жертвой, а если не передумаешь и поедешь в горы, держал меня в курсе своих перемещений. Обещаешь? Пару секунд пойманный на слове беспомощно хлопал ресницами, потом неохотно протянул: - Как скажешь. Мне стыдно, – и рассеянно почесал макушку, – вечно тебе приходится решать мои проблемы... - Брось, – доктор прервал его горькую исповедь. – Это нормально, мы же братья, в конце концов. Куда бы кто из нас ни пошел, что бы ни менял в своей жизни, мы будем друг у друга всегда, и никто нас не разлучит. Его ладонь потянулась к ладони брата, уверенно подобрала, и пару минут они оба молчали, потому что любые слова вдруг стали излишними. Наконец, явно что-то выцепив из своей неугомонной соображалки, Хироши хитро сощурился. - Подари мне на День рожденья радиоуправляемый вертолет, – попросил он. Врач замер. - Это как? – пробормотал, заставив брата улыбнуться еще наглее. - Ты просил придумать, что я хочу в подарок. Вот, придумал. - По-моему, вертолет ты мне обещал, – Кенджи возмущенно сложил на груди руки. - Да, но пока я выбирал, мне и самому захотелось. Пять секунд тишины сменились взрывом беззаботного смеха. Старший почти не верил, что слышит то, что слышит, это плохо укладывалось в голове. - Что, дорос? - Ага, – но Хироши даже ухом не повел, будто не он любил повторять, какой он серьезный и взрослый человек. На его губах играла кроткая светлая улыбка, а сам он, в белой больничной сорочке, расстегнутой на груди, расчувствовавшийся и уставший, походил на покаявшегося грешника, который наконец, пройдя долгий путь истязаний совести, получил прощение. Было странно и непривычно видеть таким младшего, но, наверно, именно сейчас он был честен как никогда. Немного помолчав, он напомнил: – Скоро март. Скоро вся эта зима кончится. Давай снова днюхи вместе отметим. Как в детстве, помнишь: четвертого, ровно посередине. Кенджи миролюбиво пожав плечами. - А что? Нажраться и обменяться вертолетами – неплохая мысль. Пожалуй, так будет верней всего, Хиро-кун. - Да, – кивнул брат. И его взгляд вновь стал спокойным и ясным. – Так будет правильно. *** Мичия все это время следил за ними через коридорное окно, он не мог слышать слов, не умел читать по губам, но уже понимал: все в порядке. Странное чувство искренней радости за других смешалось в душе журналиста с какой-то неявной, едва заметной, но все же горчащей завистью, похожей на лишнюю приправу, зачем-то положенную в блюдо и испортившую весь вкус. Вздохнув, Шимизу постучал пальцами по раме, чтобы привлечь внимание, дождавшись, когда на него посмотрят, жестами объяснил, что поедет домой. Ребята закивали, и репортер, махнув им на прощанье, направился к лестнице. Уже там, бодро спускаясь вниз, он почему-то ни с того ни с сего вдруг поддался дурацкому порыву: достал телефон да, потыкав, выбрал из выпадающего списка имя, которое уже давно не выбирал. Поднес трубку к уху, прислушался. Механический щелчок соединения сменился равнодушными длинными гудками, и когда на том конце наконец ответили, в первую секунду журналист растерялся так, как, пожалуй, ни разу прежде: сердце подпрыгнуло к горлу и тут же рухнуло, забившись пойманной птичкой, голова закружилась – чтобы не упасть, Шимизу пришлось схватиться за стенку. Только сейчас до него дошло, что именно он сделал – на автомате, совсем не подумав о последствиях. Но теперь было поздно малодушничать, пасовать... да, впрочем, и не хотелось. Наоборот, хотелось – причем до кричащей дури! – говорить, вот только страх мертвой хваткой вцепился в горло. - Слушаю! – абонент потребовал, чтобы ему хоть что-то сказали. Наверно, сейчас он тоже мучился не меньше Мичии, переживая тот же самый удушающий калейдоскоп чувств. - Привет, – с трудом выдавил Шимизу. – Это я, Йоши. Йоши. Йошитака. Шимизу Йошитака, младший брат журналиста, сейчас где-то очень далеко в ночном Саппоро неверяще протирал глаза. В его голове, чугунной после трудного рабочего дня, никак не укладывалось, что происходит, к чему вообще на ночь глядя сдался им обоим этот звонок? Брат не звонил ему бог весть сколько, и Йоши уже как-то привык, что тот очень занят, что у него вечные дела и своя, столичная, жизнь, в которой нет и не может быть места младшему родственнику... Очень часто, особенно поначалу, когда брат бросил дом и рванул на юг, чтобы стать успешным журналистом, Йоши думал, что добрые времена, когда у них все было общим, остались навсегда в прошлом – и от осознания этого печального факта ему становилось невыносимо больно. Своим резким отъездом Мичия, не заметив, разбил сердце Йоши вдребезги, и хотя прошло уже столько лет, в глубине души младший все еще обижался. Саппоро – город большой, но, конечно, не чета Токио, провинция, где все скучно. Мичия, с малых лет мечтавший увидеть мир и быть в курсе самых важных событий, конечно, не мог поступить иначе, правда, Йошитаке так не казалось: младший искренне полагал, что покорять столицу они отправятся вместе, а в итоге парня попросту посчитали лишним... то ли из-за шестилетней разницы, то ли из-за чего еще – фиг разберешься. Ясно одно: его бросили. Это было почти предательством, о котором Йошитака всегда вспоминал, если речь заходила про Мичию. Слыша в свой адрес вопросы о том, как поживает брат, он, пробивая на кассе очередной товар и вежливо улыбаясь новому покупателю, бросал равнодушное: «Не в курсах: я вижу его чаще по телевизору». Но – пусть этого никто и не замечал – всякий раз безумно расстраивался. Сейчас же, когда самовлюбленный брательник позвонил ему на мобильный, Йоши стало на самом деле страшно. Что-то случилось. Что-то, определенно, стряслось там, на далеком юге, иначе Мичия не набрал бы забытый номер. - Привет, – морально готовясь к худшему, эхом повторил младший и тут же выпалил (уж что-что, а держать внутри свои чувства он не умел ни разу): – Чего звонишь? – Мичия запнулся. - Да так... – почесал затылок. – Спросить, как дела. Как наши? - Нормально, – Йошитака нахмурился. Он не верил, хотя и очень хотел. Но ведь он уже давно был не маленький, не наивный, а потому не стал бы так сходу глотать наживку, чтобы тут же получать под дых плохими известиями. Никакой глупой доверчивости, никакой, даже самой крохотной. Хотя... – Все хорошо, – поколебавшись ровно секунду, он немного смягчился, пока чаша его терпения (по природе своей мелкая, между прочим) стремительно переполнялась. – Просто старики скучают, мама часто про тебя спрашивает, и... – невольно оброненное стало последней каплей: эмоции хлынули через край. Его прорвало. – Ты когда к нам приедешь, эгоист сраный?! - Не кричи, пожалуйста, Йоши-кун, – почти умоляющий и очень уставший голос, до боли родной, все такой же – теплый и слегка насмешливый, перебил брата на полуслове. – Прости, что так давно не звонил. Я приеду, когда скажешь, хоть завтра. - Ты заболел? Короткое емкое предположение сбило Мичию с толку, но буквально мгновеньем позже он вдруг расхохотался, как полоумный, напугав проходящих мимо людей. А Йошитака, точно издеваясь, явно вошел во вкус. - Мой великий брат, зубастая акула пера, снизошел до нас, простых смертных, прозябающих в забытой богом глуши? – пропел он в трубку, давясь распирающим смехом: шутки шутками, но чудеса, кажется, случались, причем не в грезах, а здесь и сейчас: как ни старался Йошитака перебороть свое доброе сердце, убедить себя, будто ему снова врут, ничего не вышло. Стоило брату лишь повиниться да сказать заветный пароль «прости» – все сомнения летели к чертям, он снова верил. Слабая надежда, вмиг обретая силы, на резвых крыльях взмывала ввысь... может быть, когда-то его доверчивость не раз причиняла Йоши страдания, но сейчас она была тем самым спасением, разбивающим между братьями незримую стену. - Вроде того, – утирая слезы, пробормотал Мичия. – Возвращение блудного сына. Примите? - Не знаю. Рискни, – резво вскочив на ноги, Йоши быстро прошелся по комнате и распахнул окно, впуская в комнату ночь: он плохо понял, когда старая обида вдруг отступила, но сейчас ему хотелось орать на весь Саппоро о своей победе. Ведь столько лет, никому не признаваясь, Шимизу-младший считал себя проигравшим в их здоровом братском соперничестве, а теперь в одночасье стал победителем! – Только это... – хватанув пьяняще свежего воздуха, он вдруг замер, одновременно желая выяснить, наконец, всю правду и боясь ее как огня. – Ты чего? Что случилось-то? Старший брат улыбнулся, светло и совершенно спокойно. Ему искренне хотелось, чтобы эту улыбку услышали даже через километры расстояний и беспроводную связь. - Просто я изменился, – признался он. – С каждым бывают метаморфозы, – хмыкнул, потому что заумный термин, выдернутый из биологии (вот что значит пообщаться с ветеринаром), удивительно складно описал все творящееся сейчас в его разрозненном помятом сознании, и, пока Йоши опять не начал смеяться, выдохнул: – Я скучал, брат.

The end

Написано и отредактировано: март-апрель 2016. Минск, Беларусь