Щепка

      Что-то неуловимо меняется. Лис не может понять, что именно, и это выводит его из себя: он любит точность и определенность — за хаос у них отвечает Джерико, у которого, кажется, совсем снесло крышу.              За прошедшую неделю Лис четырежды вытаскивает его из стычек, которые потенциально могли закончить все. У Джерико появляются шикарный фингал под правым глазом, разбитая переносица, два легких ножевых ранения, три, по его мнению, охуенных истории о себе любимом и одна стремная, которая никуда не годится. Лис думает, что все байки — полный отстой. Лис думает, что нужно уехать и залечь на дно — Мексика подойдет: там у них есть надежные знакомые.              Джерико такого варианта не рассматривает и лезет, и лезет на рожон. Лис скоро полезет на стенку или сам придушит братца, потому что терпеть его выходки уже нет сил. Конечно, Джерико всегда был импульсивным и вспыльчивым — псом, сорвавшимся с цепи. Теперь, очевидно, у пса бешенство, и единственный способ его усмирить — пустить пулю в лоб.              В один из дней, вроде в пятницу, Лис спрашивает у Джерико про кокаин — получает красноречивый удар в челюсть и направление, куда ему следует двигаться: весьма близко, надо сказать. Джерико уходит, не взяв куртки, но громко хлопнув дверью — значит, вернется, но Лис все равно жалеет, что поднимает эту тему: сам ведь знает, что брат абсолютно чист. Да, раньше, может, и была проблема, но сейчас — нет. Джерико умеет держать слово: он обещал ему больше никогда не притрагиваться ни к порошку, ни к «колесам», ни к чему другому, если, конечно, это не товар, который нужно доставить. Слово, пожалуй, — единственное, что можно считать константой в Джерико, все остальное — сплошь переменные, меняющиеся по десять раз на дню. Джерико — крайне неустойчивая система, и Лис боится, как бы она не пришла к коллапсу.              Лис боится и вдруг думает, а что если брат боится тоже? Страх, если он силен, сносит все на своем пути. Лис украдкой глядит на Джерико, на секунду отвлекаясь от дороги: брат на пассажирском сиденье такой же, как всегда: постукивает пальцами по бедру в такт музыке, задумчиво грызет зубочистку — курить в машине строго запрещено — и смотрит в окно.              — Ты на встречке так-то, — спокойно замечает он. — Кто только тебя водить учил?              — Ты и учил. — Лис возвращает Импалу на свою полосу, хотя в этом нет особой нужды: шоссе пусто — они одни в этой глуши.              — Точняк, — ухмыляется Джерико. — Надо будет сход-развал проверить, когда приедем. Кстати, когда?              — Часа через три.              — Чудно.              — Что с тобой?              Джерико не отвечает, вертит зубочистку в пальцах и, в конце концов, ломает надвое, а потом еще и еще, пока не остаются только крохотные щепки.              — Дин.              — Отвали. — Он нахлобучивает темные очки и чуть морщится, когда перемычка задевает переносицу. Лис съезжает на обочину. Джерико цокает и закатывает глаза, но очки отлично это скрывают. — Не начинай.              — Что происходит? — все-таки спрашивает Лис: вопрос вертится на языке уже примерно месяц. Джерико качает головой и молча выходит из машины, ясно давая понять, что говорить он не хочет — хочет, чтоб его оставили в покое.              Ночь еще не ушла, а утро не наступило — свет неуверенно-белый, как застиранная футболка, и влажно-прозрачный: капли воды висят в воздухе — туман. Лис слышит, выходя из Импалы следом, как брат щелкает зажигалкой, но она не загорается, и Джерико остервенело швыряет ее в заросли кустарника, расползшиеся в овраге за обочиной, — любой питчер позавидовал бы этому броску.              — Сука! — кричит Джерико и ломает сигарету так же, как зубочистку. Вместо щепок — рассыпающийся табак.              — Эй! — Лис кладет руку ему на плечо. Джерико резко оборачивается — дуло пистолета упирается Лису в лоб. Хромированная сталь блестит: брат любит красивое оружие.              — Что…              — Происходит?.. — Джерико наклоняет голову набок и усмехается, взводя курок. — Это все ты.              — Дин, какого черта?              — Вот именно, какого? — Лис различает иронию: все это — неудачная шутка, которая затянулась. Но Джерико не опускает пистолет. — Сдохнуть, значит, вздумал, сучара. — Он толкает его дулом в лоб. — Будь ты проклят.              Лис вспоминает их старую сделку, в которой пришлось прибегнуть к посреднику, психу похлеще Джерико. Этот придурок постоянно таскал с собой ружье и периодически палил, когда в его больном мозгу возникала очередная теория заговора. В последний раз Лис попал под раздачу, схлопотав себе двенадцатый калибр в живот, — не умер, наверно, потому что Джерико — водитель-виртуоз и, кажется, знает все больницы во всех штатах. Но было это давно — месяца два назад.              — Все же обошлось, — совершенно по-тупому отвечает Лис.              Джерико отчетливо слышит за этими словами «успокойся, все хорошо»  — слишком часто брат повадился кормить его этой хуйней — и смеется, отводя пистолет. Лис думает, что когда в лоб упиралось дуло, было не так жутко — не так страшно — как сейчас. Брат словно надломился: он — щепка в круговороте чего-то страшного, того, что Лису неизвестно.              — Куда ты влез? — спрашивает он поначалу спокойно, но Джерико лишь смеется громче — и это форменная истерика или издевательство. У Лиса лопается терпение. Он бьет наотмашь — пластиковая оправа очков ломается с хрустом, и Джерико шипит, хватаясь за окончательно разбитый нос. — Что ты натворил, Дин?              — Спас твою шкуру. — Он приставляет к носу тыльную сторону ладони, но кровь все равно идет. Он размазывает ее по щеке.              Лис недоверчиво прищуривается, но вдруг понимает, что просто не мог выжить: тот псих стрелял в него почти в упор — да в нем должна была остаться дыра, а не шов на три стяжка.              — Блять, Дин, что ты сделал? — снова спрашивает он, но, кажется, догадывается, и холод пробирается ему под кожу, сворачиваясь кольцами змеи вокруг сердца, хотя, может быть, это просто утренняя сырость.              Джерико поднимает уголок губ и смотрит на него, не отрываясь: ты знаешь, братец, хоть и делаешь вид, что ни черта не понимаешь.              — Сколько? — Голос сел, будто Лис орал ночь напролет.              — Триста.              — Почему так мало?              — Ты не стоишь больше.              Лис отчетливо слышит в этом «я не стою больше», и ему хочется избить Джерико до полусмерти, чтобы вправить ему мозги или чем он там думал, когда соглашался на такой неравноценный обмен. Целосмерть будет здесь через триста дней.              — Какой же ты мудак.              Дин засовывает руки в карманы, пачкая ткань кровью, и ухмыляется: зато ты живой, а на остальное мне плевать.              — Я поведу, — наконец, говорит он. — Водила из тебя хреновый, Сэмми. Еще угробишь раньше времени.              Сэм отдает ему ключи, хотя, кажется, должен нечто иное, и никак не может вспомнить, где ближайший перекресток, чтобы показать Дину, что такое равноценный обмен.