Долг

Ее Императорское Величество уже давно перестала чувствовать приевшийся вкус наспех пожаренной на костре худой рыбешки, когда ей подавали жирного цыпленка в сладком соусе, фаршированного виноградом. Годы бежали неуловимо быстро. Цири не успевала за ними, спотыкалась о дворцовые козни, сплетни, готовящиеся перевороты и покушения, но все равно не получала ни единой царапины, и многие придворные дамы удивлялись ее молодости и свежести. Так же быстро она отвыкла от приторной, играющей на нервах охоты на чудовищ, заставляющей закипать кровь от любого слабо слышимого треска ветки, пусть и до сих пор иногда убегала из замка, чтобы прибить парочку-другую. Она была реалисткой — навыки со временем померкли, как и ее изумрудные глаза — стали чуть-чуть темнее обычного, и были иногда моменты, когда, возможно, ей и не стоило убегать в лес — съеденная Императрица — никакая надежда для Империи. Еще до коронации было тяжело и невыносимо зарывать в себе что-то важное и имеющее смысл. Что-то теплое менять на холодное. Цири не улыбалась по пустякам, вела себя спокойно, элегантно кланялась, что было всегда непривычно. Училась обычаям, изучала традиции — и хоть это было чуждо ей, и вообще, земля эта не ее родная — показывала себя только с лучшей стороны. Она попала в эту мышеловку по собственной воле, и все же... Цири была горда собой. Когда на ее голову воздели корону — такую странную и колючую нильфгаардскую корону — у нее почти не оставалось сомнений. Со временем она научится абстрагироваться от дел двора, от шикарных яств и деликатесов, от неудобных одежд, выделяющих ее из толпы. А еще через несколько лет для Цири это станет привычным-настоящим, затмевающим ее прошлое. Ее настоящая вторая половина. Раньше так по-обычному и без сомнений она наслаждалась убийствами чудищ самых разных мастей — разве что, дракона ни разу не прибила. Отныне ее долг — не дать людям погибнуть. Раньше она скрывала от отца любые эмоции, молча кивала, когда хотелось огрызнуться, смиренно прикрывала глаза, когда возникало желание возразить. Теперь, когда власть в ее руках, Цири ведет себя как настоящая Императрица и — немного — как истинная Ведьмачка. Эмгыр ей больше не указ. Одной рукой она освобождала Темерию и другие государства от «собственного гнета», другой — освобождала себя целительным побегом в лес, чтобы зарубить расплодившихся эндриаг серебренным мечом. Ее отцу не хватило бы и десяти рук, чтобы ей помешать. У нее были свои методы мести — если это, конечно, можно называть возмездием. Ее Императорское Величество презирал весь Север и любил Нильфгаард — парадокс, ведь когда она начала отдавать Северу по кусочкам утраченную свободу, все должно было быть с точностью наоборот. Цири понимала, что нордлинги устали от такого контраста — сначала их поливают грязью, а затем моют до сверкающей чистоты, и так по кругу, год за годом, пока кто-то очередной в богатых одеждах у власти на юге вдоволь не наиграется; нильфгаардцы же устали от бесконечных войн, потому что в каждой южной семье кто-то непременно погиб во время битвы за чужой Север. Цири выходит на балкон и смотрит в беспросветную ночь. Забирается в мыслях на крыши облаков и летает по свету, ища знакомые лица — не надеясь найти. Долг для нее — это переступить через себя ради того, чтобы сохранить чью-то жизнь. А если и не сохранить, так хотя бы попытаться. Прожившая среди дворцовых интриг, лицемерия, непроглядной лести и дурного подхалимства, императрица Цирилла сегодня утром оденет под пышное платье рваные бриджи, чтобы вечером было удобно побыстрее от него избавиться и улизнуть на охоту мимо ни на что не годной против ее методов замковой стражи.