Крик. Всхлип. Чёрное.

— Кёка, милая, обед готов! Этот голос… теплый, родной и знакомый… Пульс в груди участился, все конечности, руки и ноги, до боли сводило в жутких судорогах. Тело трясло, в голове будто что-то стучало, отдаваясь по всему организму. — Кёка, еда остынет! — весело предупредил еще один голос, тоже до боли знакомый, но мужской — грубоватый тембр, по-своему добрый, приятный… По щеке прошлось нечто теплое, живое, совсем нежно и невесомо… Это была любящая рука матери юной Изуми. Ее кисть проводила маленькие витиеватые узоры вдоль коротких темных локонов девочки с нежностью и искренней материнской любовью, оберегающей всеми силами свое чадо, что даже не подумаешь о литрах крови, пролититыми этими хрупкими, женскими руками… Мать Кёки была прекрасна — темные, длинные волосы, обрамлявшие узкие плечики своим кудрявым водопадом, тонкое женственное тело, сокрытое в изысканном кимоно, и необычные черты лица, сочетающие в себе и некую холодность и тепло одновременно, она была похожа на самый прекрасный цветок. Светлая кухня… Безвкусное белое тофу, приготовленное мамой, словно приобретало терпкий оттенок с сладковатым послевкусием, будто изысканное блюдо. Кёка любила тофу. Сильно. Папа привычно сидел за столом и пил чай из маленькой кружки, умиротворенно смотря на свое маленькое семейство. Его яркие глаза горели счастливым огоньком, глядя на эдакую идиллию. На двух дорогих ему людей. Папа Кёки был стройным молодым человеком, бодрым, но иногда его светлое лицо отражало легкую печаль, особенно когда они с мамой приходили с работы. Иногда они даже, как ни странно, плакали, либо с легким оттенком горя бросали взгляды на свою еще совсем молодую дочурку… Папа и мама о чем-то весело переговаривались, улыбчиво глядя на маленькую Изуми с аппетитом уплетавшую очередную порцию соевого творога. Она была счастлива.  — Ой, скоро на работу, — мужчина посмотрел на часы и подмигнул своей дочери. — Боюсь, что мы с мамой поздно вернемся. Ты же храбрая, Кё-тян, останешься одна дома? В районе груди сильно кольнуло. Почему-то Кёке вся обстановка, поведение родителей и их монологи казались какими-то странными, будто это уже было… Дежавю?  — Я хочу пойти с вами! — эти слова вырвались сами по себе, девочке вовсе почудилось, что их сказал другой человек… Родители отреагировали странно — мама лишь улыбнулась и пошла переодеваться, а отец потрепал Кёку по макушке и спустился в кладовую. Девочка не поняла, что произошло, но неожиданно ей показалось будто кто-то отрезал отрывок из ее памяти… После того, как мама вышла из комнаты в новеньком ярко-бордовом кимоно, перевязанным желтым поясом оби, случилось нечто странное… Папа словно стал одержим, его глаза горели, он кричал что-то невнятное… По паркету растекалась лужа крови, словно ручеек, который и стал началом всего кошмара маленькой девочки… Ужасающе огромное светлое существо, застывшее за спиной матери, угрожающе обнажило катану. Крик… Всхлип… Красное… — Кёка, твоя мама всегда будет…— ярко-голубые глаза мамы Изуми закрылись в вечном сне. Крик… Всхлип… Красное… Черное… Все будто смешалось в быстром вальсе, галопируя от одного к другому, погружая в какофоничный танец, разрывая всю жизнь на куски… Крик. Всхлип. Черное. Кёка резко распахнула глаза. Темно. Слегка приподнявшись с футона, девушка поняла, что ее трясло, тело еле подчинялось, а по лбу текли маленькие бусинки пота. Изуми вылезла из-под одеяла, присев на белых простынях, чуть приобнимая свои колени, нервно дыша. В последнее время подобные сны стали сниться ей почти каждую ночь, но Кёка попросту не могла не просыпаться от них, как от грома, боясь, будто заново переживая эти ужасные моменты из детства… Откинув длинные пряди волос за спину, чуть ослабив пояс домашнего кимоно, Изуми посмотрела на соседний футон. Пусто. «Где он?» — удивлено подумала Кёка, хоть и с трудом, но встав на ноги. В ванной комнате был включен свет, кран был открыт на полную мощность, что было не в характере экономного Накаджимы… — Ацуши-кун, ты жив? — Изуми легонько постучала по деревянной двери, дожидаясь ответа. Никто не ответил.  — Тогда я вхожу!.. — не успела Кёка взяться за ручку двери, как от туда выскочил помятый, нерасчесанный и с опухшими от слёз глазами парень, совсем не похожий на светлого Ацуши Накаджиму. Он замешкался и устало потер переносицу. — Прости, что разбудил, Кёка-тян, — Ацуши вздохнул, его ярко-желтые глаза с фиолетово-розовым оттенком светились в темноте, как у кошек. — Виноват, что-то расклеился после похорон. Пошли спать… Вчера в аварии по странным обстоятельствам погиб директор приюта, в котором вырос Ацуши. Даже не смотря на тот факт, что бедного паренька с самого детства избивали, морили голодом и убивали изнутри, тот остался добрым, достойным человеком, по-настоящему оплакивающим того черствого мужчину… Или не черствого? Смерть директора сильно подкосила Ацуши. И что самое ужасное — Накаджима считал себя виноватым. — Почему ты плакал? — Кёка прекрасно знала ответ на данный вопрос, но все-таки надо поддержать парня. Он вяло посмотрел на девушку, шмыгнув носом. — П-потому, что я ничтожный, — голос Накаджимы был сонным и неровным, казалось, он вот-вот снова расплачется… Ацуши осел на пол, яростно закрыв лицо своими широкими ладонями. По его щекам потекли слезы, тело содрогалось.  — Я не смог защитить директора приюта, а ведь он б-был мне как отец… Ничтожен… Я н-ничто… Лучше бы я всё-таки сдох в канаве, меньше п-проблем бы было у всей Йокогамы… Кёка села рядом с Накаджимой, их колени соприкоснулись, но Ацуши, казалось, не обратил на это внимание. Его настроение такое переменчивое. — Я не смог никого спасти, я ничего не могу, а ведь жизнь человека, неспособного совершить благо для других — ничтожна… — парень в очередной раз зашелся в истерике, мокрые слезы текли ручьем по его щекам, рту, из-за чего он кашлял.— Да и кому я нужен? Никому…  — Это не правда. Ацуши удивлено посмотрел в сторону своей сидящей соседки. — Чт… — начал было Накаджима, но Изуми рывком притянула его к себе, крепко обняв. Ацуши удивился. Его голова упиралась в узкое плечико Кёки, как в их первую встречу, когда Накаджима вытащил ее из реки и упал без чувств… — Это не правда, — увереннее повторила Кёка. — Ты спас город Йокогаму от Гильдии, от проклятья Кью, помог многим поверить в себя, и ты, Ацуши-кун, вытащил меня из тьмы. Если бы не ты, не думаю, что мы бы с тобой сейчас сидели бы на полу, около ванной, и обнимались. Ацуши вздрогнул, немного смутившись. Изуми нежно погладила Накаджиму по светлым волосам, сильнее прижимая к себе. — Ты не ничтожный. Ты мой свет… «…и единственный дорогой человек в моей жизни», — хотела было добавить Кёка, но прекрасно знала как Ацуши отреагирует на подобные слова — покраснеет, отведет взгляд и, пожелав приятных снов, убежит спать. Он был тёплый, приятный и такой живой… Изуми очень нравился Накаджима Ацуши. И она этого не скрывала. Но наивный парень считал Кёку, как и эту противную Монтгомери, лишь другом, и немного сестрой. Ну хоть не обидно. У Изуми Кёки еще есть шанс. — Уже три часа ночи, — Ацуши расцепил их объятия, и помог девушке встать на ноги. — Лучше быстренько лечь спать, иначе утром опять будем ходить по офису Агентства, как зомби. У Накаджимы на лице вновь расцвела та самая добродушная улыбка, заставляющая сердце Кёки биться быстрее, только не от страха, а от невиданного ранее счастья. Любви. Темно. Тихо. В тишине лишь раздается легкое дыхание Ацуши, лежащего на соседнем футоне. Кёка боится уснуть — страшные сны, ужасающие воспоминания, много боли, крови… Ворочась на белых простынях из стороны в сторону, девушка случайно задевает руку Накаджимы. Эти странные ощущения… Ладонь Ацуши не была похожа на мамину и папину — в отличие от маминых хрупких, словно лепестки сакуры, ладоней, они были гораздо шершавей, не настолько грубыми, как кисти отца, но настолько приятными, желанными. Родными. — Тоже не спишь? — прошептал Ацуши, повернув голову в сторону Кёки. — Да, — Изуми вздохнула, по глубже уткнувшись в одеяло. — В последнее время снится один и тот же страшный сон о событиях прошлого… Она замолчала. За окнами горели уличные фонари. Несколько долгих секунд было тихо, пока не послышался шорох. Не успев ничего понять, Кёка была прижата к теплой груди Ацуши. — Мне тоже сняться не самые приятные сны, — голос у Накаджимы отражал робость и страшное смущение, но он взял себя в руки. — Иногда просто хотелось бы закрыть глаза и уснуть, а проснувшись понять, что все происходящее было просто ужасным сном, но ведь это была страшная реальность… А тебе? — Мне сейчас все нравится, — уверенно заявила девушка. Даже если родных у нее больше нет, даже если некому сказать ей ласковых слов, у Кёки есть одна надежда — светловолосый подросток, по совместительству эспер-тигр, который буквально заставил ее жить. Ацуши вопросительно посмотрел на Кёку. — Ацуши-кун, обещай, что никогда не будешь называть себя ничтожеством. Ведь есть люди, которым ты вовсе не безразличен, им очень больно, когда ты говоришь подобное… Накаджима удивлено посмотрел на девушку. — Ты нужен Детективному Агентству… и мне. Тепло, исходящее от Ацуши было подобно родительскому, но в отличие от мамы и папы, которые теперь, после вскрывшихся тайн, оказались вовсе не невинными существами, Накаджима Ацуши является по-настоящему, совершенно по-настоящему, искренним, немного ранимым и пушистым белым лучиком света и самого блаженного огня, что есть в жизни молодой девушки — Изуми Кёки.