Ремни и упругая кожа

"Ремни и упругая кожа, Чулки из слюны пауков, Резвишься в бесовской одеже, И сладко тебе, и легко. А то, что мой мир уничтожен, Тебя не заботит ничуть, И, будто от яркого света, От глаз твоих скрыться хочу." Юра говорит: «подбери мне музыку для Гала», перекрикивая шум и звуки чужого веселья в ночном клубе. Этакое яркое золотое пятно в помещении, прожектор Отабеку прямо в лицо — потому что всего пятнадцать, потому что какой ему к черту ночной клуб, потому что чуть больше, чем через сутки, выходить на лед, а тут «нахер Лилию с ее «ангелом», хочу рок, карнавал и перчатки без пальцев». По бледному юриному лицу блуждают отблески багрового и лилового от дискотечного света, маленький нос морщится от кальянного дыма. И взгляд такой сильный и смелый — в нем Отабек без ошибок читает «я и без тебя это все сделаю, но с тобой будет лучше». Юру хочется вытащить из этого красного света, выволочь в зимнюю барселонскую ночь, проветрить — чтобы ему волосы лезли в глаза и липли к губам от потока прохладного воздуха. Отабек берет его за руку и выводит из клуба через служебный коридор. Плевать на работу диджеем в эту ночь и на то, как Юра умудрился проскользнуть сюда, несмотря на запрет. Будет тебе музыка, проклятье мое. Про крики, безумие, со светом цвета фуксии и с перчатками без пальцев. Еще и крест золотой на шею повесим, хотя в этом всем не останется и капельки святого. Да, и за «Агапэ» всем покажем. Да, и Виктор челюсть уронит и долго будет искать. Да, и Кацуки Юри от тебя глаз не отведет, а уж публика совсем голову потеряет. «И я вместе с ней», - заканчивает Отабек уже в своих мыслях. Юра улыбается, доверчиво и уже как-то привычно прижимается к его спине, сидя на байке, бормочет что-то про подходящую к выступлению футболку и милкину косметичку, а Отабек пытается найти себе хоть какое-нибудь оправдание, окончательно делая выбор в пользу “Welcome to the Madness”. Юра говорит, «помоги мне с макияжем». Отабек долго пытается нарисовать ему ровные стрелки, не трогая при этом за лицо руками, но потом сдается и все же придерживает пальцами за подбородок. На вопрос, почему они у него так дрожат, отвечает, что от напряжения. Потому что что еще скажешь, когда на тебе выжигают целый плетеный узор яркими зелеными глазами в черной оправе? Для изумрудов больше подходит золото или нефтяные пятна? Юра говорит, «сделай пальцами вот так, будто стреляешь в меня». Говорит, «всем понравится». А сам похож на преступление столетия, обернутое в кожу, ремни и клочки ткани с рваными краями. Отабек слышит, как лезвия вспарывают арену, и боится, что услышит, как трещат кости — так Юра прогибается в пояснице, укладываясь на лед, откидываясь на него, как в упражнении на доверие. В «Агапэ» Герда искала Кая в бесконечном заснеженном поле. И после проката Юру хотелось обнять и кутать в одеяло, как после стихийного бедствия. Только Виктору могло прийти в голову просить показать ему безусловную любовь, которой перед ним махали, как красной тряпкой, прилетев на другой конец света. В «Аппассионато» была сплошная Барановская: хлесткая плеть, яркая вспышка, прямая спина и прыжки до рампы. Сейчас же Отабеку кажется, что он попал на настоящий бал сатаны. И он согласен продать душу — скажите, где поставить подпись? И плевать, что на нем сейчас такой же ничего не весящий золотой крест и порванные на бедрах полосами штаны. Юра сверкает зеленющими глазами под густым слоем черного, будто чернилами залили, гнется во все стороны, прыгает так, что даже Яков на другом конце площадки за сердце хватается. А Отабеку в него сейчас «стрелять», а потом выполнять их главное упражнение на доверие. И нет, это не парное катание, а чистое безумие. Юра требовал выброс тройной аксель, благо, его получилось переубедить, потому что это одна из самых травмоопасных штук в фигурном катании. Все должно происходить очень быстро, у них буквально доли секунды на каждый элемент. Шаг, второй, ухватить за руку, потом - под поясницу. Поймать, удержать, протащить надо льдом, чтобы только волосы скользнули по белой крошке. Отабек все видит, будто со стороны и в замедленной съемке. И когда Юра катится на огромной скорости на него и уходит в прогиб, цепляясь рукой за его шею, наклоняя за собой, едва не касаясь затылком льда, он вдруг понимает, что ни за что не отпустит это проклятье, это сумасшествие, эту заблудившуюся Герду, которая сама стала Королевой, - пусть даже придется держать целую вечность. У Юры на лице счастливая улыбка, когда он запрокидывает голову, гнется через руку Отабека, как расплавленный свечной воск. Где-то не здесь и не сейчас на Отабека наорет Яков, от которого будет едко пахнуть корвалолом. Потом ему пожмет руку Виктор. А затем Юра поцелует его в холодном коридоре в перерыве между интервью так, что в ушах останется лишь свист воздуха, как при быстрой езде на байке. А здесь и сейчас у него в руках ремни и упругая кожа, острые позвонки, которые упираются в ладонь, а перед глазами — самая яркая и счастливая улыбка. Не страсть. Не «Агапэ». Чистое концентрированное безумие. Добро пожаловать на шоу, в котором вы сгорите заживо от собственных мыслей, переплавитесь из острого меча в чужую золотую корону. Будь моим другом. Подбери мне музыку для Гала. Помоги с макияжем. Подхвати меня, чтобы я не разбился об лед. Сойди со мной с ума здесь и сейчас. И Отабек согласен продать душу — скажите, где поставить подпись?