see me right

«Инструкция по применению своей жизни, когда она скатилась в глубокую… кхм, пропасть, да, именно. Если Ваш дражайший родитель выгоняет Вас из отчего дома и блокирует все кредитки: 1. Запомните, наглость — не второе счастье, а первое и единственное в такой ситуации. 2. Так вот, берёте эту наглость, самый дорогой дизайнерский шмот, который Вы когда-нибудь покупали себе за отцовские кровные, собираете всё в не менее дизайнерские чемоданы и заваливаетесь со своим добром к ничего не подозревающей подруге. 3. Нестрашно, если у неё квартира пять на пять, а Ваше шмотьё занимает больше места, чем все её нажитое имущество вместе взятое. Смотрите пункт первый и тренируете взгляд несчастнейшего человека на свете. Для усиления эффекта можно применить драматический обморок. 4. Накануне приезда сожителя подруги вспоминаете о Ким Чунмёне, в Вашем случае — самом добром и безотказном друге босоногого детства, которому можно сесть на шею. Желательно надолго. Желательно…»

— Надо было дождаться драматического обморока, а только потом пускать в квартиру. Может, головой приложилась бы, вдруг мозги стали бы на место, — неожиданно прозвучало над самым ухом. Гюри несолидно взвизгнула, чуть не выронив лептоп подруги. — Господи, нельзя ж так пугать! — Нельзя посреди ночи без разрешения хозяев технику эксплуатировать, — авторитетно заявила Ённи. — Мне, что же, каждый раз спрашивать, можно ли в туалете унитазом твоим попользоваться, когда приспичит? — быстро нашлась девушка, пока подруга была занята выдиранием вышеупомянутой техники из её загребущих рук. — Могла бы и поспрашивать. Твоя способность всюду чувствовать себя как дома иногда напрягает. — Я прошла целую терапию по этому поводу у своего психоаналитика, как видишь, он не за просто так брал отцовские деньги. — У тебя есть психоаналитик? — Уже нет. Я не оплатила счет за следующий месяц. Их вялая перепалка закончилась, не успев начаться. — Кто такой Чунмён? — неожиданно спросила Ённи. — Друг босоногого детства же. — Ты ему собираешься сесть на шею? — Планирую. — А если не получится? — А если гладиолус? Не знаю, если не получится! — вспылила Гюри. — Эй, не горячись. Перестань всякую чушь писать, пойдём спать. Даст Бог день — даст Бог пищу. — Какой Бог, ты же буддистка. — Такой, который поможет тебе уговорить Ким Чунмёна посадить тебя себе на шею. Пойдём-пойдём, подруга, хватит электроэнергию переводить, — тоном опытного психиатра говорила девушка. Гюри послушно позволила увести себя из маленькой гостиной в не менее маленькую комнатку и уложить себя на единственную действительно внушительную мебель во всей квартире — кровать. Она вяло съязвила на тему приоритетов и акцентов, которые расставила Ённи и её парень, купив такое огромное ложе. Когда подруга мирно засопела в пресловутой позе звезды, Гюри ещё не спала. Чувство тревоги ни на минуту не покидало её с того времени, как отец приказал ей убираться из дома. Казалось бы, в таком состоянии нет ничего необычного, учитывая обстоятельства. Но вместе с тем её не оставляло волнующее предвкушение. Она вспомнила все свои протесты против его режима — мелкие и не очень. Всё началось с малого: недовольства (нежеланием переезжать и идти в закрытую школу для девочек), потом усложнилось выбором (хапкидо вместо рукоделия, плебейская гитара вместо утончённой скрипки) и вот переросло в полнейшее непослушание. Своими действиями Гюри покусилась на самую священную заповедь отца, и даже до того, как от неё отреклись и указали на дверь, она уже знала, чем всё закончится. Именно поэтому алгоритм сложился сразу. Девушка прокручивала в голове разные варианты, планировала свои последующие действия до мельчайших деталей, думала, где достать деньги, сколько подработок нужно, чтобы позволить себе студенческий кредит — лишь бы не чувствовать себя брошенной. Её не бросили, она сама выбрала уйти. Гюри размышляла о том, какая Ённи удивительная. Вспоминала всех тех дочек состоятельных родителей, с которыми общалась, и не могла представить ни одной на её месте. Независимая, самостоятельная, она училась, работала и строила свои отношения. И пусть она живёт в маленькой квартирке, приходит измотанная после смены и её парень далеко не богатый, но всё это — её сознательный выбор. Творение её собственных рук. Если Ённи смогла учиться без помощи родителей, то и у Гюри получится, потому что она ничем не хуже и представляет из себя нечто большее, чем отцовские деньги на кредитке. Аннулированной, к слову. Девушка страдальчески застонала в подушку и начала молиться тому самому богу, который поможет ей выпутаться из передряги и не оказаться на улице в самом начале самостоятельной жизни. С Ким Чунмёном их связывала нежная детская дружба. Старше на несколько лет, он был одним из немногих, кто мог справиться с вечно бунтующей малолетней врединой. Они познакомились почти сразу после переезда Гюри с семьёй в Лондон. В то время отец расширял свой бизнес и решил остановиться именно на Британии, тем более, там давно мечтал учиться старший брат Гюри — Гюнпо. Никто не озаботился поинтересоваться мнением девочки на этот счёт, что в итоге вылилось в истерики, обиды и последующие после переезда пакости. Именно в то время она впервые услышала отцовское «Ты сплошное разочарование», которое преследовало её по сей день. И именно тогда обрела прекрасного человека. Вполне очевидно, враждебно настроенный ребёнок был не лучшим примером поведения, и бедному пареньку пришлось немало натерпеться от своей новоприобретённой подопечной. Но Чунмёну каким-то образом удалось пробиться через панцирь недовольства. Не последнюю роль сыграли постоянное подкармливание всякими вредными вкусностями, которые строго запрещали есть дома, и совершенно дурацкое чувство юмора. Чунмён никогда не стеснялся выглядеть смешным и никогда не злился, когда над ним смеялись. Именно благодаря ему пребывание в чужой стране не оказалось сущим адом для Гюри. Время обучения Гюнпо закончилось, британские перспективы оказались не такими блестящими, как выдавались сначала, поэтому среднюю и старшую школу девочка заканчивала в Корее. Общение с Чунмёном, тем не менее, продолжилось. Сначала были переписки по электронной почте, потом в различных социальных сетях, что наводнили интернет как грибы после дождя. Видеться получалось не так часто. Чунмён выбрал Браун, Гюри же сидела в своём обожаемом Сеуле, по которому успела сильно соскучиться за время проживания за границей. С Чунмёном они виделись в Далласе, где состоялась свадьба Гюнпо и молоденькой наследницы сети американских универмагов. Она навещала его в армии, он приходил на её выпускной из старшей школы. С тех пор прошло почти два года, они встречались несколько раз в Корее на праздники, но чаще всего их расписания не совпадали. Пусть подписка в инстаграме и на фэйсбуке создавали иллюзию присутствия в жизнях друг друга, девушка безумно нервничала, направляясь в Мёндон, где они договорились встретиться. Она листала инстаграм Чунмёна, прокручивала в голове возможные диалоги и даже репетировала в отражении окна автобуса тот самый взгляд несчастнейшего человека на свете. Как он всё это время жил? Судя по сумасбродным фото с друзьями и с различных конференций — довольно весело. Почему решил поступать на аспирантуру в Корее, а не остался в Брауне? Из желания изучать корейское общество или из-за ухудшающегося здоровья отца? В своих поверхностных переписках они избегали таких тем. Но самое главное: спустя столько лет, смогут ли они и дальше дружить? Или правильнее спросить, снова подружиться? В детстве всё было так просто, ей даже не приходилось стараться, всё получилось легко и естественно. В первую очередь благодаря Чунмёну. А как будет теперь? Прошло уже четыре дня после Дня св. Валентина, но на одной из самых больших торговых улиц Сеула всё ещё висела разнообразная праздничная атрибутика, а прилавки и витрины пестрили изобилием розового и красного. Влюблённые парочки, только-только вкусившие все прелести конфетно-букетного периода, прогуливались вдоль и поперёк Мёндона, набивая оскомину своим счастливым видом людям менее в личной жизни удачливым. Вот таким как Гюри, например. Она непременно отпустила бы пару-тройку колких замечаний и снисходительных усмешек, если бы не переживала так сильно. В самом деле, теперь идея прогуляться по различным торговым центрам и маленьким лавчонкам не казалась ей особо умной. Скорее всего каждый продавец будет понимающе на них с Чунмёном пялиться и предлагать какие-то совершенно безумные, никому ненужные вещи, вроде парных плюшевых носков. Обязательно безобразно розовых. В отвратительные сердечки. А поскольку они не привыкли (или отвыкли) к компании друг друга вне сети, подобное будет только усугублять и без того неловкое положение. Девушка сознательно тянула время до момента икс, поэтому расстояние от автобусной остановки к месту встречи прошла за рекордно долгое время. В голове всё ещё метались гениальные и не очень идеи, как можно исправить свою же оплошность, самой гениальной из них была позвонить и сообщить о собственной кончине. Вообще-то Гюри было сложно назвать нерешительным человеком, подобным малодушием она тем более не страдала (раньше, по крайней мере), но сколько бы мысленных пощёчин она себе ни раздавала, всё равно никак не получалось обуздать нервную дрожь и подгибающиеся колени. От этой встречи зависело слишком многое. Чунмён вежливо улыбался бариста в уличном киоске, принимая два стаканчика из его рук. Завидев его, девушка тут же развернулась на сто восемьдесят градусов и только усилием воли заставила себя стоять на месте, а не бежать, сверкая пятками, из этого розового и блестящего ада. Чёрт возьми, они и правда долго не виделись. Он, кажется, даже вырос. Вырос? Разве мужчины в его возрасте ещё растут? В каком таком возрасте? Господи, ему только двадцать восемь, а не триста. Но даже в двадцать восемь не растут. Не растут же? А ей-то всего двадцать два. Между ними чёртовых шесть лет разницы. Настоящая пропасть, а если вспомнит, как в детстве она обзывала его Мёном-недотёпой и вырезала из его любимых шорт для поло сердечки… Он, должно быть, ненавидит её. Именно. И пришёл сюда только ради того, чтобы заявить ей это прямо в лицо. «Гюри, ты была моим детским кошмаром, ты испортила самые лучше годы моей юности». А потом эффектно вылить ей на голову остывший кофе. И, несомненно, она заслуживала. За все те невероятные и дикие выкрутасы, которые ему устраивала. Но это же Чунмён. Тот умный, положительный, неловкий, самый ответственный человек, которого она встречала. С невыносимым эгьё, странным выражением лица во время пения и чуткой, терпеливой улыбкой. Гюри с силой выдохнула, дважды ударила себя по щекам, на этот раз уже не мысленно, а очень даже наяву, и развернулась обратно. Молодой мужчина высматривал её в толпе, напряжённо сведя брови на переносице и прикусив нижнюю губу. Он выглядел так по-дурацки с сосредоточенным выражением на красивом, точёном лице, что девушка не удержала короткий смешок. Как вообще настолько красивому лицу досталась настолько странная мимика? Вопиющая несправедливость. Он ведь выглядит как принц, а ведёт себя порой как самый настоящий дурак, стоило только вспомнить его попытку спеть гимн Франции, не зная французского, во время их последнего видео-чата. Не успела Гюри додумать свою мысль, как их взгляды встретились. Мрачная складочка между его бровей разгладилась, а тонкие губы растянула искренняя, счастливая улыбка. Да как только ей пришло в голову, что этот человек может её ненавидеть?! Что он вообще способен хоть кого-нибудь ненавидеть. — Здравствуй прости что опоздала долго ждёшь на улице так холодно ещё раз прости меня, — затараторила она, нервно перебирая рукав парки после того, как друг детства преодолел последние шаги навстречу. И обнял. Вот так вот просто, без лишних слов и расшаркиваний. Гюри на секунду прикрыла глаза, ощутив щекотку из-за пуха на капюшоне его куртки. Напряжение покинуло её с первым вдохом свежего мужского одеколона. Pour Homme. Его любимый. — Оппа, смотри не выверни на меня кофе или что там у тебя, — сварливо пробурчала девушка, уткнувшись носом в пуховик. — О, теперь узнаю свою Гюри. А то такая вежливая сразу, будто я не знаю, какие большие у тебя проблемы с манерами на самом деле. Чунмён коротко хохотнул, почувствовав тычок под ребрами, и отстранился. — Сегодня и правда холодно, но только посмотри, какая здесь прекрасная атмосфера! — преувеличенно восторженно выпалил он, разведя руками, в которых всё ещё были стаканчики. — И здесь горячий шоколад. Со специями, твой любимый. — Ага, прекрасная атмосфера, — скепсис на лице Гюри тут же поубавил чунмёнов пыл. — Ну да, День Влюблённых. Прекрасно же. Если не брать во внимание, что я не смог провести его со своей девушкой, которая живёт на другом полушарии. И которая теперь со мной не разговаривает. — Конечно, а если ещё вспомнить, что мой парень бросил меня перед нашей годовщиной из-за любви всей своей жизни и укатил в Китай, то как-то совсем не радужно получается. — Ненавижу День святого Валентина, — одновременно выпалили они. — Мы с тобой настоящие лузеры, — заверила друга Гюри, доверительно нагнувшись. — Но нас хотя бы двое. Парень шутливо толкнул её плечом, а потом начал нелепо поигрывать бровями. — Ну что? — не выдержала душераздирающего зрелища девушка. — На двоих и сообразить можно. — Например. Чунмён выпрямился, нацепив на лицо вдохновлённое (дурацкое) выражение. — Раз мы с тобой два одиноких лузера, так почему бы нам не разделить наше одиночество на двоих? И тогда его станет в два раза меньше. Ты станешь моей парой на нашем маленьком импровизированном свидании, а, Гюри-я? Пижонский поклон и выпяченный локоть. Гюри смерила друга детства насмешливым взглядом, но приняла приглашение, еле сдерживая рвущийся наружу смех. В конце концов, что тут такого? Это же Чунмён. Они неспешно прогуливались по украшенным, всё ещё праздничным улочкам. Их разговор не касался самых важных тем, они будто намеренно огибали острые углы, но Гюри не переживала. У них ещё будет время наверстать. — Давай купим парные вещи, — неожиданно предложил Мён, замедляясь возле небольшого лотка с пёстрым содержимым. — О боже, ты серьёзно? — А что не так? Мы же на свидании. — Я могу предложить вам парные носочки. Смотрите, какие милые, — тут же вклинился маленький дядечка-продавец, настоящий знаток желаний всех корейских влюблённых. — Носки… — это что, кармическое возмездие? Почему вселенная слышит её своей метафизической задницей, а не ушами? — О, смотри, какие классные с Губкой Бобом! — Нет. — Ну, пожалуйста. Мы же парочка, — профессионально заканючил друг. — Нет. — Ну-ну-ну… — Только без эгьё. Оппа, нет, нет! Прекрати! — Гюри пыталась закрыть его лицо руками. Продавец хихикнул, наблюдая за их мельтешением, она обернулась к нему и заверила: — Поверьте, я спасаю вас от самого травмирующего опыта в вашей жизни. Чунмён начал издавать совершенно невозможные звуки, отдалённо похожие на предсмертное попискивание морского котика. Просто до безумия и содрогания мило... — Ладно, ладно, давай возьмём твои долбанные носки, — сдалась девушка, против такого убийственного эгьё не устоит даже бронепоезд. — О, тут ещё со Сквидвардом Квини Тентикалсом! Как раз для тебя! — Ты намекаешь, что я похожа на сварливого, циничного и вечно недовольного человекоподобного осьминога? — Ты предпочитаешь быть тупой звездой с признаками ожирения? — Давай своего Сквидварда! - Губка Боб – мой спиритический двойник. Забавный и оптимистичный милашка. «Вы готовы, дети? Да, капитан. Я не слышу-у-у-у. Так точно, капитан», — начал напевать Чунмён, расплачиваясь с продавцом. — У меня есть ещё парные лопаточки для переворачивания омлетов с Губкой Бобом, если вы его так любите. «О мать моя женщина, зачем людям парные лопаточки с этой ересью? И зачем две? Одного человека разумного уже не хватает для того, чтобы справиться с жаренным яйцом?» — завопила мысленно Гюри. — Нет, спасибо, — вежливо отказалась на столь заманчивое предложение она, оттаскивая от прилавка всё ещё поющего Чунмёна. В торговом центре атмосфера разительно отличалась от весёлого оживления улицы. В отделе брендовых магазинов не было ни несуразных лопаточек, ни носков. Зато именно там притаился маленький, но сияющий «Masterpiece». — А у вас здесь мило, — отозвался Чунмён, разглядывая красивые, нежные фарфоровые блюдца, украшенные витиеватыми орнаментами и дорогой позолотой. — Твой отец знает толк в посуде. — Он знает, как её продавать. Пожалуй, единственное, в чём он разбирается и до чего ему действительно есть дело. Про-да-жи. Друг недоумённо посмотрел на неё, услышав неприкрытую и горькую насмешку в голосе, но предпочёл деликатно не заметить. — Твоя мама подарила моей удивительный сервиз. А когда ты удостоишь своего оппу подарком? В его обители как раз не хватает приличных чашек для чая. — А не много ли ты хочешь? Они дорогие, вообще-то. — Эй, оппа не заслужил? — Прекрати говорить о себе в третьем лице. — «Masterpiece» — бренд твоей семьи, прекрати быть жадиной! — И у меня всё равно нет денег, чтобы тебе его купить. Что-то в её тоне (обида ли, отчаянье ли) заставило Чунмёна остановиться. Они молча стояли возле витрины магазина с брендовой посудой, перед Гюри было всё дорогущее фарфоровое великолепие, но она не чувствовала себя частью всего этого. Но как же объяснить ему? Как объяснить, что теперь она не наследница, а нищая брошенка? Как у людей вообще хватает смелости в таком признаться? Для того, чтобы рассказать ему всю правду, нужно сначала самой её принять. Но Гюри пока не была готова. Девушка почувствовала, как в бок ей тычется костлявое бедро кое-кого, кто уже несколько минут стоял, не издав и звука (нонсенс). — Как насчёт того, чтобы перекусить? Ты по канону закажешь какой-то салатик, потому что на диете, а потом будешь канючить мой стейк. Терпеть не могу вашу особенность. — Ты платишь. И я буду стейк. В ресторане европейской кухни, несмотря на порыв вредности заказать самое дорогое мясо в меню, Гюри выбрала суп из креветок и цезарь. Всё по канону, как и сказал Чунмён, только без посягательства на его горячо любимые рёбрышки. Когда им принесли заказ и разговор влился во вполне миролюбивое русло, Гюри решила, что пора действовать: — У меня есть для тебя новость. Очень большая. — Ого, давай, я весь внимание. — В подтверждение своих слов парень отложил столовые приборы и изящно промокнул губы салфеткой (чёртов чистоплюй с манерами придворного). — Меня приняли в университет Ёнсэ на факультет бизнеса. — Что? — Если бы Чунмён сейчас что-то жевал, то содержимое рта сего придворного красовалось бы на ней, весело отметила девушка. — Но… Вау, вау, ты большая молодец, поздравляю! Он полез обниматься, чуть не перевернув стоящую на столе вазу с орхидеей. — Почему ты не сказала раньше? Я бы подготовил тебе подарок. — Я не спешу распространяться, если честно, сама ещё не до конца поверила. И не выдумывай никаких глупостей с подарками. — Это не глупости. Удивительно, я готовил одного мальчика для этого факультета, он с таким трудом туда поступил. Твои усилия должны быть вознаграждены, оппа подарит тебе что-то очень полезное для студента. Я уж успел соскучиться по прошлым денькам, на аспирантуре невыносимо скучно. В то время когда студенческие годы — время настоящих приключений! — Каких таких приключений? Ты, небось, только и делал, что зубрил. — Ничего подобного. Я был самым настоящим сорвиголовой. Однажды даже поменял пароли на всех компьютерах в лаборатории. Сорвиголова, ага. Староста и отличник. — Ничего себе! — деланно восхитилась девушка. — Да таким промышляют только дошкольники. Если бы ты переспал с преподавательницей или пробежался голышом по кампусу — я бы ещё впечатлилась. — Эй, Гори-я, ты же не собираешься заниматься чем-то подобным в университете? Мы поступаем туда для того, чтобы учиться, запомни это. Контроль родителей ослабевает, да, но это не значит… Кстати о родителях, как к новости отнёсся твой отец? Насколько я помню, он не очень приветствует идею получения высшего образования женщинами вашей семьи. — Он свыкается с мыслью, — сухо ответила Гюри и взволновано затараторила, не дав Чунмёну продолжить: — И да, о родительском контроле. Я подумываю переехать от них, ну, знаешь, чтобы почувствовать всю атмосферу студенческой жизни. Да и мне двадцать два, пора учиться жить самостоятельно. У тебя же есть свободная комната? Помнится, в одном из наших чатов ты говорил, что какой-то китаец теперь снимает квартиру на Каннаме. У тебя просторно, да и к университету совсем недалеко. Было бы круто пожить вместе, правда? Как в детстве, когда ты оставался у нас на неделю. — Гюри, понимаешь, со мной живёт ещё пятеро парней. Уже не будет так, как в детстве. — Да подумаешь. На дворе двадцать первый век, кого подобное будет смущать? — Меня, например. Или твою маму с отцом. Не думаю, что они обрадуются, если узнают, что их единственная дочь живёт в доме с толпой незнакомых мужчин. — Ой, я тебя умоляю. Будто бы ты не знаешь мою маму. Даже если я вдруг изъявлю желание спуститься на экскурсию в жерло вулкана, она меня отпустит, стоит мне только сказать, что со мной будешь ты. — Не думаю… — А ты не думай. — Прости, Гюри-я, — с нажимом произнёс Чунмён. Гюри видела, насколько неудобно ему было отказывать, но также слышала несвойственную раньше его голосу твёрдость. Такую, сквозь которую даже она не сможет пробиться. Всё-таки она не так хорошо знает сидящего перед ней нового, совсем уже взрослого Чунмёна. — Я могу дать тебе номер одного знакомого агента. Она помогала нам при покупке дома под общежитие. Уверен, она сможет подобрать для тебя идеальный вариант. Ещё раз прости меня. — В чём дело? Ты же сам приглашал меня погостить. Что изменилось? — Одно дело погостить несколько дней, а совсем другое — жить с нами. Уверяю тебя, это не совсем подходящее место для девушки. — У вас же раньше жили девушки, я точно помню. — То было раньше, а то сейчас. — Но, оппа… — Гюри, остановись. Я знаю, какой упрямой ты можешь быть. Я не раз сдавался под твоим напором раньше, но сейчас… сейчас не тот случай. Поверь, это для твоего же блага. — Но я не понимаю… — Прости, — с искренним раскаянием в голосе сказал Чунмён. — Ешь, Гюри, твой суп остывает. Гюри была расстроена. И не только потому, что ей только что отказали в вопросе, которого она считала жизненно важным. Ей неприятно было смотреть на вдруг погрустневшего Мёна. Если бы она знала, что всё так закончится, то повременила бы со своей просьбой. Но она не знала. Девушка волновалась по поводу того, насколько им будет комфортно общаться, смогут ли они и дальше дружить, но вовсе не думала, что будет, если Чунмён скажет нет. Теперь она сидела с ним за одним столиком, расстроенная и растерянная, и мгновенно посерьёзневший друг казался ей как никогда далёким. Даже дальше, чем два года назад, когда их разделял целый океан. Теперь же их разделяла недосказанность. — Где ты припарковалась? — спросил Чунмён, когда они вышли на залитую светом фонарей улицу. — Я без машины. — Тебя подвезти? — Тебе не по пути. Я обещала ещё к подруге зайти. — Ты сегодня нарасхват, да? — попытался пошутить друг. — Вроде того, — пожала плечами Гюри, глубже засовывая руки в карманы. — Вызвать тебе такси? — Нет, спасибо, я на автобусе. — На автобусе. Хорошо. Ничего хорошего. Ни черта хорошего, захотелось завопить девушке, когда Чунмён обнял её на прощание, но вместо этого она неуверенно улыбнулась и помахала ему рукой. Полный отстой. — Выглядит не сильно обнадеживающе, ты знаешь? — осведомилась Ённи, когда Гюри завалилась на диван рядом, даже не сняв верхнюю одежду. — Оно и не должно. "Отбрось надежду, всяк сюда входящий". — Может ты хотя бы разденешься? — Нет, я так выражаю всю степень своего отчаянья. — Всё так плохо прошло? — Он меня отшил. — Безотказный друг детства подразумевает, вообще-то… — Он вырос и теперь очень даже способен отказать. — Хочешь есть? — Хочу сдохнуть. — Ладно, — терпеливо согласилась Ённи. — Только давай не в моей квартире. Моя владелица не оценит твой порыв, а найти такое же дешёвое жильё в нашем районе действительно сложно. Да ещё и с полицией придётся разбираться, наверняка заставят заполнить кучу протоколов, а ты знаешь, как я ненавижу бумажную волокиту. У меня из-за неё волосы лезут и начинается экзистенциальный кризис. Ответа не последовало. — Я же просила… — Я не могу умереть с помощью силы мысли, заткнись уже. — Хм, — философски заметила подруга. — Я знаю, что поможет тебе взбодриться и перестать притворяться кимбапом. И вообще ты мне руку отдавила, знаешь? — А в тебе напрочь отсутствует сочувствие, знаешь? — Гюри пришлось привстать с многострадальной конечности Ённи. — Что там у тебя? — Я только недавно закончила постить фото всего твоего барахла, как тут отписалась какая-то девица. Захотела купить кошелёк, но просит подтверждений, что он и правда от Dior. А я ни в зуб ногой во всей этой брендовой теме. — Дай сюда. Пока Гюри пыталась разобраться с претензиями потенциальной покупательницы, Ённи возле неё сокрушалась: — Как человек в своём уме может потратить столько денег на какой-то кусок кожи? Будь он даже из тибетской козы Далай-ламы, да я бы ни в жизнь за такую ерунду не отвалила штуку баксов. — Всё очень просто — ты не можешь себе этого позволить. Были бы у тебя деньги — купила бы. Но, постой-ка, у тебя их нет. — У тебя, кстати, тоже. — Именно поэтому я сейчас от ерунды избавляюсь. — Знаешь, — после короткой паузы задумчиво начала Ённи, — ты слишком спокойно относишься к деньгам. Они ведь многое меняют. Жизнь, восприятие, поведение. А ты ведёшь себя так, будто тебе совершенно плевать на них, хотя на самом деле деньги дают столько возможностей. Они дают чуть больше свободы. Бедность ограничивает, знаешь ли… — Слышала о золотой клетке? Деньги не всегда освобождают, очень часто они напоминают поводок для цирковой собачки. Я была такой ещё несколько недель назад. Приятного мало. Так что лучше я продам свой айфон и диоровский кошелёк и останусь с чем-нибудь попроще, чем в итоге стану кем-то… — Гюри осеклась, поняв, к чему ведёт. — Кем-то? — Неважно. Подруга недовольно поджала губы, но настаивать не стала, что, в общем-то, не совсем в её характере. Ённи относилась к тому типу людей, которые не щадят окружающих. Слишком прямолинейная, она говорит в лицо даже самую неприятную правду. Именно поэтому у неё и не было много друзей. Далеко не все могут выдержать такого человека рядом. Но Гюри ценила её честность, потому что частенько слова подруги были для неё чем-то вроде холодного душа: помогало взбодриться и посмотреть на себя со стороны. — Разберусь с этой бабенью завтра. А сейчас спать. Хотя заесть фрустрацию я бы тоже не отказалась. Что ты так говорила о еде? — Рамён устроит? — Снова? Я удивляюсь, как ты ещё не умерла с голоду без Сонёля. — Мой мужчинка скоро приедет и спасёт меня, а ты как не отличала муку от крахмала, так и не отличаешь. Так что я в дамках, а тебе пора учиться готовить. Гюри уже было открыла рот, чтобы ответить колкостью на колкость, но вдруг почувствовала такую усталость, будто весь день носила на себе мешок с рисом, но только сейчас заметила всю его тяжесть. — Я спать пошла, а ты сама давись своим рамёном. — Раздеться не забудь. — Хорошо, мамочка. Мамочка. На самом деле больше всего Гюри не хотела стать такой, как её мама. Любящая, самоотверженная, ласковая и тихая, но не способная отстоять ни себя, ни своего ребёнка. Идеальная, послушная жена, точную копию которой хотел вылепить из неё отец. Но он сильно просчитался, потому что она взяла слишком мало от матери. Ённи пришла немногим позже, но Гюри предпочла притвориться спящей. Только вот подругу не так-то легко провести. Девушка почувствовала лёгкое прикосновение к своей руке. — Всё будет хорошо. Ты ведь не отстанешь так просто от своего Чунмёна, я же тебя знаю. А пока поживёшь с нами. Я уже поговорила с Сонёлем, он ничего не имеет против. И он, и я в своё время были в похожем положении, каждому из нас кто-то помог. И мы поможем тебе. Потом ты поможешь кому-то. Такой своеобразный круговорот помощи в природе. Или флэшмоб. Хороший флэшмоб получается, правда? Гюри промолчала. Да, Ённи не была мастером высказывания слов утешения или поддержки, но её действия значили куда больше, чем любые слова. В такой нелепой манере она дала понять, что сейчас, несмотря на затруднительное положение, Гюри не одна. — Спасибо, — тихо, на выдохе. В эту минуту девушке показалось, что мешок на её плечах не такой уж и неподъёмно тяжёлый, ведь ей помогают его нести.