Ты слышишь, Эдвард?

Время словно остановилось. Мы с тобой сидим в этой отвратительной пещере чудовища, в которой сейчас повисла мертвая тишина, прерываемая твоим неразборчивым хихиканьем. Поднимаю глаза, и молча наблюдаю, как ты старательно выкладываешь из бесполезных теперь Аметистов миниатюрный дворец. Заметив мой взгляд, ты отрываешься от своего занятия и так мило и доброжелательно мне улыбаешься, что хочется сорвать перчатку и располосовать тебе лицо, лишь бы ты перестал так на меня смотреть. Странно, я хотел чтобы ты относился ко мне лучше, но теперь… Теперь ты стал таким… Пустым. Я всё-таки нахожу в себе силы подняться, но подойдя к тебе вплотную тут же снова бессильно падаю на землю. — Осторожно, не поцарапай коленки. — Ты говоришь это таким противным, заботливым голосом, а затем чуть наклоняешься, чтобы отряхнуть осевшую на штанах пыль. — Нет! Эдвард, перестань! — Всё-таки не выдерживаю, и ухватив тебя за плечи выпрямляю так, чтобы твои глаза находились напротив. Ты сначала глупо моргаешь, а затем мягко смеёшься и кладёшь мне на плечи свои ладони, повторяя моё действие. Ты думаешь, что это игра. — Господи… Прошу… Прекрати… — Голос предательски дрожит. Ты не должен быть таким. Ты бы никогда так себя со мной не вёл. — Ты… Ты не настоящий Эдвард… Я сказал это шёпотом, но ты услышал, и на секунду мне даже показалось, что уголки твоих губ немного опустились, но в следующую секунду на твоём лице опять застыла эта мерзкая, слишком добрая улыбка. — Ты устал, Роб. — Почти томно тянешь ты. — Давай отдохнём? Я спою тебе песенку, раз мамы нет. Я судорожно сжимаю твои плечи и вглядываюсь в твои голубые, почти синие глаза, силясь разглядеть в них хоть каплю рассудка. — Ты слышишь, Эдвард?.. Пожалуйста, ответь. — Произношу одними губами, но ты всё так же тошнотворно, наивно и тепло улыбаешься, и тихонько хихикаешь. — Это игра? Говорю же, уже слишком поздно! — Ты аккуратно укладываешь меня на землю, накрывая остатками своего плаща. Еще раз взглянув в твои глаза, которые смотрят на меня слишком нежно, слишком любяще, меня от них тошнит… Я не хочу, чтобы твои глаза так на меня смотрели. — Вот так. — Ненавижу этот вкрадчивый голосок в десять, нет, в сто раз больше, чем тот, которым ты называл меня «зверёнышем» или учил ехать на лошади. Не хочу его слышать. — Спокойной ночи, братик! И ты начинаешь петь. На этот раз поёшь гораздо лучше. На тон выше, порой не дотягиваешь и срываешься, но звучит это в разы нежнее и увереннее, чем тогда, под дождём. Ты поёшь мне колыбельные, заботишься обо мне больше, чем о себе самом, ты смотришь на меня, как на самого важного для тебя человека в мире, и улыбаешься, так приторно, тепло но по-настоящему, только для меня. Ты не знаешь, что у тебя была другая жизнь. Ты не знаешь, что я, отвернувшись так, чтобы ты не заметил, сжимаю твой плащ, и, вдыхая твой знакомый, отчего-то такой родной запах, утираю им слёзы. Не уберёг.